Расстановка

— Ну, он вообще отморозок… Кстати, его соседка мне знаете что рассказывала? — Ольга любила иногда посплетничать, и сейчас начала с увлечением перемывать косточки недостойному сослуживцу. Страх перед провокацией ослаб, но на дне души остался осадок разочарования: похоже, Ваюршин больше не пытается вывести разговор на обобщения. Что ж, ладно — обсудим хоть и Маньякина. Девушка продолжила щебетать, сделав страшные глаза: — Жена Маньякина ей все жалуется на своего благоверного. Ильнур гуляет, пьет по-черному… А как напьется — оружие на постели разложит, жене кричит — "Убью! Государство — это я! Вертикаль — это я!" Та не знает каждый раз, жива останется или нет… Потолок однажды прострелил… А дети все это видят… Ужас! Настоящий беспредельщик…

— Угу. — кивнул Ваюршин, вяло изобразив интерес к теме — Помню, пять лет назад рабочие с металлургического дорогу перекрывали, и он тогда какого-то профсоюзника так огрел вертикалью власти, что у того сотрясение мозга…

— И что Ильнуру за это было?

— Да ничего… — флегматично отозвался Владимир — Комиссия приезжала, выговор объявили. А с тех пор он быстро вверх пошел. Такие сейчас нужны…

Презрительная гримаса исказила личико девушки.

— Подлецам везде у нас дорога — проговорила она.

— Ну, хороших людей всегда больше — Ваюршин вздохнул — а плохие лучше организованы.

— Может быть, и хорошим имеет смысл организоваться получше? — улыбнулась девушка.

— Ну… А что ты улыбаешься, Оля? Надо бы.

На сей раз наивность ее тона была явно фальшивой, и Ваюршин это понял. Очевидно, ей хотелось перевести разговор в серьезное русло. "Но почему она так испугалась, когда я заговорил о том, что подавление пенсионеров силами полиции — стыд и позор? Неужели она не разделяет этого взгляда? Ведь у нее больная мать — пенсионерка… Или я ошибся в своих расчетах? Ладно, эту тему пока оставим. Надо быть осторожнее."

Он снова вздохнул, затем спросил с улыбкой:

— Ладно, это все высокие материи… А как проблема с квартирой? Решается?

— Какое там — девушка погрустнела, ее разочарование усилилось.

"Ну что он темнит, почему не предложит прямо, а уж я бы согласилась… или отказалась, по обстановке". По инерции она продолжила:

— Как бы из этой не выселили. Квартплата все растет…

— Видел объявление — подхватил Ваюршин — банк предлагает ипотечный кредит…

— Вы что, шутите? — раздраженно рассмеялась девушка — Как из этого кредита выпутываться при нашей с ним зарплате?

Тут Миловидова поняла, что сболтнула лишнее — нечаянно выдала план брака со Швецовым, ею скрываемый. Вообще-то, она понимала вред суеверий. Но прочитанные в юности женские журналы, где "сглазу" и "порче" посвящались многие страницы, заставили ее дать себе зарок: о предстоящей женитьбе никому ни слова. А тут вырвалось… И все от раздражения.

"Ну что он завел разговор на эту больную тему? Нет у нас денег на квартиру, и не будет никогда! О своих предложениях молчит, темнит. Но ведь явно неспроста начал о митинге!"

Щеки Ольги порозовели, она отвела взгляд в сторону. Оставалось надеяться, что Ваюршин ничего не заметил. И вправду, майор даже ухом не повел. Без тени улыбки он произнес:

— А вот наши ветераны вспоминают, что раньше жильем обеспечивало государство. Причем бесплатно.

— Ну, это когда было… — девушка приободрилась: с квартирно-личной темы разговор свернул, кажется, на историю — А все-таки было бы здорово, если б эта традиция сохранилась…

— Куда там! — усмехнулся Ваюршин — Газетчики уже пятнадцать лет втолковывают, что такие мечты — иждивенчество.

— Чего ждать от газетчиков? — вздохнула Ольга — Матерые бандиты в их писаниях выглядят благодетелями. Они, мол, частный бизнес развивают, деньги на спорт жертвуют, детские площадки строят, рабочие места создают…

— Сейчас такой писанины уже поменьше. — откликнулся Ваюршин — Устрожение, как-никак. Бандитов чаще ругают. Но для них бандит — это тот, кто шапку с лоха снимает в темном переулке. А те, кто комбинаты и заводы растащили — это уже легальные бизнесмены, и выступать против них — это "крайнизм" и "разжигание розни".

— Получается что мы, стражи порядка, крупных бандитов защищаем от мелких? Как начнешь об этом задумываться, грустно на душе становится. Лучше об этом не думать. Ведь выбора у нас все равно нет.

Последняя фраза была ловушкой. Решится ли Ваюршин раскрыть свои подходы к решению проблемы? Уловка сработала.

— Оля, а что если бы он был? — живо откликнулся Владимир — Если бы кто-то начал бороться против настоящих бандитов? Против таких, как местный мафиози Крюк, например?

— Это мы уж видели. — не выдержав неопределенности, Ольга решила раскрыть карты. Она заговорила убежденно, категорично — Помните, разоблачили группу возмездия из наших, "Белую стрелу"? Володя, это ничего не дает. Все равно власть у богачей и чиновников, вы же сколько раз мне рассказывали об этой грязной кухне. А самосуд — это преступление. Нельзя ведь преступать закон.

— Закон… — жестко усмехнулся Ваюршин, и в голосе его зазвенел металл: — Закон пишут те мерзавцы и преступники, что 15 лет назад растащили государственную собственность. Они платят газетчикам и церковникам, финансируют политиков и депутатов. Они, именно они пишут нам законы! А кто и как законы защищает — вы сами знаете. Взгляните на Ильнура Маньякина — вот вам страж "диктатуры закона"!

— Но ведь и вы — страж закона.

— Я… Я исключение. Редкое. Вы даже не представляете, насколько редкое.

"Нет сомнения, он хочет вовлечь меня в какое-то дело." — подумала Ольга — "Но куда он хочет увлечь меня? В очередную патриотически-полицейскую мафию? Или все куда серьезней? В революцию?… Но что ж он так неуверенно? Спросить напрямую? А может, он провокатор? Как мы все отравлены страхом… как я ненавижу этот режим! Все же надо поостеречься".

Всплеснув руками, девушка недоуменно вопросила, играя детскую наивность:

— Так по-вашему, обман и грабеж — суть всей системы, а честные люди в ней исключения?! — и продолжила, будто размышляя вслух — Да, все сходится… Потому и квартплата растет, и на квартиру у нас денег нет, и стариков избивают, и льготы им отменяют… Но что же делать? Неужели оправдан самосуд?

Притворство не обмануло майора — он видел, что реакция Миловидовой чуть наиграна, но принял ее игру:

— А что, есть другие пути? — он склонил голову набок — Может быть, демократическое голосование, или разоблачения в честной печати, или референдум? Все это давно растоптано и запрещено… Я не прав?

— Ну, всем известно, что демократии у нас нет. А все же я считаю, что "Белая стрела" — это тупик. Вы говорите, что в Рабсии сами законы бандитские. Разве это исправишь убийством пары-тройки негодяев?

"Вот сейчас она вполне откровенна" — подумал Ваюршин — "Смотрит прямо в глаза, без напряжения… А как увлечена речью, как горячо говорит. Очевидно, на нее повлияла та история с "Белой стрелой"… Да, вот и разгадка ее прежней нерешительности! Уж не думает ли она, что я пытаюсь вовлечь ее в такую авантюру? А все же признает, что законы у нас бандитские. Нет, пора раскрыть карты."

Резко вскинув голову, Ваюршин провел рукой по коротким волосам, жестко спросил:

— А если удары по мерзавцам станут детонатором, и подымут весь народ против режима?

Долгое молчание воцарилось после этих слов. Вытаращив глаза, Ольга чуть кивнула. Вихрь эмоций и мыслей поднялся в ее душе после этих слов: "Да! Вот оно! Вот единственный шанс! Он, без сомнения, вербует меня именно в Союз Повстанцев. Если он не провокатор. Ну, мы еще поглядим… А как же Данила? Что он скажет? Неужто мы расстанемся? Да, да! Я соглашусь на предложение Ваюршина. Невозможно терпеть свинство, творимое у нас в стране, а второго шанса включиться в борьбу у меня не будет. Значит, Данила навечно для меня потерян… Что ж, я готова на эту жертву. Как грустно и светло на душе…" Она побледнела и твердо произнесла: