Выход из Случая

Раньше не обращала внимания. А сейчас понимаешь— уязвима, хрупка, несмотря на все достижения цивилизации, эта жизнь, которую ты дала. Ишь, он убьет! А ты потаскай в себе девять месяцев, выкорми грудью, обмирай над каждым его дыханием. Подними этот хрупкий росток. Ну, это длинные годы еще впереди — чтобы поднять…

Сейчас, на тихой и солнечной улице родного города, этот внезапный страх, полыхнувший внутри, был непонятен и странен. Молодая мама даже поглядела вслед девушке в меховой куртке. Пошла дальше тихо, склоняясь к коляске и бережно улыбаясь тому, кто в ней.

Деревьев на улице еще не было. Ямы для них свеже чернели вдоль тротуара. И Женька почему-то все время видела эти черные ямы. И даже считала их про себя. Потом сбилась…

Двое стояли на автобусной остановке, прильнув друг к другу. Тяжело расставались, видать — до вечера. Никак не могли расстаться. Вот еще подошел автобус— нет, на следующем!

Он был высокий, крупный, с чертами лица тоже крупными и, пожалуй, грубоватыми. Но сейчас они утончались нежностью. Темные глаза его посветлели, в раннем детстве, наверное, были у него такие глаза. Крупные руки мягко обнимали за плечи девушку, будто образуя вокруг нее магический круг, в котором она — светлая, словно льдинка, — трепетала счастливо и сладко, одна только зная силу и нежность этих рук, этого голоса, этих тяжелых губ — нежность…

Женька чуть не налетела на них.

Увидела бессмысленные движения ее пальцев по щеке парня. Грубые его руки, бессмысленно стиснувшие ее за плечи…

— Нет, нет, — вдруг громко сказала девушка в меховой куртке, отпрянув от них с искаженным, как в судороге, лицом.

Магический круг распался.

— Что такое?! — тяжелым голосом сказал парень.

— Тут остановка, — быстро сказала его девушка светлым, как льдинка, голосом, оглядываясь и улыбаясь почему-то тревожно. — Мы тоже ждем. Автобусы очень редко…

Женька вдруг ощутила бессмысленное, как всё, желание: схватить эту девушку за руку, оторвать от парня, пусть силой, добежать до ближайшего угла, свернуть, где пусто и тихо. И там, в тишине, рассказать ей правду, что все — неправда, все не так будет, как она ждет, не так, не так, не так…

— Нет, нет, — снова сказала девушка, обходя их как-то боком, будто надо обойти далеко, и ступая нечетко и быстро.

— Чего это она?..

— Психичка какая-то, — сказал парень.

Автобус, который вдруг не ко времени зачастил, опять причаливал уже к остановке. И опять они видели уже только друг друга, невозможно было расстаться на эту вечность — до вечера…

14.04

Вагон раскачивало на перегоне, тип «Д» попался, эти ходят враскачку. Но Светлана как раз любила, когда трясет.

В полупустом салоне напротив Светланы Павловны Гущиной, все-таки — Комаровой, сидели лишь двое, одинаково свесив носы, — мама и дочка. У дочки над носом был бант, у мамы — нечто круглое и высоко взбитое. Девочка ела мороженое, и Светлана сперва удивилась, что она так уныло ест. У мамы на толстых ногах поверх чулок были синие гольфы, и она все прятала ноги, хоть мужчин близко не было.

— Сейчас на пальто капнет, — сказала мама.

— Не капнет, — сказала дочка.

— А я говорю — капнет! Опять вся перемажешься, как чумичка..

— Не перемажусь, — сказала дочка.

— А я говорю — перемажешься!..

Вскоре Светлана вполне постигла, что и мороженое, когда его выпросишь наконец, может стать человеку в тягость. Встала и отошла к дверям, чтоб не слышать. Но и туда доносилось:

— А я говорю — подстели платок. Опять платка нет?

Это уметь надо, так портить жизнь себе и ребенку.

Андрей, конечно, не виноват, что девочки у Светланы не будет. Если кто уж и виноват, так родители Ниночки Кон, которые в тот день, одиннадцатого ноября, ругались между собою на эскалаторе. Но они наказаны слишком страшно, чтобы про это думать. На том свете только забудешь…

Эскалатор ведь тоже машина, не просто лесенка. Но пассажиры об этом не помнят, сколько ни кричи по наклону. Хоть бы по телевизору, что ли, показали, что бывает на эскалаторе, пусть бы люди задумались, особенно, когда едут с детьми. Ногу может ребенку затянуть между балюстрадой и полотном, может ножка попасть в гребенку. Зазоры-то должны быть по нормам, и они есть. Взрослому — ничего, а ребенку — хватит…

И пострашнее бывает. Как с Ниночкой…

Механик, который в тот день дежурил при эскалаторах, неделю потом таскал на руках пятилетнего сына. Не спускал с рук. В сад вести не давал, бабушке не давал, даже жене. Так и в кабинет к начальнику Службы пришел, с сыном на руках, вымолил дни за счет отпуска. Вышел через неделю — аж черный. Ничего, работает.

Эскалатор шел тогда на подъем. Родители выясняли свои отношения, не до Ниночки. Ниночка — четыре года два месяца, четырех дней так и недостало до двух месяцев— стояла сзади, еще спустилась на три ступеньки. Наверняка не хотела слушать, что слышала — как они ругались. Отстала. Отвлекала себя, как могла. Щекой улеглась на поручень, так и ехала. А когда уж сходить — дернула головой, поручень не пускает. Коса попала под поручень, намоталась. Как-то она, наверное, еще с ним боролась. Молча. Никто не видел. Родители до того доругались— даже как сходить с эскалатора, не вспомнили про ребенка. Сами сошли.

От крика только очнулись.

А Ниночку развернуло на верхней гребенке. Косу ж не вытащить ей! Развернуло, ударило головой о металлический поручень, который близко к машине. Ночью в больнице Раухфуса скончалась…

Светлана тоже услышала этот крик у себя в кабинете. На том свете и то не забудешь. Выскочила. Десятый день только, как пришла на «Чернореченскую» начальником. Страшное вышло начало. Никто не был виноват из работников. Машину быстро остановили, все четко. А что толку? Погибла девочка. От нижней гребенки верхнего схода не видно, с контроля — тоже. А на верхней гребенке в непиковое время человека не полагалось, теперь вот ввели — сидит. Но к каждой маме-разине работника на эскалаторе не приставишь, к папе — тоже.

А за две недели до этого Светлана сама про себя узнала, что беременна. Самым верным способом, без врача. Врач уж потом подтвердил. Всем бабам этот способ в метро известен — нижняя гребенка. На нижней гребенке в пик валится на тебя человеческий поток, валится, валится, лица взнузданы, закушены губы, тяжелый скок, прерывистое дыхание. Рука дежурной — на пределе готовности, чтобы остановить машину. Эта как, с чемоданом? Прошла. Бабушка? Нет, порядок. Ой, теперь с маленьким! И сетка еще у ней. «Помогите женщине, пассажиры!» Ну, придержали, спасибо. Так, теперь дядя с клюшкой…

Поток кажется бесконечным. Валится, валится. Часу нет конца, через час сменяют. А устаешь, как за смену.

Светлана только подменить заступила гребенщицу, и через десять минут — ей худо. Едва добрела в туалет. Ну, вернулась. Села. Опять через сколько-то — все поехало вбок, очухалась у Кияткиной на диване. Вера Петровна сразу тогда сказала: «Ну, поздравляю! Нашла в капусте». — «Уж сразу, — слабо улыбнулась Светлана. — Может, так просто». — «Медицина запросто ошибется, с ней это бывает, — засмеялась Кияткина. — А гребенка — нет, беспроигрышная лотерея. Проверено!» — «Мне же станцию через три дня принимать…» — «А ты через три дня еще не родишь, разбежалась!» — «Нет, потом. Надо ж будет работать круглые сутки, пока там обвыкну, на «Чернореченской» этой…» — «Вот и обвыкнешь, — засмеялась Кияткина. — С пузом знаешь как хорошо работать? Я бы только с пузом всю жизнь и работала! Гущин до потолка небось прыгнет?» — «Прыгнет», — кивнула Светлана счастливо. Представила, как она скажет Андрею. Сперва, конечно, надо к врачу сходить. А уж потом…

Врач подтвердил.

Но Светлана даже не представляла, что Андрей вдруг заплачет. Сказала. Молчит. Обернулась к нему. А у него вдруг губы разъехались и на глазах — слезы. Лицо счастливое, глупое. «Здравствуйте! Ты чего?» Опустился на пол к ее ногам, лицо к коленкам прижал, мокрые сразу коленки: «Светик, как хорошо-то! Мне же в жизни больше ничего и не надо — чтобы ты и он…» — «Она, может». — «Ну, пускай — она. Нет, он — все-таки лучше. Он, ладно?» — «Ладно», — засмеялась Светлана. Все равно знала, что будет девочка. Такая же красивая, как Андрей. Светлана будет идти с ней по улице, и все будут оглядываться — до чего хороша девчонка. Как сейчас оглядываются на ее Андрея.