Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 45 из 57



— А скажи мне, дед… Имеется ли у вас в городе проспект Кощея Бессмертного.

Но дед не рассердился, не погнался, даже не удивился. Он сделал то, чего не ожидал ни Егор, ни Антон. Он кивнул.

— Конечно, имеется. Почтамт-то на нем и стоит. Вы идите туда, куда я вам сказал, на месте и определитесь.

— Спасибо… А, может, вам все же помочь?..

Занятие это было бесполезнейшим — пока старик с ними болтал, за его спиной асфальт дорожки припорошил снежок.

Но потребности в этом не было. Дедушка махнул рукой:

— Идите уже…

И они бы, действительно, ушли. Но до светофора пришлось идти километра три. Несмотря на то, что этот проспект был главной улицей в городе, движения на нем почти не было.

Машины попадались редко, чуть чаще встречались люди. Антон внутренне порывался остановиться, уточнить у прохожих про проспект Кощея Бессмертного, но сдерживался.

По дороге почти не говорили, берегли дыхание, тем более, что в открытый рот запросто мог набиться снег.

Казалось, дорога растянулась на всю таежную страну, ей нет конца, но Егор знал — первый раз путь кажется дольше, чем на самом деле, однако закрадывалось сомнение — вдруг старик соврал не только про проспект Кощея Бессмертного, а про светофор, про почтамт.

— Слушай, а может проспект не в честь сказочного Кощея, а тут народный герой был.

Звали Кощей, по фамилии — Бессмертный. Типа Кощей Романович Бессмертный. Фамилия-то часто встречается…

Егор был краток:

— Заткнись.

Антон молча согласился: говорить, действительно, не хотелось.

А меж тем, светофор они чуть не прошли. Вероятно, по причине непогоды и отсутствия движения на улице он был выключен.

Едва зайдя за угол, Антон всмотрелся в название на табличке: как и ожидалось, ни о каком Кощее там не было ни полунамека.

— Улица Сорока лет Октября. Надул нас дедушка…

— А ты чего ожидал? Чудес не бывает. Проспектов имени Кощея — тоже…

Но почтамт нашли ровно на том месте, как и рассказывал старик. На его фасаде действительно висели часы. И, уж чего никак друзья не ожидали, они показывали относительно точное время.

— Без четверти час… Пошли…

Но местный главный почтамт был маленький и позволял себе обеденный перерыв — двери его были закрыты изнутри… До открытия оставалось четверть часа.

Пока стояли, мимо них прошло человека три. Увидев четвертого, бабульку в пуховом платке, Антон снова не выдержал:

— Бабушка, а скажите, как нам пройти на проспект Кощея Бессмертного?

— А зачем вам проходить на него, если вы на нем и так стоите.

Друзья переглянулись. Антон нерешительно стал показывать на табличку с названием улицы.

Старушка махнула рукой:

— Да ну! Это ведь державное название улицы. А в народе-то ее иначе кличут. Навроде прозвища — Кощеева улица, или прашпект Кощея Бессмертного. Потому как в городе много улиц, что имена на табличках красивые имеют, а прозвища вроде Грязной, Кривой… Если вдруг что, то Грязная — это Вишневая… Только ведь вишен у нас отродясь здесь не было, а улица от такого названия чище не стала.

Старушка будто продолжила свой путь, но Егор ее окликнул:

— Бабусь?



— Чего?

— А вот из-за чего проспект именуют проспектом Кощея?

— Так ведь оно ясно — в какую сторону по нему не пойди, все равно в конце лес будет. А раньше там еще дома стояли на пнях — навроде как на курьих лапках. Ну и говорили, мол, по этой дороге — прямой путь к нечисти…

Вся наша жизнь, по сути, сплошной проспект Кощея Бессмертного. Вещь замечательно нелогичная, но совершенно реальная, существующая. И оборачиваясь назад, можем спросить — а могло ли быть иначе? Ответ настолько очевиден, что в него даже не сразу верится: нет, не могло. Все сложилось единственно возможным образом.

Представим себе состав на вокзале — вне расписания, без транспарантов куда и откуда. Со всех краев города, даже области, к нему стекаются люди, чтоб ехать в места совершенно разные, иногда и противоположные. Занимают места согласно купленным билетам. Кому не хватает мест — становятся проводниками, машинистами.

Последние берут где-то локомотив — положим, отцепляют его от того самого бронепоезда, что стоит на запасном пути. И разные люди отправляются в путь.

Случается почти невероятное — каждый попадает, может, не совсем туда, куда он собирался изначально, но каждый прибудет, прибудет по назначению. По уму, по стыду и по заслугам.

Изначально Егор полагал, что почтальон, писавший образец в городе Сырборске, о городе Ветровальске узнал, скажем, перелистывая от безделья атлас. Положим, его искренне порадовало странное название города и он возгорел желанием куда-то это название вставить. Но нет — получалось, что этот безымянный герой знал — какой этот город на самом деле, какие в нем есть диковинные улицы.

Кем он был? Откуда? Из Ветровальска? Еще откуда-то?

Он оставил после себя памятник неизвестному почтальону и ушел. Куда?..

Почтальоны в Ветровальске пожали плечами и отправили письмо по адресу. Тем паче, ходили слухи, что улице сороковых именин Октября дадут народное название. А самому фольклорному элементу поставят памятник. В самом деле — ведь есть же в Харькове памятник отцу Федору?..

Письмо отнесли по адресу. Тем паче, что на улице этой имелся дом номер тридцать один, а в ней квартира тринадцать. Единственное, жил в ней не указанный в образце знаменитый, но никогда не существовавший Иван Иванович Иванов, а совершенно иной человек.

Но почтальон, принесший письмо, не стал вникать в такие тонкости, а просто бросил его в ящик.

Человек, который занимал данную жилплощадь фамилию, имя и отчество имел Берман София Иосифовна, соответственно.

Что, согласитесь, для этой местности еще необычней.

…А она была не так уж и дурна.

Об этом подумали оба, но не сказали ни слова друг другу даже в моменты самого жестокого молчания.

София Иосифовна была хоть и старше Антона, но моложе, гораздо моложе Егора.

«Лет двадцать пять, — подумал Егор. — Вероятно, еврейка. Но хороша… Можно было бы приударить за ней, если б не жизнь моя жестянка».

На столе лежала пачка тонких ученических тетрадей. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтоб догадаться, что в квартире тринадцать дома тридцать один жила учительница.

— Как, простите, вас зовут? — спросил Егор.

— София Иосифовна.

В этих словах была ее величайшая трагедия. И дело даже не в национальности, что скалила зубы из-за этих букв. К национальности тут относились более, чем терпимо.

Какая разница — русский, украинец, литовец или якут. Здесь ты в первую очередь — сибиряк.

Дело было именно в отчестве и имени. Все именовали ее Софией — на Соню она решительно не походила. «Софу» окружающие отвергли как раз из соображений политкорректности. Беда в том, что обычно к имени добавляли и отчество. Получалось довольно официально, это старило сильней, чем года, чем морозы и всякое такое.

Даже когда она выпустилась из института, попала по распределению в этот дрянной городок, то ее ученики, не то, чтобы ровесники, но люди одного с ней поколения в глаза помпезно именовали ее по имени и отчеству. Не суть, как называли ее за глаза.

— А я Жорж… Егор… Егор Павлович Бойко. Это мой коллега. Антон…

— …Геннадьевич, — договорил тот, — Антон Геннадьевич Рудич.

Антон еще не забыл школу, потому ему хватило одного взгляда, чтобы понять: таких училок в школе не любят.

И он был прав. В младших классах ее просто боялись — она легко могла закричать так, что дрожали стекла в кабинете, и если собралась выставить двойку, то так и делала. И, похоже, делала это с удовольствием, выставляла ее твердо и уверенно, не ставила как другие учителя ее карандашиком, не отмечала нерадивого ученика точкой. А просто лепила «шайбу» в журнал, ее копию переносила в дневник и визировала ее своей министерской подписью. В старших классах ее тоже не любили — неприятностей она могла создать достаточно, но чем ближе к выпускному, тем хитрей становились ученики. Двойка даже в журнал их не сильно смущала.