Страница 30 из 41
Ведь не сбылись надежды многих гуманитариев на то, что Россия, стряхнув тоталитарный режим, быстро двинется в сторону политической демократии – и тогда живые классики будут в большой цене, как необходимые Хранители Равновесия в Социуме. Увы, демократию с человечьим лицом надо еще заслужить! Для этого малостойко переносить страдания; нужно с таким же достоинством одерживать победы в самых разных областях: к этому российские гуманитарии еще не привыкли! Много ли олимпиад по гуманитарным наукам проходит ежегодно в России?
Пока – немного; но уже и не мало. Структурные лингвисты встали вровень с математиками еще в 60-е годы (с помощью матерого кружковца В.А. Успенского). В конце 70-х неутомимый Н.Н. Константинов устроил в Москве многопредметныи турнир Ломоносова: с 1987 года там появились веселые задачи по истории; глядишь, и литература к ним присоединится… А всемогущий Интернет позволит школярам всей России соперничать с московскими умниками! Уже пятый год в Москве проходят Всероссийские олимпиады латинистов. Понятно, что львиную долю премий на них забирают бывалые питеряне, но и прочим немало достается. Можно сказать, что в 2000 году российская гуманитария процветала не меньше, чем российская математика в 1940 году. Ждет ли ее впереди такой же взлет, какой охватил нашу математику в конце 50-х годов? Что можно сделать, чтобы эта сказка стала былью?
Для начала – самое простое, хотя не самое легкое. Нужно поверить, что Школа – это не ворота в Университет; это – сам Университет, в единстве всех профессорских наук и студенческих умений. Одновременно Школа – это Школа, то есть поле всевозможных ИГР между школьниками и учителями. От игры в Дисциплину и Собирание Фактов, через игру в Решение Задач и игру в Экзамены – к Игре в Поиск Задач. Отбор Фактов и Проверку Гипотез, то есть в Научную Работу. От игры в Соревнование учеников – к игре в их Сотрудничество. Цепь таких игр незаметно превращает школьника в студента и аспиранта, а учителя – в доцента или профессора, по мере его отваги и упорства.
Так нечаянный десант немногих удалых и универсальных математиков в среднюю школу, начавшись 70 лет назад, привел в наши дни к возрождению университетской культуры в лучших школах России – меж тем как эта культура зачахла в наших и не наших расколовшихся вузах. Сейчас назрела дифференциация старшего звена лидерских школ – по университетскому канону. Кажется, только она может спасти наших лидеров (да и массовую школу) от быстрой деградации путем варки в собственном соку. Возможно, что через век или полвека де1раданс школ все же повторится – вслед за уже состоявшимся медленным деградансом университетов. Но до тех пор российское и мировое образование может уверенно процветать в течение десятилетий – если оно усвоит все разнообразие тактик и стратегий, выросшее над кружково-олимпиадной методой просвещения молодежи.
Сто лет назад эта новинка зародилась в могучих умах Гильберта и его учеников и постепенно пришлась ко двору ученых сообществ на всей Земле. Возможно, так начинались все удачные образовательные реформы: с возрождения некой простой, но эффективной методы воспроизводства интеллекта, которая вдруг овладевает умами и страстями кучки активистов – пассионариев. Так действовали Сократ и Платон, Аристотель и Гильберт, а также А.С. Пушкин, который советовал в сомнительных случаях быть на стороне гения. Ведь он – Избранник Богов! Кто последует за ним – тот повысит свои шансы стать Избранником Судьбы и войти таким путем в Историю.
Борис Соколов
Тайны сталинского самовластья
Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. – Новосибирск: Сибирское отделение РАН, 2001. – 460 с.
Новосибирский историк Ирина Павлова написала честную и умную книгу. Используя материалы как западносибирских, так и московских архивов, она показала, как формировался и действовал механизм партийной диктатуры. В книге рассматривается период 1929 -1941 годов, и в ту пору этот механизм уже выродился в диктатуру одного человека. Самым большим секретом было то, что все действия советских органов предварительно одобрялись партийными. Поэтому документы, где прямо об этом говорилось, хранились под очень высоким грифом секретности. А в постановлении Политбюро от 12 апреля 1923 года говорилось, что наркоматы «при внесении особо секретных вопросов в Политбюро должны не мотивировать их в письменном виде, а вносить путем предварительного сговора с Секретариатом ЦК». В свете этого становится понятно, например, что ходатайство НКВД в марте 1940 года о расстреле пленных польских офицеров появилось отнюдь не по инициативе Берии, а по прямому приказу Сталина. В книге Павловой с эпохи 20-30-х годов снят весь ностальгический глянец. Как отмечает исследовательница, важнейшие решения принимались на совещаниях у Сталина в узком кругу. Эти совещания не протоколировались и не стенографировались, а сами решения нередко доводились до исполнителей только в устной форме. Вождь и его соратники действовали как банда мафиози, стремившихся не оставлять улик для истории, причем такая практика была заведена еще во времена Ленина.
Павлова подвергает сомнению фигурировавшие в литературе общие цифры репрессированных, согласно которым с 1930 по 1953 год были репрессированы по политическим мотивам 3 778 254 человека, в том числе 786 тысяч – расстреляны. Она обращает внимание, что эта цифра в трудах различных исследователей, пользовавшихся нередко одними и теми же архивными материалами, колеблется от 3,8 до 8,1 миллионов человек. Справедливо заключение о том, что «в системе, где ложь была возведена в принцип государственной политики», фальсификации не могла не подвергнуться одна из самых охраняемых тайн – число жертв политических репрессий. Это мнение подкрепляется, в частности, следующим фактом. По официальным данным, в 1939-1940 годах были расстреляны 4464 человека. Однако теперь точно известно, что только весной 1940 года по решению Политбюро были казнены 21,7 тысяч польских офицеров и представителей интеллигенции и имущих классов. Скорее всего, официальные цифры приуменьшены также за счет десятков тысяч расстрелянных в Прибалтике, западных областях Украины и Белоруссии и в Бессарабии в 1939-1941 годах и в послевоенные годы, а общее число казненных при Сталине, не считая жертв войны и коллективизации, вполне может достигать 1 миллиона человек.
Как подчеркивает Павлова, советская власть могла существовать и строить социализм только в условиях постоянного применения насилия по отношению к своим подданным. При этом она использовала самые низменные инстинкты народа, развязывая кампанию коллективизации, преследование «инженеров-вредителей» или борьбу с «врагами народа» в 1937-1938 годах. Историк категорически отвергает распространенное мнение об «ошибках Сталина» или о том, что советские руководители шли на поводу требований масс и просто реагировали на сложившуюся в стране социально-экономическую ситуацию. Нет, социализм строился по заранее разработанному бесчеловечному плану как преддверие к мировой войне, в которой Советский Союз рассчитывал быть нападающей стороной. Социалистическая система была абсолютно безразличной к понятию экономической эффективности, ибо главное было обеспечить мобилизацию всех сил и средств для военных целей – от новейшей боевой техники до колхозного пушечного мяса.
Автор книги солидаризуется с мнением В. Суворова и ряда историков, в том числе моим, о том, что Сталин летом 1941 года готовил нападение на Германию, причем без всякой связи с планом «Барбаросса». Она справедливо критикует ряд российских и зарубежных исследователей, наивно полагающих, что если на каких-то документах нет резолюции об одобрении их Сталиным, то, значит, они не принимались к исполнению. В советской системе старались не оставлять следов по особо секретным вопросам, отдавая указания только устно.