Страница 97 из 114
— Справедливо говорят: нет замка, к которому бы не было ключа, — несколько удивленно сказал Шемякин, выслушав пространную исповедь Лихарева. Помолчал, собираясь с мыслями, и спросил: — А как по-твоему, кто-нибудь пользуется этим способом? Как ты считаешь, кто из старателей может заниматься кражей золота?
— Кто? — переспросил Олег и заговорил обличительно: — Найдутся. Часто вы судите о человеке по внешности, а заглянуть глубже не можете. Есть здесь такие, что прикидываются честными работягами, патриотами края, а присмотреться внимательно — увидишь другое. Вот хотя бы тот же Рыскин...
Лихарев называл и называл имена, перечисляя недостатки товарищей — на каждого была брошена тень.
Шемякин, подавив чувство брезгливости к собеседнику, сразу же после его монолога сказал подавленно:
— Что же, Олег Вадимович, спасибо за откровенность... Такое действительно приходится слышать не часто.
Когда, ошеломленные цинизмом Лихарева, они вышли на улицу, Усман спросил товарища:
— Как ты считаешь, он понял, зачем мы приходили?
— Спроси у него после ареста. Во всяком случае, золото он ворует. Это совершенно ясно. Главный вопрос: где самородки? Уже в Москве? Еще при нем? Или пока в тайнике?
16
И снова над логами, над таежною речкой Светлой всползали августовские туманы, и на мокрых, обвислых под дождем листьях проступали ржавые мазки.
В начале августа Шемякина и Усмана вызвали в Красноярск на семинар работников службы БХСС. Оба Владимира садились в самолет с тяжелым сердцем. Лихарев в последние дни явно нервничал. Затеял несколько беспричинных ссор со старателями. В общежитии грубил соседям, надолго исчезал из комнаты. Вечера проводил в лагере студенческого строительного отряда и, чего за ним раньше не водилось, частенько возвращался пьяным. Судя по многим признакам, готовился возвращаться в Москву, но дня отъезда не называл никому.
Едва Шемякин и Усман добрались из аэропорта в управление, их пригласили к начальнику ОБХСС.
Говорили о Лихареве, о встрече с ним в доме Мищенко, о неожиданном отъезде из Красногвардейского Лидии Ивановны Гапичевой.
Шемякин и Усман рассказывали коротко, неохотно. Полковник Кудрявин понимал, как нелегко его собеседникам говорить об этом, какими профессионально незрелыми, даже беспомощными видятся они себе. Константин Прокопьевич сказал сочувственно, ободряюще:
— Не изводите себя. От досадных случайностей в нашей работе не застрахован никто. — Он помолчал, вспоминая о чем-то, улыбнулся невесело и продолжал: — Да и так ли уж страшен на самом деле ее внезапный отъезд? Судя по информации наших товарищей из Москвы, никаких признаков того, что Гапичева вывезла из тайги золото, пока нет. И я не думаю, что в будущем о Гапичевой мы узнаем что-либо иное, слишком она расчетлива и труслива. Пользоваться выручкой от сбыта краденого станет с удовольствием, но на прямое соучастие осмелится едва ли. Да и любовь Лихарева к ней не позволит ему поставить эту дамочку под удар. Сейчас важно не упустить самого Лихарева, и главное — не дать вывезти краденое кому-то из его сообщников.
— Но кому, Константин Прокопьевич? — спросил Шемякин. — В эти месяцы из Красногвардейского никто не отправлял посылок в Москву.
— Ну, в прошлом году сам Лихарев тоже не отправлял ни одной, а потом оказалось: отправил три.
— Парень-то он неглупый. Едва ли станет повторяться, может придумать что-нибудь поновее.
— Может, конечно. — Кудрявин кивнул. — Но и переоценивать его нельзя. Да и выхода у него другого нет, кроме как снова искать курьера, вроде Самойлова или студентки Тани...
— Кстати, в последние дни он зачастил к студентам, — заметил Усман.
Кудрявин внимательно посмотрел на него, быстро спросил:
— С кем из студентов он подружился?
— Приглядываемся, товарищ полковник.
— Не упускайте из поля зрения новых знакомцев Лихарева, — наставлял Кудрявин. — Сообщите заранее о выезде студентов. Придется встретить их в аэропорту и поговорить откровенно. Все меры, которые вы наметили, чтобы предотвратить бегство Лихарева из района, считаю правильными. И никакой медлительности. В нашем распоряжении столько времени, сколько отпустит Лихарев. Его арестовать в день отъезда.
Занятия семинара шли своим чередом. И вот однажды лейтенанта Шемякина срочно пригласили к телефону.
— Владимир Михайлович, — услыхал он в трубке знакомый голос дежурного по райотделу, — ваша жена принесла мне телеграмму из Красногвардейского, говорит, очень важная. А я прочитал, мне она непонятна: «Гости уезжают пятого. Лиза».
— Немедленно передайте телеграмму подполковнику Зенину, — взволнованно перебил Шемякин.
— Григорий Иванович выехал в район. Вернется седьмого.
— Майор Моничев на месте?
— Да.
— Передайте телеграмму ему и предупредите, чтобы он ждал телефонного звонка из Красноярска.
Через несколько минут Шемякин докладывал Константину Прокопьевичу Кудрявину:
— Товарищ полковник, комендант общежития, как мы с ней договорились, послала на имя моей жены зашифрованную телеграмму. Лихарев пятого выезжает в райцентр. Прошу вас поручить майору Моничеву задержать Лихарева.
17
Лихарев проснулся в полутьме. Вечер, что ли? Или светает? Пальцы уперлись во что-то твердое. Почему он в верхней одежде? Олег приподнялся на локте, осмотрелся. Лишь сейчас дошло до сознания: он на нарах в камере предварительного заключения...
Сердце ухнуло тревожно и часто, во рту стало сухо. Впрочем, стоп! Кажется, причин для волнения нет. Вчера добрался до райцентра, устроился в гостинице. Последняя ночь в тайге. Можно и выпить по потребности. Потом откуда-то появился милиционер. Вроде бы с ним был какой-то спор. И вот привели сюда. Через час прочитают мораль, может быть, оштрафуют для порядка и отпустят.
— Лихарев, выходи!..
Олег вошел в комнату, настороженно посмотрел на майора Моничева. Станислав Федосеевич поднял взгляд от лежавших перед ним на столе бумаг, молча указал Лихареву на стул и сказал укоризненно:
— Что же получается, Лихарев? Работали почти четыре месяца. А теперь весь заработок на ветер. Пьянствуете и хулиганите...
— Ну какое там хулиганство? — с явным облегчением возразил Лихарев. — Выпил лишнего, а ваш сотрудник придрался ко мне. Вот и получился спор.
— Спор, — сердито повторил Моничев, с любопытством приглядываясь к Лихареву. — От вас-то мы не ожидали такого. И человек вы культурный, и работник, я слышал, неплохой. А допускаете такое неуважение к сотруднику милиции, нарушаете общественный порядок.
— Я учту свою ошибку, — сказал Лихарев как только мог печально, — и не повторю ее.
— Все обещают и учесть, и не повторять. Оштрафовать вас придется за нарушение общественного порядка.
— Пожалуйста, — Лихарев сокрушенно развел руками, опустил голову. — Раз виноват, заплачу.
— Вещи-то все целы?
— Наверное, — ответил Лихарев, по-прежнему убито глядя в пол. — Да много ли со мной вещей?
— Может быть, вещей и немного. Но дело в качестве вещей, в их содержимом. — Моничев пристально посмотрел на Лихарева, напряженно застывшего на стуле. — Да, Олег Вадимович, все дело в содержимом, как говорится, в начинке. Скажем, поролоновый медвежонок... Пустячок, детская игрушка. А зашей в нее, допустим, парочку самородков, и уже не игрушка, а довольно-таки дорогая вещица. И приходится искать оказию, чтобы этого медвежонка отвезти в собственные руки некоего Михаила...
Лихарев, будто от удара, вскинул голову, хотел возразить, но лишь посмотрел на окно за плечом майора. Не было видно ни солнца, ни неба, сползала, сочилась дождевыми струями тоскливая осенняя рябь. И тут он почувствовал, как поползли из-под ног половицы и даже стул вроде бы закачался. На лбу выступила холодная испарина, с трудом ворочая отяжелевшим языком, он сказал хрипло: