Страница 35 из 118
— Тебя, Комолов, значит, не «подвести под расстрел»? Заговорен, что ли?
— Слово, выходит, знаю... Закон называется.
— Да-ак, — крякнул Федор.
— Вот тебе и «дак».
— С медведем здесь советовался?
— И без медведя были... — запнулся Комолов, — ...было времени достаточно. Не то вспомнишь, Зимогоров, когда дело до такого доходит.
— Да, смекалки тебе не занимать... — глухо проговорил егерь.
А Комолов сказал убежденно:
— Я правду говорю, Зимогоров. Все как есть! Стреляно из моего карабина. Нарезы на пульке сличите. Можно и экспертизу не делать. Сам во всем признался. Чего ж еще?
— Вера дело великое... — кивнул Федор. — Ладно... Пошли отсюда.
Выбираясь через лаз, Комолов вдруг подумал, что ему признаться в несовершенном убийстве было легче, проще, нежели в том, что пуля, которую найдут в теле инспектора, окажется егеревой. Подобных больше ни у кого нет. Это точно. И Гришуня подтвердил, узнав, что обойму Антон стащил у егеря из стола. Убойные! Ведь как однажды обнизил, прицелившись, а зверя все же свалил.
Когда Антон увидел эти патроны в неплотно задвинутом ящике стола, то по внешнему их виду сразу решил, что они особые. ...И не сдержался!.. А егерь, выскочивший из комнаты на зов жены, ничего и не заметил. Да и как? В ящике таких патронов добрая сотня валялась. Не пересчитывал же их Зимогоров после того, как Антон отметился у него на кордоне.
«Ничего, пусть егерь поудивляется, признав свою пулю», — решил Комолов, но признаться в воровстве было противно.
Федор вылез вслед за Комоловым. Комолов двинулся было прежней дорогой, но Федор сдержал его:
— Давай, Антошка, верхом...
— Пошли...
V
— Где это вы пропадали? — спросила Стеша, когда Зимогоров и Антон вернулись к костру у балагана.
— Да вот Комолов исповедовался... — ответил Федор.
Стеша увидела связанные руки Антона и возмутилась:
— Зачем это? Безобразил Антон?
— Так надо, — не глядя жене инспектора в глаза, пробурчал Федор. — Потраву зверю бессмысленную делал.
— А когда Семен сюда вернется?
— Не знает Антон. Ничего он толком не знает, черт его побери. Вы не... не особо того... переживайте. Тайга...
«Конечно, тайга... — подумала Стеша. — Вернется Семен, коль вещи его здесь. Подождем. Разберется с безобразиями Антона и придет».
Антон выглядел, словно двоечник, бравирующий своим незнанием, и лишь поэтому Стеша решила пока не спорить с Зимогоровым, искренне считая, что связал он Комолова сгоряча.
— Давайте чай пить, — предложила Степанида Кондратьевна: не оставит же Федор за ужином Комолова со связанными руками.
И Антон словно понял ее:
— Не убегу я, Федор Фаддеевич. Честное слово, не удеру.
Что-то очень не нравилось егерю в тоне Комолова. Бесшабашность ли, бездумие, но очень не нравилось. Скрепя сердце, впервые за много лет уступая женской, конечно же, просьбе, егерь снял путы с Антоновых рук.
Глянув на Зимогорова, Стеша приметила, что тот спал с лица, меж бровей и у губ просеклись морщины. Она подумала: «Как же глубоко переживает егерь всякий случай в тайге!»
— Ведь я тоже виновата в происшедшем, — вслушиваясь в слова, которые сама произносила, сказала Стеша.
Поперхнувшись горячим чаем, Федор поставил кружку на землю:
— Уф ты... горяч...
— Да, да. Я тоже виновата. Понимаешь?
— Трудно мне понять такое... — сказал Федор и подумал: пусть говорит, лишь бы не замыкалась, не считала, сколько дней Семен Васильевич в тайге, не приходило бы ей на ум самое плохое. В молчании могло таиться все что угодно, даже догадка. Ведь бабы, они верхним чутьем берут.
— Чего ж тут понимать? Разве трудно сообразить, что часть вины Комолова лежит и на мне, на его педагоге?
— Вот вы о чем, — закивал Федор. — Тогда всех учителей надо к ответу тянуть. Мол, не умеешь воспитывать — не берись.
Егерь нарочно высказался очень общо, чтоб учительница могла возразить на огульную хулу.
— Но ведь не все ученики безобразят.
— Тогда виноваты не учителя.
— Нельзя так рассуждать, Федор Фаддеевич.
«Оно само собой нельзя, — подумал Федор. — Да что поделаешь... Приходится». И упрямо продолжил:
— Значит, он сам виноват... Слишком общо все у вас, ученых.
— Э-э, — протянул Комолов. — Просто человек животное. Млекопитающееся из породы узконосых обезьян.
— Во-первых, Антон, млекопитающе-е. Во-вторых, не из породы, а из семейства.
«А возможно, и хорошо, что учительница села на своего конька? — спросил себя Федор. — Она признала в нем ученика... Ладно, ладно, поглядим-посмотрим, как дальше пойдет. Мне главное — доставить этого в район. Там уж Стеша не вольна будет распоряжаться этой узконосой обезьяной, и я тоже».
— И давно ты спиртом балуешься?
— Так... попробовал дареный...
Лицо Шуховой опять очерствело:
— Кто подарил тебе эту гадость, Комолов?
— Ошибся — маманя и положила. На случай. И не ученик я, так нечего мою жизнь экзаменовать. Понятно? Сам отвечу. Сам. Захочу — корень квадратный из минус единицы извлеку. И число положительное получу, а?
— Помолчал бы... — проворчал Федор.
— А ты опять ударь! Чего боишься? Боишься!
— Как это «опять ударь»? — встрепенулась Стеша. И приглядевшись к сидящему в тени Антону, увидела ранку в углу его рта. — Это самосуд!
Стеша поднялась и, глядя в сторону, добавила:
— Семен был бы недоволен вашим поведением, Федор. Мы не имеем права так с ним обращаться. — Губы ее дрожали.
— Плевать мне, как вы со мной обращаетесь, — Комолов сел на землю. — А тронете — ответите. И за это ответите!
— Законник! — покосился на него Федор.
— Он прав, — кивнула Стеша. — Мы должны сохранить свое достоинство. Не опускаться. Иначе наказание, которого он заслуживает, будет просто местью. Не помню точно, но об этом тоже говорил Семен.
Залпом выпив чай из кружки, Федор, сдерживая гнев, проговорил:
— Нам ничего больше не остается, как сохранять свое достоинство. Черт его побери.
— Достоинство — самое высокое качество в человеке. Воспитание и состоит в том, чтобы привить его.
«Говори, говори, — сказал про себя Федор. — Хоть о достоинстве, хоть о терпении... Терпение, выдержка нам нужнее, чем какое-то достоинство. Убеждай, убеждай себя, Стеша, иначе здесь произойдет черт те что. Убеждай!»
— В детстве, — продолжала учительница, — человек, приспосабливаясь к окружающей жизни, использует всю гамму порывов, заложенных в него природой... И тогда, в детстве, — ровно продолжала учительница, — он не выбирает средств в достижении цели. Вот в детстве его и приучают к такому отбору.
— Дрессировочка... Это точно.
— Маленького человека убеждают...
— Ремнем...
— ...что цель, к которой он стремится, не всегда необходимость. Ни луна с неба, ни целый лоток мороженого, ни все игрушки с прилавка магазина не принесут ему удовлетворения. Дайте одному человеку всю Землю. Зачем она ему? Что он с ней станет делать? Любое богатство — духовное и материальное — имеет смысл лишь тогда, когда человек волен поделиться с другими.
— А если я вот не желаю? А?
— Твое богатство — твои способности математика... Для одного тебя, без людей, и они теряют смысл.
Стеша была ошеломлена поведением Комолова.
«Но ведь я и не предполагала, что Антон окажется браконьером! — сказала она сама себе. — И потом могло здесь, в тайге, произойти нечто такое, чего мы еще не знаем».
— Неча ему язык распускать! Будет! — гаркнул Федор.
Стеша схватила Зимогорова за руку:
— Нет, нет! Прошу тебя. Не надо. С ним что-то случилось. Он не понимает, что говорит. Он не в себе.
— Это э т о т - т о? Как бы не так...
— Я знаю его. Знаю другим. Совсем другим. Хотя, конечно... Никакое образование воспитания не определяет. Разные вещи... Но достоинство, достоинство человека пятнать нельзя.