Страница 6 из 6
А еще с холма прекрасно просматривался палаточный лагерь археологов, разместившихся как раз за ближайшим виноградником. Там они вечно что-то рыли, разводили костры, а в сложенной под навесом печи что-то готовили и обжигали. Странный это был народец. Моя подруга Юлька хвасталась, что пару раз ее приглашали к костру, угощали крепчайшим кофе и не только. Развлекали будто бы студенческими песнями и показывали найденные в земле золотые украшения. Одну из драгоценных находок даже обещали тайком подарить, но тут уж Юльке никто не верил. Девчонка она была такая, — легко могла и наврать с три короба.
Ну и конечно, со Слоновьей горы можно было рассматривать наш поселок. Правда, уже через хорошую оптику вроде папиного десятикратного «Беркута», хотя и без «Беркута» я видела знакомые свечечки кипарисов и похожие на заплатки крыши домов. Иногда даже чудилось, что я вижу нашу маленькую хижину с козырьком террасы, и тогда мне становилось совсем грустно. Казалось, я смотрю на поселок не с холма, а из собственного далекого будущего, где я, уже взрослая, может быть, даже седая женщина, пытаюсь припомнить место своей беспечной юности. И похожая печаль, наверняка, посетит ту стареющую женщину, в которую я превращусь безо всякой волшебной палочки. И так же, как сейчас, она подосадует на то, что не может увидеть какие-то крохотные детали давно убежавших лет.
В общем, холм был в какой-то степени точкой отсчета и началом координат. Даже когда глаза мои вконец уставали рассматривать окрестности, случалось необычное. Мне вдруг начинало чудиться, что я вижу парящие над поселком силуэты дирижаблей, а над морем птичьим клином выстраивались огоньки неуловимых НЛО. Правда, об этих своих видениях в отличие от Юльки я благоразумно помалкивала. То есть НЛО с дирижаблями, конечно, были, но мнение на этот счет моих лучших подруг я могла бы воспроизвести с точностью до последней интонации. «Ты что, обалдела!.. Какие тарелки?.. С дуба рухнула, подруга?!» В общем, свои наблюдения я держала при себе. Разве что с Глебушкой делилась. Он-то был свой в доску и верил мне безоговорочно. Даже охранять клялся. От инопланетян и прочих незваных пришельцев.
Когда-то со Слоновьего холма мы запускали с братцем первых самодельных змеев. И уж летали они так, что дух захватывало. А однажды, уже с родителями, рискнули установить на холме брезентовую палатку. В кои веки папа с мамой решились на вылазку с ночевой. По сути, устроили для детей настоящий поход! Вот уж порадовался наш Глебушка. Для него-то палатка была целым замком. Да только ночью хлынул ливень, и нас едва не сдуло с холма штормовым ветром. Все наше семейство вымокло до нитки, но все равно было очень весело.
Теперь же весело не было, и с особенной остротой я вдруг поняла, как прав был папа, когда говорил, что дни Слоновьего холма сочтены. Новостройки планомерно окружали наш холм, подступали с каждым годом ближе и ближе. Стаей пираний они вгрызались в долины и скалы, превращая их в парковки для автомашин, в заводские здания и огороженные колючей проволокой коттеджи. Вдруг подумалось, что и мое детство похоже на этот холм. Оно еще не прошло, еще пускало удалые пузыри, но грустная кончина уже маячила на горизонте.
Сегодня на холм я забираться не стала. Уложив велосипед у подножья, сбросила с себя одежду и побежала к морю. Поплескав по мелководью ладонями, почтительно поздоровалась. У берега море играло пенными гребнями, призывно чмокало мокрыми губами, но уже на глубине взрослело и успокаивалось. Оно было живым, это я знала точно, живым и разумным. И уж с ним-то общаться можно было сколько угодно. Кролем отплыв на приличное расстояние, я перевернулась на спину, звездой раскинула руки и ноги.
Наверное, про нецелованность свою я зря распиналась. Я ведь совсем забыла про море, а оно давно научилось баюкать меня и обнимать. А уж как только не целовало! И смачным прикосновением осенне-весенних волн, и нежным ожогом прижатых к телу медуз, и губами шаловливых мальков. Оно и сейчас покачивало меня, словно в детской колыбели, мокрыми ладонями оглаживало плечи и ноги, щекотало под мышками. В ушах чуть слышно шелестело и потрескивало — это волны с прилежанием превращали камни в гладкую гальку, а гальку в песок. В этом шепоте мне угадывались слова, и почти всегда они нашептывали что-нибудь доброе, вроде: «Ксюх, не плачь! Ну, чего ты разнюнилась? Видишь, мне хорошо, а ты во мне, — значит, и тебе хорошо»…
Маски я не взяла, но уж очки-то всегда были при мне — так и болтались, точно амулет на шее. Вволю понежившись на ленивых волнах, я натянула очки на глаза и нырнула вглубь. Несколько взмахов, и дно прочертилось из желтоватого тумана резкими пикселями. Азовское море — это, конечно, не Красное, но и здесь всегда найдется на что посмотреть. Особенно если уметь вглядываться. Наполовину зарывшиеся в песок рачки-отшельники, мелькающие на отдаление силуэты морских игл, неутомимые барабульки, мелкий донный мусор — я замечала каждую мелочь!
Вот и сейчас мне почти сразу попалась монетка. Я подняла ее, покрутила в пальцах. Три копейки, еще советские — шестьдесят второго года чеканки. На такой троячок, по рассказам тетки, в прежние времена можно было купить стакан газированной воды с сиропом. Подобные автоматы с газводой красовались во всех городах и поселках, стаканы стояли прямо на крышах автоматов. Один такой я сама видела в старом фильме. Прямо чудо какое-то! Теперь таких нигде уже не найти. Мама говорила, потому что негигиенично, а тетка объясняла, что все от того, что люди стали хуже. Любой такой автомат, по ее словам, «раздарбанили бы» в первые же сутки, а стаканы, понятно, забрали бы «на сувениры».
Жаль, конечно. Если бы автоматы оставались на наших улицах, я взяла бы троячок с собой, но денежка была мне без надобности. Да и негоже отбирать монетки у моря. Кто-то бросил, значит хотел вернуться. А заберешь монетку — помешаешь человеку, собьешь с пути, расколешь мечту. Ответственное получается дело! Я разжала ладонь, и монетка, кувыркаясь, поплыла вниз.
Повторно набрав в легкие воздух, я вновь погрузилась и на этот раз уже не спешила. Плыть над песчаным дном удивительно интересно. Я походила на исследователя, который вот-вот столкнется с каким-либо чудом, и чудеса действительно попадались на каждом шагу. В виде облепленной известковым налетом коряги или смутного орнамента замаскировавшейся камбалы. Внимание мог привлечь даже головастый бычок, загорающий на каком-нибудь взгорке. Он не ел, не жевал, просто полеживал себе на животике и философски взирал на все проплывающее мимо. К одному такому красавцу я не выдержала и спустилась поближе. Даже подхватила со дна камень покрупнее, чтобы меня не вытолкнуло на поверхность. И все равно ноги мои задирало вверх, только голова и оставалась на уровне дна, позволяя премудрому бычку смотреть мне прямо в глаза.
Не знаю, сколько ему было лет, но я абсолютно не верила в то, что он не понимал моих мыслей. Конечно, он все понимал и наверняка сознавал, как мне сегодня плохо. Только чем же он мог меня утешить, кроме как своим бесконечным доверием? Он не уплыл даже тогда, когда я осторожно поднесла к нему руку. Конечно, умняга такой, понимал: ни хватать, ни щипать его я не собираюсь. Правда, мне в самом деле хотелось его погладить, но делать этого я не стала. Не хотелось обманывать ожидания подводного философа. Кроме того, однажды я уже погладила ската-хвостокола, и уж этот зверюга отыгрался на мне по полной. Вдарил так вдарил! Вонзил в ладонь кинжальных размеров шип и равнодушно уплыл. Все равно как машина, только что сбившая пешехода. До берега я кое-как добралась, но за рукой стлался кровавый шлейф, а от боли ломило все тело. Оставалось только радоваться, что в наших морях кроме безобидных катранчиков никаких других акул не водится. Расхватали бы по пути на кусочки.
— Ты умный! — сказала я бычку, и гроздь пузырей, массируя щеки, упорхнула вверх. — Умный, хороший и добрый…
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.