Страница 52 из 118
— Давайте запись, — едва мы вошли, приказал Шахинов.
Кто-то нажал клавишу, кабинет заполнили неживые, металлического тембра голоса. В общие сведения можно не вслушиваться, не забивать себе голову. Ага, вот:
«Мурсалов: Теперь, хала оглы[8], расскажи все по порядку. Волноваться не надо, стесняться не надо. Ты же меня знаешь?
Водитель самосвала: Да, Сеид-меллим[9], знаю. Вы начальник ГАИ майор Мурсалов.
Мурсалов: Так, правильно, хала оглы. Очень хорошо...»
Несмотря на серьезность ситуации, по всем присутствующим пробежала улыбка. Сеид многословен и как-то по-детски, по-хорошему честолюбив; эти его слабости нам хорошо известны.
«Водитель самосвала: ...Впереди никого не было, позади шел автобус. При въезде в город справа на магистраль вылетел мотоцикл с коляской. Прямо перед буфером. Я даже сообразить ничего не успел, нога сама тормознула на всю катушку. Машину занесло, хорошо, на автобусе шофер отличный, при торможении вправо взял, а то бы в меня врезался обязательно. Повезло, одним словом, даже не поцеловались. Вот и все.
Мурсалов: А мотоцикл, хала оглы?
Водитель: А мотоцикл, Сеид-меллим, проскочил, и до свидания. Он на шоссе темным выскочил, как ишак сумасшедший. Там справа и улиц нет, пустырь какой-то.
Кунгаров: Но мотоциклиста ты все-таки видел?
Водитель: Обязательно видел. Если б не видел, не тормозил. Он темным был, а у меня ведь фары включенные.
Кунгаров: Значит, ты осветил его?
Водитель: Как в кино.
Кунгаров: Как он выглядел? В лицо запомнил?
Водитель: Лицо? Разве в такой момент в лицо смотришь? Нет, товарищ Кунгаров, лицо не видел.
Кунгаров: Сам же сказал — как в кино.
Водитель: Обязательно. Все вместе видел. Мотоцикл видел, его видел, лица не видел. Нет, э, лицо тоже видел, но...
Кунгаров: Понятно. Тогда скажи, что запомнилось.
Мурсалов: Хала оглы, спокойно... Подумай... потом скажи. Чего не видел, не говори. Что видел, скажи спокойно...
Водитель: Молодой парень... Один... Вот, вспомнил: на голове шлема не было, кепка была.
Кунгаров: Кепка? Точно помнишь?
Водитель: Обязательно».
— Я думаю, шлем он в багажнике оставил, — первым высказался Рат. — Когда на грабеж шел, надел кепку, а потом времени не хватило.
— А помчался он в сторону Баку, — добавил Мурсалов.
— Срочный запрос через ГАИ республики всем постам бакинской магистрали. — Это уже Шахинов диктует в трубку дежурному. — Просим немедленно сообщить обо всех случаях, включая самые незначительные, нарушения правил движения мотоциклистами в период с двадцать одного тридцати до двадцати трех часов двадцать девятого декабря. Одновременно просим опросить те же посты о возможном фиксировании ими проезжавших мотоциклистов на машинах с колясками. Срочность задания объясняется расследованием тяжкого преступления».
Потом мы стоим у настенного плана города, и Мурсалов прокладывает предполагаемый маршрут мотоциклиста, на ходу поясняя:
— Теперь понятно, почему мой дорнадзор на шоссе с ним не встретился. Когда дежурный сообщил о происшествии, дорнадзор сразу поехал в город, а мотоциклист, кёпе оглы[10], в это время уже свернул на пустырь.
На карте это очевидно. Дорнадзоровец двигался к Морской по катетам прямоугольного треугольника, а беглец — по гипотенузе, которая почти напрямую вывела его к шоссе. Так они и разминулись.
— Это ясно, — сказал Шахинов. — Смущает другое. Судя по всему, он не «наш», по крайней мере, живет не здесь, иначе скрылся бы в городе, а не на шоссе, где исчезнуть несравненно труднее. С другой стороны, ограбление завмага предполагает хорошее знание местных условий. Не говорю уже об удачно выбранном, видимо заранее, маршруте бегства.
— Очень просто, живет в Баку, работает у нас, — сказал Рат.
Широко распространено представление, будто жители «спутников» работают на своих «планетах». В основном оно верно. Но ведь спутник спутнику рознь. Есть «жилые» и есть «промышленные»; наш относится к последней категории, здесь работают тысячи бакинцев, а местных жителей, работающих в Баку, можно сосчитать по пальцам. Все это Шахинову, конечно, известно.
— Надо проверить всех владельцев мотоциклов с колясками. Создаем две оперативные группы. Первая во главе с Сеидом займется «нашими», остальными — Кунгаров.
Расходимся по кабинетам около полуночи. Сержант из дежурной части сообщает, что меня ждут. Выхожу во двор и вижу одиноко стоящий мотоцикл со съежившимся в седле Алешей Наджафовым.
— Ты почему домой не поехал? — удивился я.
— Хотел узнать... Думал, вы ненадолго... И не холодно, ветра нет. — А у самого зуб на зуб не попадает.
Я предложил ему ночевать у нас, в комнате отдыха для дежурных, но он наотрез отказался.
— Отец спать без меня не ляжет, всю ночь ждать будет.
Но отпустить его, промерзшего, да еще на мотоцикле, я не мог. Он послушно пересел в люльку, укутался брезентом.
— С Апшеронской на Вторую Поперечную сверните, и я дома...
Улица короткая и низкая, сплошь из мазанок и таких же белых заборов.
— Здесь мы живем, — останавливает меня Алеша у покосившегося заборчика. Через него и дворик, и дом как на ладони; застекленная веранда ярко освещена. Зато летом они наверняка скрыты зеленым шатром: во дворе уйма деревьев.
— Летом, наверное, у вас цветов!..
— Теперь что... Розы какие были. Теперь я вас не отпущу. Честное слово, очень обидите. И телефон есть.
На веранде старик на корточках, не обращая на нас внимания, что-то быстро-быстро бормочет, ритмично, как китайский болванчик, раскачивая головой.
— Больной отец, совсем больной, — громко объясняет Алеша.
— Тише, — невольно прошу я.
— Все равно не слышит. Своим делом занят. Часами вот так с кем-то разговаривает.
Но старик услышал, только отреагировал чудно. Не оборачиваясь к нам, крикнул:
— Нури! Опять мне мешаешь. Приехал, иди в дом!
— С братом меня путает. Видите, совсем больной. Проходите, пожалуйста.
Пока Алеша возится на кухне, рассматриваю фотографии на стенах. Их много, настоящий семейный альбом. Молодой мужчина, густые курчавые волосы, и усы будто нарисованы тушью; рядом женщина с круглым лицом, круглыми глазами; оба строго в фас, оба смотрят куда-то в единую точку. Тот же мужчина, уже в железнодорожной форме. Трое: мужчина и женщина, с девочкой посередине. Пятеро: мужчина и женщина, девочка и два карапуза. Двое мальчишек на игрушечных лошадках и в настоящих папахах. Четверо: мужчина и женщина и два подростка по бокам. Двое юношей обнялись за плечи. Алеша постарше, у второго еле заметен пушок над губой. Два молодых человека уже отдельно. Похожи, но те же черты, резко очерченные у брата, у Алеши словно размыты. А девочка исчезла... Неужели несчастье?
Разливая чай, Алеша поясняет:
— Гюли умерла, когда мы были совсем маленькие. От дизентерии. Не было еще этих...
— Антибиотиков.
— А мы с Нуришкой дизентерией не болели. Плохая болезнь, ядовитая. А отцу лекарства не помогают. Может быть, потом тоже лекарства придумают, сейчас нету. Вы не думайте, с ним можно разговаривать. Он все понимает, по-своему все понимает. Про мух, например, что говорит? «Мух, — говорит, — все ругают. Неправильно ругают. Муха — санинспектор, прилетит, посмотрит, где чисто, сразу улетает. Где грязно, как ни гони, не улетит. Муха дает знать: человек, будь аккуратный, пока грязь не уберешь, буду тебе жужжать: «Убери, убери...» Зачем мух ругать, говорит, себя надо ругать».
Я киваю на прикрытую дверь спальни:
— Достается матери, наверное... — чуть не сказал «с таким мужем», но вовремя исправился: — С тремя мужчинами. Вы-то хоть помогаете?
— Ушла мать. Совсем ушла. Пять лет здесь не живет. Нури с ней ушел. Почему не пойти? Отчим хороший человек, щедрый. Меня тоже звали. В Баку живут. Мать обижалась: «Квартира большая, всем места хватит, почему не идешь?» Теперь привыкла, раз-два в месяц ее навещаю, не обижается.
8
Букв.: сын тети, двоюродный брат (азерб.).
9
Букв.: учитель, уважительное обращение к старшему (азерб.).
10
Сукин сын (азерб.).