Страница 34 из 57
— Ты, вероятно, слишком много пересмотрел фильмов. Мы с ним делили хлеб и кров — на этой земле такие пустяки по-прежнему сближают. К тому же, Геноссе — определенно не дурак. Он помнит, чем закончили наши первые конкуренты. При чем заметь — они тоже не были врагами этим ребятам. Просто они оказались лишними.
Меж тем за их спинами уже зрело предательство. Не то самое, всеобъемлющее, от которого захватывает дыхание. Но приятней от этого не становилось.
Из сотен, тысяч факсов по всей России выползла бумажка — ориентировка. Она и изначально не отличалась качеством. На ее же копии оттиснулись тараканы, раздавленные в исходящем аппарате, потертости, царапины на валиках принимающего факса, просто случайные помехи, собранные по дороге. В результате получилась картинка цвета равномерно серого. На фотографиях проступали отсутствующие у оригинала шрамы и оспины, непостижимым образом кривились губы, злодейски обнажались вампирьи клыки. Да что там — казалось, перешли этим факсом даже лик святого, блаженного — все равно получится преступник или хотя бы великомученник, запечатленный как раз во время этих самых мук.
И дежурный брал бумагу, множил ее на стареньком ксероксе, тем самым усугубляя оттиски раздавленных тараканов, царапины валиков и помехи.
Затем эти копии разносят и пришпиливают к той самой, легендарной доске: «их ищет милиция», которую на вокзале читают только дети и пассажиры, зажавшие деньги на газету в дорогу.
Дежурный оборвет самые старые ориентировки — свежие приходили регулярно, а вот сообщать о пойманных как-то забывают. И если ободрать обрывки до дерева, может, удастся найти ориентировку на такого себе Емельяна Пугачева.
А пока — бумага стареет, желтеет, дети от скуки дорисовывают бороды, очки, фиксы…
Рожа получается — приходи, кума, любоваться. Такой, если встретится, то лучше обойти его десятой дорогой. Да еще если учесть, что хотя бы треть написанного в ориентировке правда, то страшно становится и милиционерам.
И все бы сложилось просто великолепно, если бы дежурный не стал бы наклеивать на доску обновления, а, как предыдущие пять месяцев, остался греться возле радиатора. Но нет — он оттаял и решил прогуляться, а заодно и обновить макулатуру на доске розыска.
А всего через полчаса с работы шла молоденькая кассирша. Не выходя из здания вокзала заметила — на площади скучают три таксиста, а единственный автобус в городе еще не прибыл к конечной. И чтобы не мерзнуть на ветру, она осталась в здании вокзала. Пока ожидала, со скуки стала перечитывать объявления про розыск. И странное дело — одна ориентировка показалась ей смутно знакомой, хотя ее и не было день назад.
Она вчитывалась и краснела до корней волос — надо же, такой жуткий человек, но купил у нее билеты и даже никого не убил…
На минуту кассирша задумалась — ведь при нем был молоденький, симпатичный, тот самый, который обещал позвонить… Но он, очевидно, не преступник — о нем ведь в ориентировке ни слова. Просто несчастная жертва, обманутая злодеем…
Она была неуверенна в своем решении, пока не прикоснулась к ручке двери отделения милиции. Окажись она запертой, она бы просто повернулась и ушла бы на привокзальную площадь, тем паче, что там единственный в городе автобус выгружал своих немногочисленных пассажиров.
Но дверь отделения предательски легко распахнулась.
— Глядите-ка, принцесса зашла, — отозвался старшина, уже давно положивший глаз на кассиршу, — а что, главный выход закрыли?
Отступать было некуда:
— Я должна сделать заявление… — начала кассирша…
Дорога
В городе Сырборске Егор потерял где-то сорок долларов, которых стоил его мобильный телефон. Четыре банкноты по десять долларов, с овальным портретом из которого Александр Гамильтон печально смотрит куда-то в сторону. Печально — вероятно, из-за того, что, во-первых, вопреки всеобщему заблуждению на долларовых банкнотах печатают не только президентов. А во-вторых, из-за того, что он, министр финансов Гамильтон, этот факт подтверждает…
Но не будь этих сорока долларов, выкинутых в мусорное ведро в Сырборске, возможно, вся партия оказалась бы проигранной.
Не смотря на совершенно пустую трассу, поезд едва тащился. То ли он шел по расписанию, которое уже с полвека никто не удосужился изменить под более скоростные поезда. То ли дома машиниста ждала нелюбимая жена, к которой не хотелось возвращаться.
Пейзаж за окном можно было бы назвать милым, если бы написать с небольшую картину и повесить на стену городской квартиры. Но размноженный на сотни километров с обеих сторон пути, он вгонял в жесточайшую древнерусскую тоску.
Потому дорога опротивела Егору еще до того, как она закончилась. И глядя на молчаливый заговор деревьев за стеклом вагона, он торопил поезд, сверялся по расписанию. И задолго до того как поезд стал замедлять ход перед конечной станцией, он стоял в тамбуре с полупустой сумкой за плечами.
— Это конечная? — спросил он у проводника.
— Угу… — ответил полупьяный проводник. Но спроси у него, как эта конечная называется, он бы наверняка не ответил бы…
— Опаздываем ведь?.. Ну и стоило платить такие деньги за билет? — не успокаивался Егор.
— Не беспокойтесь, — успокаивал пьяный полупроводник, — и плацкартные и купейные вагоны прибывают в пункт назначения одновременно.
Но вот лес разбавили какие-то домишки, они стали все чаще. Меж ними стали сквозить дома побольше, появились пакгаузы. Рельсы размножились, нагнетая ожидание станции.
В этом поезде дешевые плацкартные вагоны шли впереди купейных вагонов и, в общем-то, нейтрального, даже не пронумерованного вагона буфета.
Поезд на станцию втягивался медленно — со скоростью неспешного шага, уж неизвестно по какой причине, по повелению какого сигнала светофора.
Казалось, открой дверь, спрыгни на землю, пойди пешком — обгонишь поезд.
Но проводники были неумолимы, не давали шанса разбежаться пассажирам раньше времени.
Уже начинался вокзал. На улочке, что вела к вокзалу, Егор увидел два автобуса.
Меж ними фигуру смутно знакомую. Странно. А ведь он никогда не был в этом городе… Но и этот человек тоже не отсюда… Москва? Ярск?.. Кажется, все же Сырборск… Базар!
Перед самим вокзалом поезд поворачивал — через маленькое окошко тамбура стало видно платформу вокзала. Причем видно — на ней слишком много людей в форме.
Егор дернул Антона за рукав:
— За мной.
Затянул обратно в вагон, пробегая по проходу, остановился лишь для того, чтоб дернуть стоп-кран.
Под вагонами что-то зашипело, лязгнула сцепка, заскрипели колеса. Секунда — и поезд стоял.
Они бежали по вагонам, хлопая дверями и расталкивая попавшихся на пути. В пятом вагоне Егор решил — хватит, в тамбуре распахнул дверь на улицу, но не ту сторону, где был вокзал.
Прыгнули вниз, гравий захрустел под ногами. Тут же Егор нырнул под другой состав, Антон последовал его примеру.
Со стороны вокзала тоже бежали, и очень скоро люди в масках колошматили по дверям, требуя у проводников открыть двери. Но те, как правило, вернулись в вагоны, проверить, не дернул ли стоп-кран кто-то из их пассажиров.
И тут случилось почти невероятное — товарняк, стоящий на третьем пути, ударил в сцепки и медленно тронулся… Убедившись, что этот состав набирает скорость, Егор запрыгнул на подножку теплушки, затем подал руку Антону.
Вокзал проскочили, уже когда состав разогнался километров до тридцати. В это время они висели на поручнях и ступенях, что шли с другой стороны вагона.
Потом вернулись на маленькую площадку.
Город кончился как-то быстро и внезапно. Многочисленные подъездные пути сошлись в четыре нитки рельс. За локомотивом закрылся выходной светофор на станции. Поезд влетал в тайгу.
Шел уверенно, упиваясь своей мощностью и скоростью.
Егор боялся — поезд остановят совсем недалеко от города, обыщут. Особо паскудно стало, когда с обеих сторон насыпи начались болота. Заскрипи тормоза сейчас, появись с небес подкрепления к машинистам, и этот столь перспективный побег бы пресекся. Но нет — болота закончились, опять подступил лес, порой так плотно, что еще немного и ветви деревьев коснутся поезда.