Оранжевое лето

Он не припер меня к стене. Он меня по ней размазал. Что я мог сказать? Аарон чувствовал, где стоило нажать. Удивительно, как это у него получалось — ведь он никогда раньше меня не видел. Наверное, моя берлога говорила за себя.

И я молчал. Аарон хмыкнул. Он необычно так усмехался, кривился на одну сторону и сразу переставал быть симпатичным.

— Правда глаза колет? — спросил он, и я прищурился, возненавидев его. И все-таки я молчал.

Аарон встал с табурета и подошел ко мне вплотную. Он загнал меня в угол, сказав всего несколько слов, и я злился, глядя на него снизу вверх.

— Мне все равно, — прошипел я. — Я буду с ней, хочешь ты этого или нет. Ты неправильно нарисовал. Тот, что справа, пониже ростом.

— Неправильно, Итан, нарисовал ты, — съязвил парень. Я уже с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на него.

— Почему бы тебе просто не спросить Лин, чего хочет она?

— Да потому что она ничего не понимает! Она не видит, что ты ничего не стоишь, вот почему! Любовь слепа, знаешь такое? Ну, чего молчишь? Нечем крыть… Скажи, что сумеешь их обеспечить, скажи, что можешь поднять Эвана, скажи! Что у тебя есть? Грязная комната и раскладушка? Ты бросил свой идиотский институт, потому что тебе просто нечем платить. Угадал? Теперь деньги водятся у тебя от случая к случаю, если очень сильно повезет… когда успеешь вовремя лизнуть, да? В холодильнике у тебя пара сосисок да кусок заплесневелого хлеба… Богато живешь. Один стул, один шкаф, несколько холстов… самое дорогое, что есть в этом доме. Да, и килограмм пыли и проблем в придачу…

Аарон ошибался: я никогда в жизни не учился в институте, а в холодильнике вместо заплесневелого хлеба у меня было скисшее молоко. Все остальное он как будто прочитал из книжки про меня. Я стал думать — интересно было бы, если бы можно было прочитать чужую жизнь в книжке, и прослушал многое из того, что наговорил парень.

— Ну какая цель может быть у такого, как ты? — резко спросил он. — Чего ты от нее хочешь? Подойди к ней, тронь ее хотя бы пальцем, и я…

Аарон не договорил. У меня сдали нервы. Это была моя жизнь, пусть глупая и некрасивая, но моя. Она принадлежала мне одному, я не приглашал в нее Аарона. Я ударил его в челюсть, и он пошатнулся. Я бы от такого удара упал. За этим дело не постояло, спустя мгновение я лежал на полу, придавленный коленом, и прижимал ладонь к разбитой губе.

— Конченый псих… Не рыпайся, и я тебя бить не буду, — сказал Аарон. — Много чести. Художник, блин… Самый мелкий да бедный народ. Не подходи к ней, понял? Если ты хоть что-нибудь…

— Мне плевать, — перебил я, пытаясь высвободиться. — Я тебя не боюсь.

— Храбрый? — Аарон фыркнул и встал с меня. — Ты больше так не дергайся, а то ведь я тебя могу убить ненароком. Чуть не рассчитаю, и привет… Думаешь, это шутка? Я не желаю видеть тебя рядом с Лин. Больше не повторяю.

— Зато я повторю. Мне плевать. Я люблю ее, понял?

Он сдавленно засмеялся.

— Понял. Слово-то какое…Ты хоть знаешь, что оно значит?

— Убирайся, — тихо сказал я. — Не позорь себя передо мной и перед Лин. Иди и спроси, нужен я ей или нет. Иди и спроси! А потом приходи, да, и бей меня, сколько хочешь! Хоть вообще убей. Только пусть она сама скажет, что я ей не нужен!

— Да это же ты меня первый ударил. Какой ты бешеный, а? Знаешь, почему ты злишься? Я знаю. Потому что правда на моей стороне.

— Я вообще не обязан говорить с тобой об этом. Я не собираюсь распинаться и убеждать тебя в том, что для тебя пустые слова. Я все сказал! Мне плевать на твое мнение. Я люблю ее, а она любит меня! Она не говорила тебе? Как жаль… Ну и на чьей стороне правда, Аарон? Хочешь — пошли! Хочешь? Пойдем сейчас! Пойдем и спросим Лин, только не думаю, что она будет рада нас видеть.

— Особенно тебя, такого раскрашенного. Не строй из себя идиота и меня им не делай. Никуда мы не пойдем. Ты же не открыл мне ничего нового сейчас. Успокойся, ради Бога, как я с тобой смогу поговорить, когда ты так орешь? Ты любишь Лин — прекрасно! Она тебя любит? Вполне вероятно, и тогда это ее ошибка. Это и твоя ошибка тоже. Если ты не хочешь упрощать, все будет очень сложно, Итан. Очень запутанно и сложно. Но в конце концов я сам открою ей глаза. И тогда тебе будет хуже, поверь. Это еще спорный вопрос, кто из нас ее любит. Ты разрисовал стенку и подарил ей красивую розу… Шикарно. А главное — быстро… Всего за две каких-то недели можно запудрить девушке мозги. Похвально, Кристиан. Похвально. А скажи — это ты был с ней, когда появился Эван? Ты приехал к черту на рога, начал работать… себе в убыток и только для того, чтобы ей было легче жить? Это ты помогал ей все это время? Ты сидел с мальчиком, пока она ездила в институт, ты не спал по ночам под детский плач? Читал учебники и писал конспекты ночью, чтобы хоть что-нибудь успеть? Это ты? Ты или, может быть, Адриан?

— Но я сделал бы так же, — неуверенно начал я и осекся.

— Да ни хрена б ты не сделал, — устало протянул Аарон. — Я боюсь даже думать, что ты делал в это время, — он фыркнул, а я подумал, что он видит меня всего насквозь. — Да все твое прошлое у тебя на… лице написано. Только Лин этого пока не видит. Но ничего, я ей помогу.

— Зачем? — устало спросил я. Я ненавидел его по-прежнему сильно, но мой запал давно потух, и теперь я мог только хмуриться в углу, у батареи. Я сидел там, прижав колени к груди, и все больше понимал, что он прав.

— Так я же сказал тебе. Чтобы она была счастлива. А если ты ее так любишь — просто уйди, а? Ты же сам понимаешь, что не дотягиваешь.

— Ты, что ли, дотягиваешь?

— Не знаю, — сказал он задумчиво. — Наверное, нет. Она хочет, чтобы я был ее другом. А я… Пусть, я согласен и на это.

— Почему она не может быть счастлива со мной? — спросил я, тупо глядя перед собой, чтобы еще хоть немного подразнить Аарона. На самом деле мне надоел этот бессмысленный разговор.

— Потому что ты никто, — сказал Аарон. — Я никогда не буду ей мешать, что бы она ни решила. А вот недоделкам вроде Адриана я не завидую. Спокойной ночи, — тихо сказал он и вышел за дверь. Я еще долго сидел у батареи, сгорбившись и снова и снова вспоминая весь наш разговор, каждую фразу. Он получился примерно таким, каким я и представлял его. Вот только кровоточащей губы я не ждал. Я встал и умылся холодной водой, а потом плюнул на все и пошел к вокзалу. Намного хуже было оставаться наедине со своими мыслями, и я решил разделить их с тяжелыми ящиками. Пусть лучше болит спина.

Дисон все время как-то странно на меня смотрел, а потом достал из одного ящика бутылку и подозвал меня.

— Выпьешь, что ли? — предложил он. Я удивился.

— Зачем?

— Чтоб спалось лучше, — усмехнулся мужчина. — А то больно вид у тебя несчастный.

— Нормальный. Я не буду. Я не дойду.

— Не пьешь? Да ерунда, чуть-чуть все равно надо. Тебе идти-то тут…

— Два квартала, — не согласился я.

— Ну, вот! Это же короткая дистанция…

Кончилось тем, что он чуть ли не силой влил в меня добрую треть этой бутылки. Я окосел почти сразу и потому не помню, как дошел до дома. Может, мне и хватило сил дойти самому, а возможно, меня туда принесли. Не знаю. Спалось действительно неплохо, и не лезла в голову всякая дрянь. Зато утром, как положено, моя голова безжалостно трещала. Я думал, что убью Дэма, когда он вбежал в комнату, хлопнув дверью. Еще и разговаривал так громко…

— Дэмиэн… Умоляю, не кричи так, — взмолился я, а Дэм фыркнул.

— А ты пей меньше. Я вообще, можно сказать, шепотом разговариваю. Тебе от Эвана большое спасибо за рисунок.

— Врешь? — спросил я. Дэм покачал головой.

— Я твое стихотворение прочитал, — сказал я. — Ничего?

— Ничего. Все равно оно дурацкое, — пробурчал Дэм и покраснел. Он забрался на подоконник и прилип к стеклу. Я улыбнулся, вспомнив, как он смеется надо мной, когда я сам смущаюсь.

— И вовсе даже нет.

— Оно без рифмы. Это не стихотворение никакое.

— Это называется верлибр, — сказал я. — Есть ритм. Понимаешь?