Расстановка

— Гуляйте, наслаждайтесь ландшафтом. Поглядывайте на часы. — губы Рэда улыбались, но взгляд его серых глаз сделался цепким, а в голосе зазвучали командирские ноты — Ровно в 14 часов 15 минут, встав на набережной около беседки, лицом к гуляющим, уроните эту сумку на асфальт. С таким расчетом, чтобы из парка это увидели.

— О, понял. Так я подам сигнал товарищам о вашем приезде При всем честном народе, на глазах гуляющей толпы. — писатель кивнул и улыбнулся.

— Не мной замечено, что умный человек прячет лист в лесу — усмехнулся Рэд в ответ, обретая прежнюю мягкость.

— Хорошо, я сделаю. Это несложно. Правда, сумку я храню у себя дома. Сейчас я поеду туда, а днем отправлюсь в парк.

— Спасибо. Вы нам очень поможете.

— Увидимся завтра вечером — сказал Николай, покидая книгохранилище.

Аппетитный дымок струился над мангалом, стоявшим близ беседки. Валерий Дареславец, склонив над шашлыками смуглое лицо, раздувал угли. В его прямоугольной черной бороде запутались хлопья золы. Наконец, поднявшись и отряхнувшись, он снял с огня шипевшее мясо, и направился к деревянной беседке, где его ждал сотрапезник. Полковник Дареславец, после увольнения из рядов вооруженных сил, работал в мэрии Урбограда, в комиссии по социальным вопросам. Его деревянная трехэтажная дача, где проходил сегодня пикник, была весьма скромной. Другие чиновники отгрохали себе шикарные коттеджи из красного кирпича, с бассейнами и чугунными оградами — но Дареславец не соблазнялся роскошью и дутым престижем. Свежий горный воздух, тишина, запах сосен, великолепная природа и умный собеседник — все, что требовалось бывшему полковнику для полноценного отдыха.

Собеседником был журналист Клигин, личность в городе известная. Его блестящие краеведческие очерки прославили Урбоград на весь мир. В увлекательной форме он знакомил публику с историей города, родной природой. Но Дареславца привлекал в собеседнике не только талант, но и смелость, отзывчивость к чужой беде. Ведь не каждый, подобно Клигину, вызвался бы добровольцем и поехал на ликвидацию последствий тернобыльской атомной аварии! А было ему тогда двадцать четыре года… С тех пор прошло пятнадцать лет.

— Готово! — сказал Дареславец укладывая шашлыки на блюдо — Вино прекрасно заменяет уксус. Даже вкуснее…

— Великолепно! — звонко откликнулся коренастый, кареглазый и курносый Клигин.

Чиновник ответил доброжелательной улыбкой. Он присел за деревянный стол беседки, напротив журналиста. Друзья принялись уплетать шашлыки. Знакомы они были с давних пор. Когда молодой журналист вернулся из Тернобыля, он бросился в бурную политическую жизнь своего времени. Обманувшись поначалу демагогией верховника Дельцина, впоследствии Клигин критиковал его. Впрочем, журналист остался либералом и вступил в партию «Груша», созданную экономистом Яковом Грушлинским. Клигин писал антивоенные репортажи, защищал мелкий бизнес от произвола монополий, призывал к честным выборам, отстаивал гражданские свободы. Его заметили в руководстве «Груши», выдвинули в лидеры областной организации. Демократия еще теплилась, хотя рабсийский парламент был уже расстрелян. Партия «Груша» участвовала в выборах, Клигин стал депутатом городского совета, членом нескольких комиссий. В ту пору он частенько заходил кабинет Дареславца. Именно тогда возникла дружба двух незаурядных людей. Совместно они разработали ряд социальных программ, часть из которых была утверждена и проведена в жизнь. В те годы такое было еще возможным…

Покончив с шашлыком, Дареславец подождал, пока собеседник проглотит свою порцию.

— Лук я не кладу — поделился Клигин — Помидоры, укроп, зелень петрушки, перец, соль. Вот и все….

— Я тоже обошелся сегодня без него. Приправой мне послужила артемизия. Обыкновенная полынь. Только не путай с горькой полынью — заметил Дареславец, пересаживаясь за одну скамью с Клигиным, поближе к нему. — Обыкновенная полынь встречается чаще. Зимой на лугах остаются ее длинные, черные стебли. Впрочем, она и летом темная.

–А, как же — видел… Рослая такая, кусты до полутора метров высотой. Листья сверху темнозеленые, а снизу — белые с серебринкой… Но неужели из нее приправу можно делать?

— Еще какую! Из листьев, из корня… Пальчики оближешь.

— Удивительно. Честно говоря, не ожидал, что у тебя такие познания в ботанике.

— Думаешь, оторванная от жизни наука? С тобой не согласились бы инструкторы тренировочного лагеря, где натаскивали наш батальон. Это было в дни моей молодости. Ну вот представь — диверсионное подразделение заброшено в лес, в глубокий тыл противника. Так? От баз мы отрезаны, обнаруживать себя нельзя, жратвы никакой. А без еды человек может прожить дней шесть, если движется. И дней двадцать, если остается неподвижен. Чем же ему питаться?

— О, я понимаю. Недавно я писал в краеведческом очерке, что из двадцати тысяч видов наших растений ядовиты лишь четыреста, а сьедобны — около четырех тысяч.

— Верно! Если недоступны охота и рыбная ловля, можно прожить на одних растениях. Крапива, сныть, сурепка, лопух, одуванчик, иван-чай, лебеда, клевер — все это можно есть. Так? А как вкусны поджаренные корни рогоза! Наверняка ты видел на озерах это растение… С коричневыми початками.

— Рогоза? А все его называют камышом.

— Нет, это не камыш. Но корни настоящего камыша тоже съедобны. Как и тростника, и кувшинки. Так? Даже молодые листья липы годятся в пищу…

— Очень интересно… Наверное, и на цветочной клумбе можно чем-то поживиться? — улыбнулся Клигин

— Не сомневайся. Календула, хризантема и вон тот разноцветный портулак — вполне съедобны. Настурция помогает при цинге и анемии. Так? Хотя от цинги лучше всего избавляет отвар из хвойных веток. Двести граммов веток на ведро воды и кипятить полчаса.

— Любая хвоя годится?

— Ель, пихта, сосна. По счастью, сегодня у нас еда получше…Так?

— Отдаю должное твоему искусству — улыбнулся Клигин, и на его бледном лице появились ямочки — Такого изумительного блюда я не пробовал даже в буфете мэрии, когда еще был депутатом….

При последних словах Клигин сдвинул широкие светлые брови, лицо его удлинилось, улыбка пропала. О минувшем депутатстве оставалось только вспоминать. Журналист лишился его давным-давно — после фарсовых «выборов», где была заранее предрешена победа «Единой Рабсии». В сущности, выборов теперь вообще не было — были разнарядки на депутатов, составляемые в органах РСБ.

Видя, что собеседник помрачнел, Дареславец перевел разговор на приятные для Клигина темы — друзья заговорили о достоинствах джаз-оркестра, приехавшего в Урбоград, о сравнительных достоинствах джаза и электроной музыки, о театре. Приятели перекинулись парой слов и о литературе. Дареславец, чиновник и бывший офицер, страстно любил лирику. Стихи заполняли тот духовный вакуум, с которым ему приходилось сталкиваться на службе, в мэрии. Что касается журналиста — он отдавал предпочтение литературе классической.

— Знаешь, — доверительно заметил Клигин — Я сейчас взялся писать повесть. Классические образцы — великолепное подспорье для этого. Не зря говорят: чтобы хорошо писать, надо в первую очередь много читать.

— Повесть? — заинтересованно спросил Дареславец — И о чем же?

— Да как тебе сказать… Нечто автобиографическое.

— Мемуары, так? Воспоминания?

— Ну, не совсем. Через свою жизнь, через призму личного взгляда я хочу дать размышления о жизни, о тех изменениях, что произошли за последние пятнадцать лет. Жаль, что текущая работа оставляет для повести мало времени. Я ведь все отпуска провожу в загородных походах. Ответственно подхожу к работе. Ведь краеведу надо изучить область вдоль и поперек. Но все же, повесть надеюсь завершить года за два.

— Но если ты будешь писать в своей манере, то есть откровенно — ее вряд ли опубликуют… Так?

8

Бунтарство либерального журналиста и "красного" чиновника мэрии (как впрочем и их дружба), выглядят фантастикой. Между тем, оба персонажа взяты из реальности, как и манера их разговора. Конечно, такие люди исключение. - прим. авт.