Письмо никому

Начальник не стал подавать руку шоферам. Те тоже не стали протягивать руки для приветствий.

Еще больше не понравился шоферам второй человек. Хватало одного взгляда, чтобы понять: чужак и, скорей всего, мент.

И, действительно, заговорил начальник вокзала:

— Мужики, тут такое дело. Надо помочь человеку из органов.

Человек из органов кивнул и продолжил:

— Мы ищем особо опасного преступника, можно сказать, рецидивиста. Есть такое предположение, что он обретается где-то в ваших краях.

Он подал распечатку-ориентировку с фотороботом Егора. Точно такой же висел в зале ожидания автовокзала, разве что уже засиженный мухами и запыленный.

Листок пошел по кругу. Водители смотрели, качали головами.

Ориентировки были не впервой. Вокруг постоянно что-то происходило. Бежали из колоний заключенные. Порой, прихватив автомат, уходили в тайгу солдаты-срочники. Их ловили или в первые несколько дней, или не ловили вовсе.

Но это была нетипичная ориентировка, нетипичный человек занимался поиском.

Порядки шофера знали. Первое, что человек при власти должен сделать, — это представиться, назвать свое звание. Этот же был молчалив.

— А из каких вы органов будете? — спросил кто-то из задних рядов.

— Из органов опорно-двигательного аппарата, — мрачно отшутился этот человек.

Шофера смотрели на бумагу недолго: пассажиры у них, как правило, были одни и те же, знакомые в лицо. Появись кто чужой, они бы, вероятно, запомнили. Наконец лист задержался в руках одного водителя. Он задумался над ним непозволительно долго. Человек из органов подумал: что-то этот шофер знает. Даже если не скажет сейчас, то надо прессовать. Причем быстро — время не терпит совершенно.

Но водитель заговорил сам:

— Ну я, положим, их видел.

— «Положим»?.. — оживился человек из органов. — Или все-таки «видел»? Их?

Шофер кивнул.

— Вчера видел обоих. Которого на фотографии видел, а с ним парнишка совсем зеленый.

Конечно, будь это кто из своих, шофер бы промолчал. Но это были чужаки. А сдать чужака чужаку — разве в этом есть грех?

— А где ты их встречал? Куда-то подвозил?

— Нет… Я их не взял в автобус. У них денег не было. Предлагали какой-то пластмасской расплатиться.

— Где это было?

— Деревушка за Шульцево…

— А куда они собирались?

— Да сюда они и собирались. Оттуда ведь никак не выбраться, окромя как на моем автобусе.

— Значит, они там?

— Ну наверное там. А куда им еще деваться?

— На карте показать можешь?

По географии у водителя в школе была крепкая тройка. В картах он разбирался только в игральных. Дороги для него совершенно не ассоциировались с линиями на бумаге. Он колесил по этим проселкам с рождения, знал их наизусть, почти не смотрел на знаки и лишь изредка подчинялся светофорам.

Но признаваться он в этом не стал, а кивнул.

— Покажу. Отчего не показать.

— Стало быть, они здесь? — склонившись над картой, произнес Макс.

Веры шоферу не было, у Макса сложилось мнение, что этот водитель путает право и лево, верх и низ, а по своему городу передвигается исключительно по путеводителю. Но после часового разговора, все же, что-то вырисовывалось.

— Ну да… Драпанули они на поезде, у моста спрыгнули. По реке спустились к деревне…

— И что?..

— Тут им и конец. Отсюда им не выбраться.

— Вот этих слов я больше всего и боюсь. Потому что после них что-то точно пойдет не так. Давай попробуем подумать.

Противный старческий голос скрипел на той стороне деревушки:

«…Ишшо не вса чиромуха

Табе в акошка б… рошена …»

От прошлогодней черемухи уже ничего не осталось. До нынешней черемухи было далече — дожить бы…

И окошко то заповедное, вероятно, заколочено крест-накрест в две доски. А зазноба выполнила свой долг перед обществом, постарела и выбыла на погост.

Такие дела.

В деревню друзья вернулись где-то после полудня. Сразу пошли к избе деда Коли. Надеялись успеть к обеду, но когда вошли в дом, оказалось, что тот уже чаевничает.

— Мы эта… Вернулись…

Старик посмотрел на гостей:

— Вот зачем ты это говорил? Я теперь не помню, сколько ложек сахара положил.

— Тогда сделайте себе другую чашку. А эту отдайте мне — я уж как-то разберусь.

Дед Николай действительно кивнул:

— Разувайтесь, присаживайтесь.

Когда все уселись, вернулись к теме разговора:

— Ну как, погуляли по лесу.

Егор кивнул.

— И как? Лешего не видели?

Егор не стал вдаваться в тонкости, а сразу перешел к сути:

— В общем, убить мы его не убили, но досаждать вам он не станет — ушел в другие края.

— Я же говорил вам — не будет доказательств, что вы его пришибли, — денег не будет.

— Да нам, в общем, деньги за убийство и не нужны. Даже напротив… Нам с… хм…

— Егор стал подбирать слова, но плюнул. — Лешим… удалось столковаться. Чтоб мы его не убивали, он дал отступное…

На стол он бросил несколько серебряных шариков.

— Обналичить можно?

Старик сразу понял все.

Получилось как в ковбойском фильме. Только что старик спокойно попивал чаек, но каким-то неуловимым жестом смел со стены винтовку, взвел курок и теперь холодная сталь смотрела поверх чайного набора.

— А ну забирайте эту дрянь и вон отсюда.

Существует негласное международное право. И на диком западе, и в не менее дикой тайге, даже в относительно цивилизованных городах оно гласит: человек с ружьем всегда прав. Оспорить правоту такого может только человек с иным ружьем.

Но классика жанра требовала еще одного уточнения. Собрав пули и пятясь к двери, Егор спросил:

— Дед Коля, что стряслось!

Старик прицелился в Егора чуть тщательней:

— Для кого дед Коля, а для тебя — Николай Петрович! Ты что, зараза, думаешь, самый умный!?! Типа пошел, мертвяков ободрал, а теперь за их золото жить будешь?.. А ты не подумал, что к нам всякую холеру тянешь, от которой те подохли?..

— Так что нам сейчас делать?

— А вот это уже не мое дело. Идите в деревню — может кто чем и поможет. По мне — пусть они там хоть все подохнут. Моя хата с краю…

Обувались уже на улице.

— Ну что будем делать? — спросил Антон.

— Думать…

Из города в этот поселок дорогу дотянули ровно до околицы. Возле вечно закрытого сельмага срубили вечнозеленые сосны, сделали небольшую площадку, ровно настолько, чтоб автобусу было где развернуться. Да и то при условии, что автобус не будет слишком большим.

Там же поставили еще нечто, вроде остановки: железную крышу на четырех опорах.

Столик и лавочки из бревен сделали уже местные мужики, и там они пили самогон во времена не сильно жуткой непогоды.

Над избами подымался дымок печей. Он заливал улицы деревни запахом каши, шкварок, березовых дров. Но все отчетливей в эту идиллию вмешивался иной запах. Со стороны дома деда Коли явно доносился запах серы. Он окуривал избу.

Узкая бетонная полоса уходила дальше, в соседнюю деревню, от пятачка отходили грунтовые улицы. Порой, в дожди уже в пяти шагах от бетонки начиналась непролазная грязь.

В нескольких гаражах дремали самобеглые телеги, то бишь, автомобили. Но особой веры им не было — выводили их только летом, в хорошую погоду. То ли дело лошади. — и проходимость повыше, и никаких проблем со сваркой, коробкой передач, смазками и бензином.

И когда в лесу отчетливо раздался звук работающего мотора, его услышала вся деревня. Стала смотреть в окошко, люди застыли у плетней, прислушались. Может, к бабке Марфе едут из города дети? Так ведь, вроде бы, рано, они попозже приезжают…

Из леса вынырнула машина — дребезжащая раздолбанная «копейка». Из-под занавесок хозяйки тайком глядели — ну и к кому же гости?

Но машина, сделав круг возле сельмага, не въехала ни в одну из улочек. Остановилась возле остановки, на лавочке которой скучали Егор и Антон.