Избранное

XI И если ночью вдруг из-за границы потянет сладким, приторным дымком, война на наши села и станицы через границу налетит рывком и, газом сыпя с неба, как из сита, отравой нашей питьевой воды и язвами от яда люизита свои оставит грязные следы, — эх, мы махнем, и, на коней сидая, мы молодую песню запоем, что мама, богородица святая, помянь врага во царствии твоем. Танкисты, дегазаторы, саперы, кавалеристы, летчики, стрелки — запрут страну свою на все запоры, войдут во все земные уголки. Нефтяник, перепачканный и голый, и лесоруб возьмет свое ружье, рабочие индустрии тяжелой — прекрасно поколение мое. XII Когда заразой расползалось тленье и проникало в сердце, и цвело, «печально я гляжу на наше поколенье» — стонал поэт и поднимал стило. Он колдовал, хрипя, подобен магу, смешное проклиная бытие, и кровь струей стекала на бумагу и прожигала, чистую, ее. Он мчался на перекладных по стуже, бродил, как волк, в рассыпчатом снегу, вот я не так — я сочинитель хуже, но я от поколенья не бегу. Я задыхаюсь с ним одним рассветом, одной работой, качеством огня, оно научит стать меня поэтом, оно поставит на ноги меня. И многого я не найду в основах, там худ и скуден истины улов, а с ним войду в мир положений новых, в мир новых красок, действия и слов. Раздолье мне — тень Франсуа Виньона, вставай и удивленья не таи. Гляди — они идут побатальонно, громадные ровесники мои. Я их пишу, а вы с меня взыщите, коль окажусь в словесной нищете, тогда, не апеллируя к защите, — не со щитом, так всё же на щите.

1932–1933

Тезисы романа. — Впервые: «Смена», 1932, 7 ноября, под заглавием «Наше поколение». Чумандрин Михаил Федорович — прозаик, один из руководителей Ленинградской Ассоциации пролетарских писателей (ЛАПП); Виньон (Вийон) Франсуа — французский поэт XV века.

Агент уголовного розыска

Глава первая Полуночь — мелькнувшая брóсово, — и на постовые свистки является песня Утесова — дыхание горькой тоски. И, выровнена мандолиною и россыпью звездной пыля, уходит дорогою длинною тебе параллельно, земля. Себя возомнив уркаганами, скупой проклиная уют, ребята играют наганами и водку из горлышка пьют. Чего им? Любовь? Далеко ты… Им девочки больше сродни. В сияющие коверкоты одетые, бродят они. С гитарой, за плечи заброшенной, притопывая: — Гоп-ля! — и галстука с красной горошиной тугая на горле петля. К любви не надобно навыка — подруги весомы, как пни: беретик, надвинутый на ухо, и платье до самой ступни. И каждый подругу за талию на попеченье свое… Несет от него вежеталью, духами «Кармен» — от нее. Поет он:    — Погибну повесой, не выдержу гордой души, и полночью этой белесой уходят меня лягаши… Поет она румбу матросскую, шумит кружевное белье, и пламенною папироскою указаны губы ее. Покачиваются слегка они, ногой попирая гранит, от линии Первой до Гавани одесская песня гремит. И скоро все песенки спеты — из ножен выходят клинки, на левые руки кастеты, а в правых горят черенки. И водка вонючею гущей дойдет и ударит в мозги, и драка для удали пущей, и гроб… И не видно ни зги. Видать по удару артиста — рука его грянет жестка, тоска милицейского свиста, как матери старой тоска. А парень лежит и не дышит, уже не потеет стекло, висок его розовым вышит, и розовое потекло. Луна удаляется белым, большим биллиардным шаром — и скоро за скрюченным телом телегу везет першерон. Дрожит он атласною кожей, сырою ноздрею трубя, пока покрывают рогожей на грязной телеге тебя. Конь ухом распоротым водит, но все ж ты не страшен ему — ты слесарем был на заводе, навеки ушедший во тьму. И я задыхаюсь, доколе мне сумрак могильный зловещ. Опишут тебя в протоколе, как больше не нужную вещь. Покуда тебя до мертвецкой трясут по рябой мостовой — уходит походкою веской убийца растрепанный твой. Он быстро уходит, подруга качается возле, темна, и руку тяжелую туго ему вытирает она. Тускнеет багровая кожа, и, дальше шагая в тоску, она осторожно:    — Сережа, зачем ты его по виску? — Подумаешь… — Тонкий и дикий, раскуривает, потом глядит, улыбаясь: — Не хныкай… Поспорили… К черту… Идем… — Так что же теперь? — Посоветуй… — Перчаткой в кармане звеня, поэмы случившейся этой уходит герой от меня. Но нет, он опознан и пойман, в его я участен судьбе, и полная словом обойма тоскует, Сергей, по тебе. По следу, по пеплу окурка, по лестнице грозной, крутой, туда, где скрывается урка — убийца, Сергей Золотой.