Страница 12 из 41
Игра в благородство
Дети любят играть в волшебные сказки, но довольно долго у них это не получается. Как показал умный и тонкий эксперимент, проведенный Людмилой Иосифовной Элькониновой, они в три с лишним года, особенно с помощью взрослого, уже могут вычленить сюжет, цепочку действий, которые легко повторить, и хороший конец им известен заранее. Им мешает совсем другое.
Главное в сказке – не дела главного героя (самое опасное за него совершают волшебные силы), а его готовность благородно помочь кому-то в беде. Но прежде беда, чаще всего связанная с нарушением запрета, должна произойти. Порой его нарушает сам главный герой: Иван сжигает лягушачью шкуру Василисы, девочка, заигравшись, не уследила за братцем или сам братец, напившись водицы, где не надо, превратится в козленочка.
Вот именно это и мешает детям: они категорически отказываются имитировать нечто, чреватое бедой. Они не могут провести границу между игрой и реальностью, и необходимость нарушить запрет вызывает у них самую реальную тревогу.
Даже в специально организованном эксперименте при целенаправленных усилиях психологов от полугода до года уходит на то, чтобы преодолеть упрямое нежелание детей брать на себя ответственность за все, что должно последовать за нарушением запрета. Вместо того чтобы открыть дверь волку, козлята начинают кормить друг друга, сажать малышей на горшок – сказка плавно соскальзывает в воспроизведение бытовых сценок, ее нравственный смысл исчезает.
Психологи всячески подчеркивали границу сказочного пространства и времени, условность игры, и дети постепенно принимали эту условность. Чем четче она выступала перед ними, тем с большей готовностью они воспроизводили опасные повороты сюжета.
Именно в это время (между 4 и 5,5 годами), когда граница еще не вполне устоялась и значения собственных действий «мерцают», дети до конца не уверены, «понарошку» это или «по правде», именно тогда они участвуют в игре всем своим существом, она для них «живая», они могут полностью отождествлять себя с героями, и нравственный смысл сказки для них в эти моменты наиболее внятен. Это потом, сыграв в сказочное благородство, они могут снять костюм и тут же забыть о всяком благородстве. А пока им не нужны театральные костюмы, они на полном серьезе чувствуют себя Золушкой и Прекрасным Рыцарем и готовы вести себя соответственно.
Елена Смирнова
Парта вместо игрушек
Детские психологи повторили эксперимент 1949 года Результаты неутешительные
Годовалый, двухгодовалый ребенок, как хорошо знают все мамы, не устоит на месте и несколько минут. И не потому, что он «вредный», – он еще не умеет управлять собой. своим телом, своими действиями, своим, как сказали бы психологи, «произвольным поведением».
Произвольному поведению малыш учится в ролевых играх. Он, например, может дольше писать, если воображает себя школьником, может собирать игрушки, выполняя роль уборщицы или мамы, что ему просто неинтересно делать вне игры.
Классическим стал эксперимент Зинаиды Михайловны Мануйленко, проведенный в 1949 году. Она измеряла, сколько времени дошкольники могут сохранять одну и ту же позу. Сначала Зинаида Михайловна просто просила малыша постоять как можно дольше, потом то же самое предлагала ему сделать в роли часового: ты охраняешь фабрику, и поэтому тебе нельзя двигаться. Эксперимент проводили с детьми трех, пяти и шести-семи лет.
В три года дети не принимают роль и сохраняют позу максимум одну-две минуты как в игре, так и без нее. У пяти летних обнаружились очень серьезные расхождения: если просто так ребенок мог простоять три минуты, то в игре он сохранял позу девять минут, в три раза дольше. А к семи годам эта разница сглаживается. То есть зародившись внутри игры, способность к произвольным действиям потом входит в плоть и кровь, и ребенку уже не обязательно притворяться часовым, чтобы простоять достаточно долго, если это нужно.
Почему этот механизм так устроен, что игра становится обязательной, чтобы процесс вообще начался?
Игра вообще парадоксальна по самой своей природе: она сочетает свободу, творчество, непринужденность с жестким требованием выполнять совершенно определенные правила.
Именно подчинение правилам, как это ни странно, доставляет ребенку главное наслаждение в игре. Все попытки замечательного детского психолога Д. Б. Эльконина в одном из экспериментов нарушить правила: например, сначала сделать «пациенту» прививку, а потом помазать место укола «спиртом» – вызывают у детей бурные протесты и разрушают игру. Цель игры – сам процесс наиболее точного выполнения правил, связанных с данной ролью, позже – вытекающих из договора со сверстниками, другой цели у игры нет. Специфическое удовольствие от игры связано как раз с необходимостью преодолевать непосредственные побуждения, подчиняться правилу, заключенному в роли.
Постепенно сюжетная линия сворачивается, игра перемещается внутрь. Дети шести лет, например, могут играть, вообще ничего не делая, только представляя себе, что надо делать. Но для этого нужна какая-то «наигранность», то есть часы и часы самозабвенной игры.
Мы в точности воспроизвели тот самый эксперимент Мануйленко с современными детьми (только часового заменили охранником банка – в часовые теперь не играют). Сравнили результаты 1949 года и наши. Во-первых, ниже стали абсолютно все показатели: дети почти в два раза меньше времени могут простоять без движения во всех возрастах и во всех ситуациях, то есть меньше могут управлять собой. Это уже само по себе серьезно.
Но главное в том, что разрыв в поведении в игре и вне игры, прежде характерный для пятилеток и исчезавший к шести-семи годам, теперь не исчезает. То есть дети не учатся управлять собой, своим телом, это не превращается в обычный навык, остается только в игре.
Игра теперь не формирует способность к произвольным действиям. Почему? Да потому, что современные дети слишком мало играют. Они и не умеют играть, и не имеют для этого достаточно времени, и ни родители, ни воспитатели не считают игру ценностью. Они начинают учиться сидеть за партой, на игру у них остается 15-20 минут, и те они не играют, потому что не умеют.
Достаточно посмотреть программу детского сада: детей все время чему-то учат, то лепить, то различать цвет и форму, то иностранным языкам. Я спрашивала: вы зачем учите их отличать синий цвет от красного? Вы видели когда-нибудь нормального взрослого человека, который бы путал эти цвета? Зачем на это время тратить? А воспитательницы говорят: это по просьбе родителей. Теперь только такие детские сады ценятся, в которых детей чему-то учат.
Но главное в другом: сама идея ценности детской игры, по-моему, в сознании взрослых отсутствует – и родителей, и бабушек-дедушек, и воспитателей детских садов. Сто с лишним лет назад считалось, что ребенок – тот же взрослый, только маленький, необученный, его надо как можно раньше вовлечь во взрослый мир. Во многом благодаря психологам только в наше время детские годы превратились в общественном сознании в особый, самоценный жизненный этап.
В последние годы это отношение изменилось. Когда их учат – их готовят к будущей взрослой жизни, причем готовят точно так же, как учатся сами взрослые: дети сидят за столами, слушают воспитателя, отвечают на вопросы. Ну, а если в семье вообще не принято много заниматься с ребенком, то его просто сажают перед телевизором и спокойно занимаются своими делами: можно быть уверенным, что ребенок ничего не разобьет, сам не покалечится, а, глядишь, чему-то научится. Смотреть вместе с ребенком бесконечные мыльные сериалы – это уж само собой…