Расстановка

— Если весь народ — это уже не самосуд. Это — революция! — и вдруг, остро испугавшись доноса, добавила поспешно, шутливым тоном: — А вы же знаете, что лимит на революции исчерпан.

— Ой, как интересно. — Владимир иронически хмыкнул — Кто ж лимит установил, и когда? Не бог ли?

Собеседники вновь умолкли. Ольга вглядывалась в непроницаемое лицо майора. Наконец, она прошептала:

— Честно говоря, если бы я могла помочь борцам за справедливость — то…

— Ну?

— Чем-то я помогла бы… Но убивать? На это я конечно не…

— Ну, такая красавица в роли убийцы — это кощунство! — смех Ваюршина, громкий и заразительный, был призван успокоить собеседницу.

Как ни прискорбно, холостяк Владимир не разбирался в женской психологии. Он не мог постичь всей сложной паутины мотивов, страхов и опасений Миловидовой. Ее серьезность и внезапная шутка о "лимите на революции", шепот "я готова помогать" и убежденное "нельзя преступать закон", внезапное смущение и неожиданное спокойствие, неподдельная страсть к истине — и легкомысленный щебет о сплетнях соседки…. Все это было слишком сложно для прямолинейного майора. А уж увязывать колебания собеседницы с ее брачными расчетами ему бы и в голову не пришло. Он знал о будущей свадьбе со слов ее жениха Швецова — но ведь личные планы не влияли на политические решения мужчин, а Ваюршин рассуждал по аналогии. "И откуда в ней эта взбалмошность" — с неудовольствием подумал он. — "Ладно, я уж и так открыл слишком многое. Пора с этим кончать. Никакой агитации. Как ни жаль, придется использовать ее втемную, не привлекая в ряды подполья. Пусть за деньги таскает нам паспорта, агитировать ее я не берусь." Вслух же продолжил, с наигранной веселостью: — Убийство! До какой нелепости можно докатиться в шутейном разговоре! Сменим тему, а? Оленька, у меня ведь к тебе личное ходатайство. Челобитная, так сказать…

— О! Ради вас я решилась бы на многое… — улыбнулась Ольга. Умница почуяла, что просьба майора продолжит прежнюю тему, хоть и с другого конца.

— Оля, ты ведь работаешь в паспортном отделе?

— Да.

— Когда попадаются бракованные бланки — что вы там с ними делаете?

— Ну… Утилизируем.

— А можно ли вынести парочку бланков? — понизил голос Ваюршин, наклонившись к уху Миловидовой — Мои протеже, отсидев год или два за пустяки, хотят иметь "чистый" паспорт. Ну, однажды оступились, а клеймо-то в паспорте на всю жизнь! А они хотят ее начать с чистого листа. Беда в том, что этого листа у них нет. Они уж мне говорят: "мы отблагодарим, только достаньте"… Этой мзды и на покупку квартиры хватит, если не упустить шансов. Как ты на это дело смотришь?

— Вы хотите казаться хуже, чем есть. Не продолжайте. Не надо меня обманывать! — вспыхнула Ольга, подумав: "Провокация? Или он искренен? А вот сейчас проверю!" —. Я знаю, для кого нужны эти паспортные бланки. Поняла прекрасно, в свете предыдущего… Без сомнения, для подпольщиков! Так что я могу немедленно заявить на вас в РСБ.

"Вот это номер!" — Ваюршин похолодел, затаив дыхание. — "Неужели ее мне подставили? Это крах! Я в ней ошибся. Решать надо с девкой, здесь и сейчас… Обеими руками за глотку, а потом через турникет — и на вокзал… Или есть шанс договориться?" Владимир собрал волю кулак, минутный страх уступил место логике. Губы его сжались в тонкую нить, лицо побелело, внутренне он чудовищно напрягся, но внешне сохранял бесстрастие. Речь его стала угловатой и резкой, он перешел на "вы":

— Вы несете бред и вздор. Такие обвинения следует доказывать. Но даже представим себе на секунду… Вот именно, на одну секунду — что я действительно помогаю подполью. В таком случае, предав меня, вы повредите в первую очередь себе. Помните, какие милые посиделки вы устраивали в моем кабинете? А вам не приходит в голову, что ваши беспечные кофейные разговорчики — это, в совокупности, разведывательный доклад? Двухлетний подробный доклад! И если мои отчеты об этих беседах обнаружат при обыске — то РСБ вас по головке не погладит. Начнут расследование. Будут выяснять — шпионили вы по сговору или по легкомыслию. И в любом случае, с этой работой вам придется распрощаться. Да и с Данилой Швецовым тоже.

Испуг Владимира не укрылся от взора Миловидовой. "Ишь как побледнел" — подумала она — "Нет, такое не сыграешь. А руки-то, руки! Он их так сцепил, что костяшки пальцев побелели… Да, в его положении всякий бы испугался." Волна радостного предчувствия захватила Ольгу, гнетущая тяжесть упала с ее плеч, и глаза засияли как звезды. Продолжая игру, она воскликнула:

— Никакого отчета при обыске у вас не обнаружат. Как же, такой вы дурак, чтобы хранить подобные записи!

— Вы очень умны, девочка. Но если вы меня предадите, то мои товарищи найдут способ ознакомить РСБ с вашей ролью в этом деле. И это еще самое безобидное из…

— Ой, не сомневаюсь, у вас в запасе мешок сюрпризов. — оживленно и радостно перебила она Ваюршина, смело и прямо заглянув ему в лицо. Задорные глаза Ольги смеялись. Она чуть подалась вперед и протянула к собеседнику открытые ладони. — Все это не понадобится, Володя! Я слишком долго валяла дурочку, все не могла вам поверить. Неужели вы еще не поняли? Я полностью солидарна с тем, что вы говорили — и не только сегодня, но и все эти долгие месяцы. Неужто я не понимала, к чему вы клоните? Я готова помогать вам не "в темную", не из страха разоблачения, а просто потому, что разделяю ваши идеи. Разделяю полностью! Да и лично вы мне симпатичны. Конечно, не так сильно, как Данила. — рассмеялась она — Но вы добры и сдержанны, а мне сейчас угрожали скрепя сердце, разве я не вижу?

Ваюршин расцепил намертво сжатые кисти рук, маска страха медленно сошла с его лица, побелевшие скулы разжались, глаза сделались бестревожными, и вокруг них появились радостные морщинки. Улыбка, сначала робкая, а потом все более уверенная, расплылась на его лице. Облегченно откинувшись на спинку скамейки, он пропел высоким голосом:

— Что ж… Тогда — уговорились!

Ольга едва заметно кивнула, улыбаясь легко и весело:

— Уговорились!

После долгой паузы Ваюршин произнес:

— Но давайте условимся, что эти просьбы вы исполняете лично ради меня. По крайней мере, если вас… если тебя, Ольга, привлекут к суду — отвечай именно так. Лучше признаться в простом деле, чем в организованном. Вали все на меня, как на мертвого — я в любом случае обречен, если попадусь. Впрочем, я скоро отсюда уеду. Уже все управление знает, что мне предложена работа в Икрутске, причем с повышением. Вот я туда и перееду. — он помедлил — Или не туда. Это уж мое дело, куда. Важно, что скоро мы навсегда с тобой расстанемся. Тебе придется иметь дело с другими товарищами. Я расскажу потом, как все это будет….

— Жаль, как жаль, что вы уезжаете, Владимир! — в ее голосе слышалось понимание и светлая грусть — Я к вам так привыкла…

— Ничего, со Швецовым тебе не будет скучно…

— А разве Данила тоже… с нами? — затаила дыхание Миловидова, не веря своему счастью.

— Да, я с ним поговорю об этом. Твое согласие работать на нас — последнее, чего мне не хватало для беседы с твоим женихом. Ты на него тоже давай, воздействуй… Все же будущий супруг, как никак.

Ольга вновь зарделась от смущения — оказывается, Ваюршин цепко схватывал не только каждое ее слово, но даже интонацию и жест.

— Ну-ну, не смущайся, прелестная авантюристка! В отношениях между товарищами должна быть полная откровенность, ясность и прозрачность. А ведь мы отныне — товарищи?

Был разрублен гордиев узел противоречий, страхов и опасений девушки. Все было ясно. Оставалось подвести последнюю черту. Вскинув голову, она приветливо улыбнулась Володе и звонко произнесла:

— Да. Вы правы. И глупо скрывать очевидное: c Данилой мы хотим пожениться. Значит, он будет с нами, с подпольем?

— Он должен быть с нами. Я поднял его из рабочих, и устроил сюда. Он благодарен мне. Идейно он солидарен, а кроме того — любит вас, Ольга. Я знаю, как он ответит. В нем я уверен. А деньги на квартиру я вам передам, не сомневайтесь. Мы о своих заботимся…