Страница 25 из 37
— Мне нужен человек, который будет делиться со мной всем, — сказала она холодно. — Который бы отвечал на все мои вопросы, если я буду их ему задавать, не ссылаясь даже на то, что это военная тайна. Он должен быть скромен и осторожен, и мне кажется, что вы, Хамфри, именно такой человек.
— Вы не ошиблись Испытайте меня! — с жаром воскликнул я.
— Вот что я имею в виду, когда говорю “доверять”, — продолжала она, как будто не слыша моих слов, — для человека, который готов за меня в огонь и в воду, я тоже пойду на всё.
Чтобы ускорить дело, я опять сгрёб её в объятия. Она не сопротивлялась, но и не реагировала никак на мои ласки.
— Ради всех святых, хватит слов! Испытайте меня, и дело с концом. Ведь так человека с ума свести можно! Если вас интересует что-то связанное с войной, то вы знаете моё к этому отношение. Ну поцелуйте меня и скажите, что бы вы хотели знать.
Она послушно поцеловала меня, и в эту минуту внизу раздался звонок.
— Это он. — Сказала Диана и отодвинулась от меня. — Он мне очень нужен. Жаль, что он притащился не вовремя, но у нас будет много хороших вечеров, Хамфри, если вы докажете, что я могу положиться на вас… — Она пошла открывать дверь.
Когда она предупредила меня, что к ней придёт гость, то я стал сразу же гадать про себя, кто бы это мог быть. Держал с самим собой пари — и позорно проиграл его. Ведь меньше всего я предполагал увидеть мистера Периго. Но это был именно он, собственной персоной. Похожий на маленького крокодила с разинутой бело-розовой от расплывающейся фальшивой, фарфоровой улыбки.
— Дорогая моя! — с порога закричал он. — Я удивлён, но искренне рад, очень рад. Право, но так неожиданно. Впрочем, почему же — ведь я слышал из ваших уст такие трезвые и утешительные слова об этой нелепой войне, которую мы стараемся выиграть для русских и американцев. А, мой милый Ниланд, как поживаете? Верно ли, что вы намереваетесь делать нечто грандиозное для компании Чатэрза?
— Мне предложили явиться на будущей неделе, — отвечал я. — Конечно, я ещё не знаю, что из этого получится…
— Они примут вас, — сказала Диана с уверенностью, — но вы не должны запрашивать больше, чем восемьдесят пять фунтов в год, с возможным повышением зарплаты в конце первых шести месяцев.
— Слышите! — вскричал мистер Периго, бросаясь к нам с такой стремительностью, что казалось, из него, как из ракеты во время фейерверка, сыплются искры. — Эту очаровательную женщину не удовлетворяет роль прекрасной игрушки! Нет, она хочет быть полезной в этом безумном мире и понимает, что жалованье в восемьдесят пять фунтов в год может быть увеличено тем или иным способом.
— И тем и иным, — поправила она. Затем, заглянув прямо мне в глаза, как бы приглашая ответить, она спокойно бросила: — Мистер Периго интересуется, начали или нет у Чатэрза производство зенитных орудий Эмберсона.
— Разумеется, начали, — с полной готовностью ответил я. — Сделали около дюжины, но затем приостановили производство, так как считают, что у них слабые станины. И кроме того, рабочие жалуются на вредные пары.
— Очень интересно! — воскликнул мистер Периго. — Неужели они говорили вам об этом?
— Нет, конечно. Но мне показали цехи, а у меня в привычке держать открытыми глаза и уши.
Я не переигрывал, хотя был шумно хвастлив. Диана многозначительно посмотрела на Периго: “А что я вам говорила?!”
— Отлично, — сказал он и добавил, словно отвечая на взгляд Дианы: — Не стану объяснять, дорогая, но именно такой человек нужен нам на заводе — и никто иной.
— Безусловно, — ответила Диана спокойно. — Но у Чатэрза он поработает недолго.
— Если вы говорите о заводе Белтон-Смита, Диана, то я уже пытался сунуться туда, но они и слышать не желают обо мне.
— Потому что вы пришли, как говорится, с улицы, — возразила она. — У Белтон-Смита окажется местечко для вас, если вы поработаете несколько недель у Чатэрза. Мы легко устроим вас туда.
— Вы слышите! — завопил мне мистер Периго. Затем обратился к Диане: — Конечно, вы правы. Вот что значит интуиция умной женщины! А теперь…
Она остановила его резко-повелительным жестом:
— Нет. На сегодня достаточно. Сначала нужно испытать человека, а потом уже говорить всё остальное.
Конечно, эта фраза предназначалась не для меня, а для мистера Периго. Но потом она повернулась в мою сторону, изобразила улыбку и сказала:
— Завтра я весь день буду в магазине, но в субботу к концу дня всегда много посетителей, поэтому лучше бы вы зашли утром. — Потом вдруг без всякого видимого перехода она настроилась на патетику и приняла свою любимую величественную позу. — До чего же глупы эти люди! — с таким жаром и пафосом воскликнула она, каких я ни разу не замечал в ней. — Разве они могут сохранить власть, когда ведут себя так нелепо! Мир не позволит, чтобы им управляли идиоты. У нас есть настоящие вожди, у нас есть преданность делу, смелость, у нас есть головы на плечах. А что есть у них, у этих жалких болванов?
В её речи было много театральности, но она искренне верила в свои слова. Я уже не раз замечал, что многие её единомышленники становится напыщенными и неестественными именно в тот момент, когда начинают высказывать свои подлинные взгляды и чувства. Эти одураченные фюрером глупцы все на один лад…
Где-то в глубине сознания разыгрывается нескончаемое оперное представление, в котором Адольфу Гитлеру и им самим принадлежат ведущие роли. Вероятно, в то время как Диана Акстон в позе королевы исполняла этот монолог, в её ушах звучали скрипки и барабаны огромного оркестра.
Мистер Периго и я посмотрели друг на друга. И пока Диана стояла и слушала воображаемый барабанный бой, каждый из нас прочёл правду в глазах у другого. Я достал сигарету и свою зажигалку особого назначения.
— Не горит, — сказал я, встряхивая её. — Испортилась. Не найдётся ли у вас огонька?
Он молниеносно достал из кармана в точности такую же зажигалку.
— Я бы отдал вам свою, — сказал он, поднося её к моей сигарете, — но это подарок старого друга.
— Благодарю, не беспокойтесь. Завтра я починю свою.
Всё стало предельно ясно. Мы пожелали доброй ночи Диане, ещё не совсем очнувшейся от сладких грёз о господстве нацистских умов над миром. Она всё ещё была патетически настроена, и я от души был рад, что отпала необходимость остаться с ней наедине. Диана вернулась на землю как раз к тому моменту, когда нужно было нежно пожать мне руку — и всё. Мы с Периго сошли с лестницы и выскользнули на улицу.
С минуту или две мы шли в молчании — не потому, что нам не о чем было говорить: мы оба понимали, что где-нибудь рядом, возможно, прячется кто-нибудь, кто ждёт, когда мы уйдём от Дианы. Итак, мы не проронили ни слова до тех пор, пока не добрались, наконец, в темноте до площади. Было немного за полночь. Выражение “город спал” не даёт ни малейшего представления о полночи в Гретли. Город не просто спал, а исчез с лица земли. С таким же успехом можно было пробираться в какой-нибудь громадной пещере, в которой лишь несколько фосфоресцирующих точек освещают вам путь. Мне показалось, что я на ощупь блуждаю по аду.
— Мы можем пойти ко мне, но, если вы не возражаете, зайдём по пути в полицейское управление, — сказал я. — Мне нужно сообщить кое-что инспектору Хэмпу. Если мы не застанем его, так я хотя бы воспользуюсь телефоном. Инспектор до некоторой степени помогал мне и знает, кто я такой.
— Обо мне там ничего не знают, — сказал Периго. — Но теперь это уже не имеет значения.
— Абсолютно, — согласился я, объяснив ему потом, как убийство Олни свело меня с Хэмпом.
Об Олни Периго ничего не знал. К тому времени, как мы добрались до городской площади, на которой находилось полицейское управление, я успел рассказать всю историю. Дежурил констебль, видевший меня несколько раз с инспектором. Он предложил нам подождать начальника, срочно вызванного на место какого-то происшествия.
И вот мы с Периго сидим в комнате, освещённой двумя ничем не затенёнными электрическими лампами, смотрим друг на друга и зеваем. В комнате стоял жуткий запах: смесь карболки и застарелого табачного дыма. Камин давно погас; не верилось, что стулья, на которых мы сидим, могут выдержать английского полицейского. Периго можно было запросто дать сто лет, а мне, наверное, не меньше семидесяти пяти. Периго признался, что чертовски устал.