Страница 6 из 66
Угэдэй хотел выдать овдовевшую Соргагтани замуж, но она вежливо отклонила все предложения. Великий хан сватал ее за своего сына Гуюка, приходившегося ей племянником. Этот брак объединил бы две главных династических ветви и обеспечил правильный порядок престолонаследия, позволив избежать раздоров и войн, в которые не преминули в дальнейшем вступить сыновья Угэдэя и Толуя. Соргагтани-беки настояла на своем отказе, объяснив Угэдэю, что ответственность, которую она несет перед своими четырьмя сыновьями, заставляет ее отказаться от чести выйти замуж за сына кагана.
Политическая мудрость Соргагтани-беки ярче всего проявилась в ее веротерпимости. Будучи христианкой несторианского толка, она вовсе не была враждебно настроена по отношению к другим религиям, исповедуемым на территории Монгольской империи, и даже оказывала покровительство буддизму и даосизму с целью завоевать симпатии подданных-китайцев. Столь же терпимо она относилась и к исламу. Она раздавала милостыню мусульманам-беднякам, щедро награждала шейхов (религиозных вождей) и вносила деньги на строительство мечетей и теологических школ, включая Ханийя медресе (теологическая академия) в Бухаре. Тем не менее, она никогда не отступала от несторианского вероисповедания, и даже Марко Поло, приехавший в Китай через 20 лет после ее смерти, знал, что она была христианкой. И все же она считала разумным и целесообразным поддерживать разные религии, и ее усилия в этом направлении увенчались полным успехом, как свидетельствуют произведения историков той эпохи из самых разных стран Евразии.
Хубилай родился 23 сентября 1215 г., в тот самый год, когда Чингис-хан захватил Пекин. Мы располагаем весьма скудными сведениями о детстве, воспитании и переездах Хубилая. До 1251 г. он занимал положение отпрыска побочной ветви ханской династии. По всем прогнозам, если не учитывать непредвиденных катастроф, он должен был занять свое место в рядах монгольской знати, но не мог бы играть выдающейся роли в государственных делах. Поэтому его имя не должно было бы часто упоминаться на страницах летописей. Впрочем, вполне очевидно, что Хубилая воспитывала мать, так как его отец почти все свое время проводил в военных походах Чингис-хана. Мать позаботилась о том, чтобы ее сын научился ездить верхом и стрелять из лука. Как и любой монгол, он принимал участие в охотах, которыми увлекался до самой старости, как показывают немногие сохранившиеся изображения. Соргагтани также решила обучить сына читать и писать по-монгольски и поручила это уйгуру по имени Толочу, но, как ни странно, его никто не учил читать по-китайски.
Жизнь Хубилая оказалась связанной с Китаем также благодаря настойчивости его матери. После смерти мужа Угэдэй с неохотой уступил ее просьбам и в 1236 г. пожаловал ей в удел область Чжэньдин (в Северном Китае, в нынешней провинции Хэбэй). Получив во владение земли, населенные оседлыми китайцами, а не кочевниками-монголами, она увидела всю недальновидность, если не гибельность, политики, направленной на разграбление области и обнищание крестьян. Она считала, что доходы от налогов повысятся, если оказывать покровительство исконному земледельческому хозяйству, а не вводить скотоводство монгольского типа.
Хубилай впоследствии продолжил политику матери. В том же 1236 г. Угэдэй дал Хубилаю во владение Синчжоу, область в Хэбэе с населением в 10000 домов. Сначала Хубилай, управлявший своим уделом из Монголии, не вмешивался во внутренние дела. Хотя он не одобрял эксплуатацию своих подданных-китайцев, но находился слишком далеко от своих земель, чтобы следить за действиями чиновников и вассалов. Он не мог препятствовать им грабить население, даже если бы знал об этом. Сборщики налогов отягчали налоговое бремя, а местные чиновники требовали от крестьян тяжелых работ. В результате крестьяне покидали свои дома и земли, переселяясь в области, не захваченные монголами. К тому времени, как Хубилай понял, что происходит, многие подданные уже бежали из его владений. Чтобы предотвратить дальнейшее бегство, он сместил монгольских сборщиков налогов и вассалов (retainers), которые ранее управляли этой областью, и заменил их чиновниками, так называемыми «умиротворителями» (кит.: аньча ши), по большей части китайцами (хотя их имена обычно не указываются в источниках). Были введены постоянные налоги, отменены чрезвычайные сборы, а к управлению хозяйственными делами привлечены китайцы. Новая политика Хубилая, направленная на завоевание доверия у населения и возвращение беженцев, увенчалась успехом, и в конце 1240-х гг. крестьяне стали возвращаться к родным очагам, а положение в области стабилизировалось.
Даже на этой начальной стадии своей политической деятельности Хубилай уже прислушивался к китайским советникам. На протяжении всей своей жизни он не оставлял без внимания советы христиан-несториан, тибетских буддистов и мусульман из Средней Азии.
Первые его советники представляли совершенно разные традиции. В 1242 г. Хубилай призвал ко двору буддийского монаха Хайюня (1202-1257). Хайюнь, которого Угэдэй назначил настоятелем крупного монастыря в Северном Китае, познакомил Хубилая с идеями и обрядами китайского буддизма. Между правителем и советником установились близкие отношения, так что буддийский монах даже дал второму сыну Хубилая китайское имя Чжэнь-цзинь (Чистое Золото). Чжао Би (1220-1276) и Доу Мо (1196-1280), также вошедшие в круг ближайших советников Хубилая в начале 1240-х гг., наставляли молодого монгольского князя в конфуцианстве, особенно обращая его внимание на добродетели и обязанности правителя.
Почему эти китайцы с охотой служили своими советами завоевателю не-китайского происхождения? Северным Китаем триста лет управляли иноземные династии, такие как Ляо (907-1125 гг.) и Цзинь (1115-1234 гг.), пользовавшиеся услугами китайских советников и чиновников, помогавших им управлять страной. Но и при всем при этом люди, шедшие на службу к Хубилаю, не были защищены от обвинений в неверности и даже предательстве китайских интересов. Некоторые соблазнялись жалованием и побочными доходами. Другие, в надежде повлиять на взгляды и действия монгольского хана своими советами и наставлениями, стремились окитаить Хубилая и монголов, чтобы, улучшить жизнь китайского народа.
Хотя советники, несомненно, оказали влияние на мировоззрение молодого монгольского князя, Хубилая нельзя назвать марионеткой в их руках. Он весьма осторожно выстраивал взаимоотношения с конфуцианцами и никогда не доверялся им целиком и полностью. В беседе с Чжан Дэхуэем, одним из советников, услугами которых Хубилай пользовался в молодости, он во всеуслышанье поинтересовался, не посодействовали ли буддийские советники Ляо и конфуцианские советники Цзинь упадку и исчезновению двух этих династий. Чжан честно ответил, что ему мало известно о Ляо, но он хорошо знаком с положением, в котором пребывала империя Цзинь накануне краха. В то время среди советников императора числилось только один или два конфуцианских ученых; остальные были военными, привыкшими разрешать споры силой оружия. Поскольку на тридцать советников приходился только один конфуцианец, можно ли винить их за падение Цзинь? Этот ответ понравился Хубилаю, и он позволил Чжану включить в число советников около 20 ученых-конфуцианцев. Тем не менее, сам вопрос свидетельствует о его сомнениях.
Кроме того, отношения Хубилая с конфуцианскими учеными затруднялись тем обстоятельством, что он плохо говорил и совсем не умел писать и читать по-китайски. Ему не хватало образования, чтобы участвовать в высокоинтеллектуальных беседах о конфуцианском учении. Когда китайские советники наставляли его в классических конфуцианских произведениях, ему требовался перевод на монгольский. Неграмотность не позволяла ему вникать в суть, сочинений конфуцианцев. Он умел читать по-монгольски (то есть, знал уйгурское письмо), но вследствие незнания или плохого знания разговорного и письменного китайского языка он не мог адекватно воспринимать речи и писания своих китайских советников.