Письмо никому

Оказалось, что когда Егор бросал с поезда сумку, раскололся корпус зарядного устройства мобильного телефона. Треснула пластмасса, но электрика будто бы работала. В избушку деда было подведено электричество, и теперь телефон заряжался. Впрочем, покрытия здесь не было.

Сначала, зайдя в избу, друзья скинули куртки. Но оказалось, что внутри довольно прохладно.

— Что-то холодно у вас тут…

— Да я дверку-то открывал, чтоб живность вымерзла…

— Живность? — насторожился Егор.

— Да не волнуйтесь, не клопы… Тараканы тут у меня…

— Прусаки?..

— Прусаки?.. — хохотнул старикашка. — Да не, не прусаки. Прусаки — они воинственные, а эти больше мирные. Баварцы, наверное, потому как толстенькие, когда пива попьют, то песни за плинтусом поют — не уснуть.

Банальную баню хозяин не стал топить — просто дал какую-то дерюгу вытереть промокшие ноги. Зато достал бутыль с самогоном, тут же разлил по высоким граненым стаканам. Набросал гостям еды, себе же оставил немного закуски… Разве что хлеба было мало и выпечки он был явно местной — мягкий, такой крошащийся, что нож не сколько резал, сколько мял буханку.

— А оно, в общем, даже хорошо, что вы заблудились. Скучно тут, — стал рассказывать старик. — Расскажите, чего в мире-то деется, а то тут сидишь, на весь мир смердишь… Ну это, конечно, в смысле переносном… Меня, если что, Колей зовут…

— Э-э-э… — начал Егор.

Мужик его понял.

— Дед Коля, если на то пошло.

— Я — Егор… Это — Антон… А как ваша деревня называется?..

— Деревня и есть… Зачем ей еще как-то называться?

Подняли стаканы.

— Ну, за хозяина, — предложил Егор. — За знаменитое сибирское гостеприимство.

Выпили самогон — он оказался крепким, никак не меньше шестидесяти градусов. Антону с непривычки удалось только пригубить адскую жидкость.

Зато старик тут же, чтобы не забыть, долил в стаканы еще самогона и, даже не закусив, принялся за то, из-за чего все и затевалось, а именно, — за беседу.

— Ага… Знаменитое сибирское гостеприимство. Прохожего надо обогреть и приютить. Потому что если не помогать друг другу, кольцо добра не замкнется и, когда тебе нужна будет помощь, тебе либо не откроют, либо некому открыть будет. И ты издохнешь как тот, кого не приютил ты.

— Великолепно, дед. Ты убедил нас своим примером. С этой минуты мы с тобой — единоверцы.

Антон осторожно огляделся. Ружье уже отдыхало на стене.

В одном углу висела потемневшая икона в обрамлении пыльного рушника. В другом — радиоточка: репродуктор с черной тарелкой динамика и ручкой. Может, он был и поновей, нежели те, из которых о победе вещал Левитан.

Под ним стоят телевизор, накрытый скатертью, то ли по причине поломки, то ли из-за ненадобности.

Антон подумал, что старику на самом деле плевать, что творится в мире. Какая разница, что происходит за горами, за границей. Он-то, вероятно, и на том берегу реки бывает редко.

Скоро Антон отсел от Егора и старика на лавку, чинить куртку.

Нашлась и иголка с ниткой зашить куртку. Нитки здесь держали самые прочные, толстые — десятый номер. Правда, только одного цвета. Белый бы, вероятно, выделялся на ткани куртки, но за годы нити пропитались пылью и стали просто серыми.

Дед Коля и Егор продолжали упорно грызть стаканы. Егор отлично справлялся со своей задачей, а именно развлекал старика. Рассказывал какие-то сальные истории, анекдоты, случаи из жизни. Рассказал тот самый, про базар и рэкет, вспомнил что-то якобы из приключений по Белоруссии:

— …И тут он перецепился и этой игрушкой с размаху об асфальт — бах! Вдребезги! И тогда кто-то из автобуса и крикнул: «Ну что, Сярежа, капец твоей игрушке!»

Оба затряслись в безмолвном хохоте — такой иногда случается, когда уже в легких не хватает воздуха, чтобы произнести мельчайший звук, но так смешно, что удержу просто нету.

— Кстати, — спросил Егор утирая слезу, — а от вас что-то ходит на большую землю?.. Выбраться отсюда можно как-то, кроме как не по реке?

Старик понял намек, кивнул:

— Да не боись — сядете на автобус и уедете отсюда. Мы же не дикари какие, к нам кажну неделю автобус ходит, когда трасса не завалена. Я же не стану вас держать, токма чтоб вы меня развлекали?..

Старик вдруг замолчал, почесал затылок. Хмыкнул. Похоже, в этой идее для него было рациональное зерно.

— Каждую неделю? — насторожился Егор. — А когда он был последний раз?..

— Дак шесть дней тому заезжал, стал быть, если не обломался где или водила не запил — завтрева и приедет. Где-то к полудню будет. Потому как к нам ехать четыре часа и от нас примерно столько же. Вот он и будет стараться, чтоб посветлу приехать-уехать.

Водитель автобуса не запил. Автобус не обломался. Даже прибыл почти вовремя. Ну может и опоздал минут на двадцать, что для этой местности и расстояний совершенно не время.

Все вышло гораздо хуже.

Шофер открыл одну дверь, и пускал людей только по билетам. По билетам Центрального банка.

Однако денег у друзей не оказалось.

Так уж случилось, что Егор верил банкам: демократические ценности и наличности с собой практически не носил, а по мере необходимости снимал их с кредитной карточки. Но случилась сущая нелепица: у Егора была кредитная карточка одного из самых известных немецких банков. Этот банк не обещал огромных процентов, зато гарантировал тайну вклада и, что более существенно, отличался стабильностью. Клерки банка утверждали, что эту карточку можно предъявить в каком-то баре Исландии или магазинчике Новой Зеландии. Везде, где есть банкомат. Только вот банкоматов в этой деревне не имелось.

Егор предложил водителю заплатить двойную, тройную цену за проезд, при условии, что деньги он снимет в пункте назначения. Шофер отказал — банкоматов в этом самом пункте он тоже не встречал. Тогда последнее, что мог предложить Егор, — это отдать под залог свой мобильный телефон. Но его ценность в этой местности равнялась дешевым китайским часам и трем, вшитым в трубку, простеньким игрушкам. Мобильные операторы как-то не стремились завоевать рынок в этой глухомани.

Переговоры ничего не дали. Егор побежал к деду Коле, надеясь одолжить у него немного денег на проезд. Старику он обещал, что вышлет почтовым переводом с щедрыми процентами.

Но старик оказался упертым:

— Не-а. Обогреть — всегда пожалуйста. Первачка тожить завсегда накапаю. А вот денюжку — извини-подвинься. Денюжку самим заработать надо.

— Как?

— Ну, например, дрова колоть! Или огород перекопать.

— Какой огород? Как перекопать? Весна ведь только началась!

— Ну да! Вы обождите немного, с месяцок, и все сложится… Заработаете денег — уедете. А то и домишко справите, осядете. Девки-то на выданье у нас имеются.

Пока спорили со стариком, автобус ушел. Антон чуть не заплакал, а Егору отчего-то захотелось придушить деда.

Действительно, друзья побрели по деревне. Но толку с того практически не было. Верней, отчего «практически»? Толку не было вовсе.

Огород копать сейчас никому было не надо и даром. Да и с дровами получалось не слишком весело — обычно хозяева кололи их с запасом, на случай заморозков, снегопада. Чтобы в случае непогоды пересидеть на запасенных дровишках. Однако весна приходила в плановом режиме, топили уже не так яростно. Запас оставался нетронутым.

— Да не переживай! — успокаивал Антона Егор. — Как-то прорвемся. Срубим как-то денюжку. Когда я был таким же маленьким как ты, случился как-то у меня показательный случай… Пришли как-то с друзьями на базар, ну и приятели говорят, что мы сейчас кой-куда сходим, а ты тут постой. Ну вот я и остался — посреди базара. А напротив меня — лоток… И я просто стою, смотрю на торгаша, думаю о чем-то своем… Он на меня тоже смотрит. Тогда как раз был полный беспредел с рэкетом — ну и торгаш подходит, говорит: «Да как вы мне надоели!» И вкладывает мне в карман три сотни. Иди, говорит, отсюда. Ну я и ушел…

Но удача в тот день была не на их стороне. Лаяли собаки — огромные, сильные, злые. Редко кто-то выходил из избы — все больше смотрели на гостей из-за занавесок. В целом, оказалось, что рядом с остальными жителями деревушки дед Коля — щедрейшей и добрейшей души человек.