Расстановка

— Понимаю… Любая идея это обобщение чьих-то материальных нужд, она имеет корни в материальной жизни, воспитана бытием.

— Это так. Но для некоторых лиц абстрактный всеобщий интерес становится их личным интересом. Перевесив шкурные соображения.

— Таких вы и отбираете целенаправлено в кадровое ядро, как я понял?

— Верно! Мы сознательно отбираем тех, кто готов всем — богатством, здоровьем, жизнью — пожертвовать ради блага других. И знает, что это благо может дать лишь внедрение новейшей техники. Уже сейчас кадровое ядро представляет собой орден фанатиков, отказавшихся от семьи, детей, богатства. Все имущество в этом ордене принадлежит организации.

— Надеюсь, вы не вздумали навязывать этот аскетизм обществу?

— Конечно нет! Мы приняли его лишь для себя. Только единицы из миллионов могут жить так, и находить в этом удовольствие. Но вот им-то и предстоит стать будущими лидерами, при успешной революции.

— Так, психологически понятно. Но как они удержат этот огонь альтруизма? Вы предлагаете положиться на их психологию? На честность и порядочность? Ненадежно и неубедительно.

— Не забывайте: психология пристегнута к организации. Как только данный активист уклоняется от ее программных целей и этических норм — его изгоняют прочь. А его место занимает другой. Именно так абстрактная идея может править реальными людьми. Через механизм организации, записавшей идею в программу и устав. На период скудости и грызни за ресурсы, мы впишем в устав ограничение: член Союза повстанцев не будет иметь права получать зарплату больше средней по стране, независимо от должности.

— Это было у Илича Нелина и его партии. Но продержалось недолго. Через 20 лет произошло перерождение, через сто лет — крах.

— Крах вышел в том числе и потому, что новые поколения чиновников имели семьи, детей. И мечтали растащить гос. собственность чтобы оставить эти богатства в наследство детям. Мы учли этот мощнейший фактор разложения. Мы предотвратили его. В кадровом ядре введен обет безбрачия и бездетности. В этом мы копируем церковников, наших противников — отвергая их цели, заимствуем их структуру. Наше ядро это военно-монашеский орден, с тою разницей, что служит он не вымышленному богу, а материальным интересам человечества.

— Но ведь в руководство такой организации может проникнуть негодяй. — возразил литератор — Таким был Юзеф Слатин, истребивший репрессиями всех соратников Нелина. Путем ряда интриг он убрал от руководства своих противников, а потом началось: привилегии чиновникам, шовинизм, восстановление погон, чинов и вицмундиров, запрет абортов и разводов, замирение с церковью, ну и так далее. Оказывается, он тайно восхищался многими чертами прежней Рабсии, и восстановил их при первой возможности. Хоть и не полностью. А все же успел нанести огромный ущерб революции. Как с этим быть?

— Мы учли опыт прошлого. Управленцев, с учетом развития средств связи, сегодня требуется меньше, а требования к ним могут быть куда строже. В Центральном Совете коллективное руководство, единого вождя там нет. А наша система фильтров исключает проникновение туда негодяя. Что мы сделали? Мы использовали прибор, о котором сто лет назад никто и понятия не имел. Цифровой детектор лжи.

— Я слышал, профессиональных революционеров на нем тестируют. Уже сейчас.

— Именно. Мне тоже пришлось через это пройти. Там комплексно изучают пульс, давление, дыхание, кровенаполнение сосудов, электрическое сопротивление кожи, нервный тремор, фонограммы голоса, мимика. Все это оцифровывается и анализируется компьютерной программой.

— А что спрашивают при тестировании?

— Зачитывают ряд слов и фраз, связанных с реакционной дрянью. С шовинизмом, ксенофобией, монархией, официальной религией… Отклик организма, даже на подсознательном уровне, должен быть резко отрицательным. Понимаете, рефлекторное отторжение всего этого дерьма! Если этого нет, кандидата изгоняют. Сто лет назад подобной техники просто не было на вооружении революционеров. Сейчас она у нас есть.

— Это все полумеры. — махнул рукой упрямый Алексей — Безбрачие, аскетизм, партийный максимум, наследование личного имущества организацией, детекторы лжи, коллегиальность руководства, строгость отбора… Полумеры.

— И вправду — Николай вступился за брата — Я допускаю, первое поколение "ядра" будет ненавидеть реакцию, оно ведь выросло в борьбе с ней. А второе поколение лидеров — пусть и набранное по идейному принципу — уже не будет проникнуто духом борьбы, и станет заученно повторять остывшие догмы программы. А следующие поколения чиновников осознают свой коллективный интерес и опять затормозят развитие техники, чтобы их государство не сдали в музей за ненадобностью.

— Некоторое время такая система потянет, движком послужит. А потом, рано и ли поздно, мотор начнет остывать. В этом вы правы. — спокойно согласился Рэд — Потому и нельзя раздавать в истории абсолютные гарантии. Так шарлатаны делают. Вопрос лишь в одном — удастся ли, за жизнь одного-двух поколений, реконструировать производство. Если да — то в новой реальности, где всем всего хватает, "ядро" будет уже застраховано от перерождения в силу других причин.

— Каких же?

— Во-первых, новый способ производства не требует прежней чиновничьей машины. Тут нужны скорее инженеры и сетевые модераторы, чтобы наблюдать за безопасным использованием 3D-станков. Поневоле органы государства превращаются в органы технического администрирования, и управляют больше технологией, чем работниками. Исчезает вынужденный труд. Нет фабрик — нет и фабричной дисциплины. Погонщик не нужен свободным творцам, пользователям 3D-автоматов.

— А кроме этого, возникнут какие-то факторы сдерживания?

— Да. Такой фактор — изобилие, порожденное новой техникой. При изобилии власть не дает привилегий. У всех и так все есть, технически каждый может получить любой нужный продукт в любой момент. В таком обществе у чиновника — вернее, у инженера-модератора, лишь одно отличие — обязанностей больше, хлопот больше. А материальные возможности так же безграничны, как и у всех остальных. Кто в таких условиях пойдет на эту должность? Да только альтруисты! Кроме того: раз нет бедности, исчезают социальные корни для преступности. Да и вообще государство нужно для распределения скудных благ, а где нет скудости — не нужен и распределитель с дубинкой.

— Убедили… Если удастся вам проскочить переходный период, если технические новинки будут внедрятся быстро — вы достигните общества, где риск перерождения сведен к нулю.

— Именно. А если технологическая революция забуксует — горько вздохнул Рэд — то мы откатимся назад. И рано или поздно возня вокруг дележки скудных благ разъест наш революционный Орден. Итак, все дело в технологии и в скорости ее внедрения. Эх, если бы мы имели возможность сократить переходное время хотя бы лет до десяти… Тогда я бы мог ручаться за успех… А при нынешней ситуации в науке и технике, перерождение не исключено. Об этой опасности мы помним, и потому безусловных гарантий не даем.

Молчание после этих слов длилось долго. Рэд не знал и не мог знать, что Никита Доброумов, сегодня утром решивший порвать с РСБ и искать дорогу к повстанцам — на пути как раз к той новой технологии, что поможет сократить "переходный период" в десятки раз. Саморазмножающиеся роботы с бактерию размером, их сетевая связанность и способность синтезировать молекулы из атомов — это был качественно-новый виток развития техники, по сравнению даже с 3D-принтерами, не говоря уж о конвейерной индустрии. Но Рэд сказал то, что знал. Он был честен и не сыпал обещаниями направо и налево. Революция могла кончиться как перерождением, так и победой нового строя, рукотворным раем. Все решала технология и период ее внедрения.

— Что ж… Понятно… — протянул Алексей — Целый ряд паллиативных мер против перерождения вы предусмотрели, о его опасности не забываете. Но поскольку все упирается в скорость модернизации технологий, то абсолютных гарантий не раздаете. Наверное, их в истории и быть не может. А в случае успеха, каким вы видите общество будущего? Ведь у многих слово "коммунизм", к примеру, ассоциируется со словом "казарма", а "равенство" они мыслят как принудительное…