Письмо никому

И какой-то лейтенант вбил ее в компьютер.

Компьютер здесь был помощней. Допотопная персоналка Геноссе была в своем роде гармонична — почти одинакового размера и цвета системный блок с монитором.

Системный блок этой машины напоминал не сколько компьютер, как шкаф средних размеров. Зато монитор смотрелся неуместным — хоть и с большой диагональю в двадцать один заокеанский дюйм, но плоский, даже тонкий.

И программа на нем работала быстрей, написана не любителями, вроде Геноссе, а профессионалами. Ведь на вооружении Советской Армии до последнего времени стояла шифромашина «Фиалка», которая по принципу ничем не отличалась от «Enigma». Оставалось только перебить разводку роторов, рефлекторов.

Пока компьютер работал, лейтенант, Макс и Игорь сидели тут же в аппаратной. Скучали, пили кофе, но почти не разговаривали. На соседнем суперкомпьютере Макс раскладывал пасьянс.

Через три часа все было окончено — принтер выбросил листок бумаги.

— Я могу быть свободен? — спросил лейтенант.

К слову, это был совсем иной человек, нежели тот, кто сидел за пультами в микроавтобусе, разъезжающем по Сырборску.

Ибо мало ли на свете лейтенантов. Этот так же не был осведомлен, даже приблизительно, что может находиться в могиле, которая седьмая в пятом ряду.

Макс кивнул и дал знак: удались.

Прочитал шифровку — и немецкий вариант, и его перевод.

— Бодайск это где? — спросил он.

Игорь пролистнул заранее приготовленный атлас:

— Кубань… Может такое быть?

Макс кивнул: действительно многое сходиться. Он откинулся на стуле и осторожно улыбнулся — похоже, это дело все-таки удалось распутать.

Возле Бодайска было три кладбища, но ни одно точно не походило под определение — была либо река, либо холм… То, которое было у реки, к тому же было на холме, и при нем была будто даже сторожка, довольно старая. Но у кладбища был существенный недостаток — оно появилось в пятидесятых годах, когда в Бодайске стали строить текстильный комбинат.

Но выяснилось — во время войны было еще одно кладбище, немецкое. Но при отступлении немцы танками его сравняли с землей. Место для своих мертвецов оккупанты выбрали получше, землю не экономили — ее по их меркам было предостаточно. Посему, отвели поле, на круче над рекою. Чуть дальше в степи возвышался скифский курган. Нашли какую-то бабку, старожилку, уже изрядно выжившую из ума. Та будто подтвердила — стояла на кладбище какая-то халабуда. Или не стояла?..

А еще, уже после того как при отступлении немцы его перепахали, над ним бой случился. И многих солдат заровняло так, что и хоронить не надо.

Иных же побросали в окоп и сделали из него братскую могилу. Впрочем, ее отметили знаком и с годами на ее месте вырос монумент.

О том, что здесь было немецкое кладбище, знали все местные. Знали, но считали за лучшее об этом не вспоминать, не разговаривать. После войны перепаханное кладбище пытались использовать по прежнему назначению, а именно, как колхозное поле. Но продолжалось это совсем недолго. Земля, как известно, на кладбище спокойная — никто могилы каждый год не перекапывает. Здесь же, после первой культивации, о поле пошла дурная слава — синие огоньки разгорались здесь словно факела. Весной на противотанковой мине подорвался трактор. Водителя только контузило, но он, придя в себе, заявил: битва за урожай — оно, конечно, да, важно. Но на это поле он больше ни ногой.

Затем летом в поле нашли покойника — бродяга прилег во ржи подремать, да и задохнулся. Или, как сказали местные бабки, — «солдатушки немецкие его дух к себе утянули».

Было бы, вероятно, дрянное зерно с этого поля, пропитанное фосфином. Но председатель совхоза надеялся на знаменитый русский «авось»:

— А что, свезем на элеватор, — говорил он своей жене. — Там оно смешается с зерном из других колхозов. Даже если кто и помрет — случится это далече, кто докажет, что из-за хлеба, из-за нашего зерна. Ну помрет кто… Так ведь нам план надо давать!

Ну да, ну да… План в те времена надо было давать решительно и безапелляционно. За его недодачу могли и во вредители записать…

Но все решилось к лучшему и для председателя, и для далеких жителей городов, не съевших пропитанную трупным ядом буханку. В один жаркий летний вечер от синего факела рожь занялась да и выгорела под корень.

На следующие года поле определили под пар. Казалось бы — чего станется, должен выйти этот трупный газ и все дела…

Но произошло что-то непонятное. Земля, растревоженная на поверхности, пошла волнами и в глубине. То ли гробы поразительно быстро сгнили, то ли их не было изначально, то ли земля выдавливала наружу павших позже на этом самом месте красноармейцев и их противников.

Но когда в следующий раз попытались включить поле в севооборот, случалось, что лемех плуга выворачивал на поверхность кости, черепа. И иной агроном, вышедший удостовериться, что колхозный урожай заколосился, уподоблялся Принцу Датскому, разглядывая череп то ли Иоганна, то ли Ивана.

В общем, в конце концов, поле определили под пастбище. Причем выпасали на нем только скот колхозный, никак не индивидуальный.

Когда Макс и Игорь прибыли туда и осмотрелись вокруг, нахлынула тоска, почище той, что возникала во время путешествий по бескрайней и безлюдной Сибири.

— Широко ты, колхозное поле… — заметил Игорь… — Просто удавиться можно как широко…

— И что делать будем? — спросил Максим.

— Тут два выхода… Либо копать, либо не копать… Поскольку копать будем не мы, то, думаю, первое…

И, действительно, работа завертелась. Сначала, конечно, пустили товарищей с металлоискателями — вдруг бы получилось найти саквояж с золотом просто как большой кусок металла. В самом деле, нашли всякую мелочь вроде потерянных лемехов плуга. Но золота не было. И в самом деле — отчего оно должно быть, успокаивался Игорь: золото — металл немагнитный…

— Так ты можешь сказать, как тебе удалось с ними договориться? — спросил Антон, глядя очередной выпуск новостей.

Дело о преступной группировке обрастало все новыми подробностями и тройное убийство на квартире у Егора стало отходить на задний план.

— Все просто… — отозвался тот. — Я отправил им наш кусок шифровки.

Геноссе и Антон хором обернулись и вскрикнули.

— Как?

— Обыкновенно. По почте.

— То есть там у них полная шифровка?

— Ну да.

— И они ее могут расшифровать.

— Конечно, могут. И, думаю, уже расшифровали.

— И ты так спокойно сидишь! Тебе что, мало приключений? Ты же все испортил, они наверняка уже там…

Егор посмотрел на друзей удивленно. Потом потер лоб, резко отбросил волосы назад, словно что-то вспомнил. И, действительно, ответил:

— Да, совсем забыл сказать. Прежде чем ее отсылать, я немного поработал ластиком, затер несколько символов. Вместо них вписал другие. Так из Батавска получился Бодайск.

— А где это?

Егор зевнул:

— На Кубани. Надо же, всего несколько букв изменил, а такой эффект, такой эффект.

— А они не догадаются о подделке?

— Может, и догадаются. Даже скорей всего. Но сначала они отправятся в Бодайск, на Кубань. Возле города, безусловно, есть кладбище. А, скорей всего, несколько. Возле какого-то есть река, речушка или хотя бы ручей. Должна быть какая-то возвышенность, которая сойдет за холм. Вполне вероятно, что когда-то рядом стояла какая-то хибарка, может часовенка или, наоборот, сарай для лопат.

— А что будет, когда не найдут?

— Будут копать дальше. В общем, они сперва раскопают седьмую могилу в пятом ряду.

Потом — пятую в седьмом. Сделают то же самое не на востоке, а на западе, на юге, на севере. А поскольку, у нас обычно на кладбищах хоронят не рядами и колоннами, а там, где место есть, то перероют они все кладбище. Занятие не на одну неделю… Мне, конечно, жаль чувства родственников покойных, но за такие деньги можно не только могилу раскопать. Можно целое кладбище разрыть до воды, до гранита… Собственно на то и расчет.