Страница 14 из 109
Теперь она сидела в кресле, подле меня, — присмиревшая, утомленная и бесконечно счастливая, — а я старался не выпускать из рук штурвала, только дивясь тому, как это мы не разбились во время этого безумства. Внизу по-прежнему расстилались бескрайние просторы иссушенной солнцем равнины, уходившей к далекому темному горизонту. Серебристые травы под нами разбегались широкими волнами, и казалось, что мы плывем по таинственному сказочному морю.
— Как ты думаешь, Максим, — нарушила молчание Юли, — душа действительно вечна, как нас учат в школе, или же она умирает вместе с нами?
— Душа? — Я посмотрел на нее. — Думаю, никому не дано истребить то, что стоит намного выше всего остального мира, даже всей Вселенной, как нельзя уничтожить солнечный свет! Душа каждого из нас проживает множество жизней, постоянно воплощаясь в новых обличиях, прежде чем уйти в иной, неведомый нам при жизни, мир тонких энергий, в котором слита вся энергия мира. Наше тело — лишь временное пристанище для нашей души в ее бесконечных скитаниях по Вселенной, так же, как для нас, для всех, пристанищем является наша Земля.
— А что будет, когда истекут все эти жизни? Душа умрет?
— Не знаю… Не думаю. Энергия не может умереть.
— Но что же тогда? Что? — допытывалась она. — Что тогда смерть? Где начинается ее граница и заканчивается ее власть? Я хочу понять, почему раньше люди так страшились смерти, если их души вечны, всегда жили, и будут жить? Откуда этот страх?
— Ты тоже боишься смерти? — Я внимательно посмотрел на нее.
— Смерти?..
Какое-то время она думала, отрешенно глядя за стекло кабины. Наконец, призналась:
— Не знаю… Иногда мне кажется, что ничего уже не будет: ни света, ни птиц, ни цветов, ни солнца, ни тебя — ничего! И тогда мне становится страшно. Я не хочу лишиться всего этого, Максим! — зрачки ее расширились.
— Ты стала часто думать о смерти, малыш! — Я нежно обнял ее за плечи, и попытался заглянуть ей в глаза.
— Да, — без улыбки согласилась она. — Последнее время, я очень много думаю об этом (она почему-то побоялась произнести роковое слово). Особенно по ночам. Здесь ужасные ночи! Смотрю в темноту и думаю, думаю… Ты спишь, а я все думаю… И страх все больше охватывает меня! Ведь если нашим душам суждено жить на Земле, то куда же они денутся здесь, когда мы умрем? Ведь мы не на Земле, Максим! — Она испытующе посмотрела на меня, словно, только сейчас сделала это важное открытие. — Им не в кого будет вселиться снова, а значит, мы с тобой умрем по-настоящему?
Я молчал, не зная, что ей ответить.
— Ну… ведь здесь тоже живут люди…
— Но здесь не Земля, Максим, не Земля! — горячо возразила она, и ее громадные глаза наполнились такой горечью и отчаянием, что я спохватился. Осторожно спросил:
— Ты хочешь домой?
— Хочу! — быстро сказала она, и в ее голосе прозвучало упрямство капризного ребенка, совсем не знакомое мне. — Я хочу умереть на нашей Земле! Среди ее полей, в ее травах, под ее небом! Я хочу возвращаться туда снова и снова! Ведь я еще ничего не успела сделать в своей жизни для Земли, для людей. Что вспомнят обо мне?.. Да и будут ли вспоминать вообще? — с горечью усмехнулась она.
— Да с чего ты взяла, что мы будем здесь до самой смерти?! — не выдержал я, и с досады стукнул кулаком по подлокотнику своего кресла.
— Я знаю… я чувствую это! — совсем тихо промолвила она и замолчала, глядя на далекий горизонт.
Я не нашелся, что ответить ей на это, и лишь еще больше расстроился. Совсем недавно такая веселая, теперь Юли сидела, не проронив ни слова, и только упрямая морщинка, обозначившаяся на гладком лбу между бровей, выдавала ее невеселые мысли. Когда на горизонте появилась узкая темная полоса, Юли немного встрепенулась, и, указав на нее пальцем, спросила:
— Что это?
— По всей видимости, город. — Я сверился с картой на дисплее. — Да, здесь должен быть город. Невеселое название — Аполлион!
— Действительно, — согласилась Юли, и как-то странно посмотрела на меня.
Я понял, что мои слова прозвучали подтверждением ее мыслей о смерти. Чтобы самому не думать об этом, стал всматриваться в приближающийся горизонт.
Спустя полчаса весь город был, как на ладони. Приземистые, прямоугольные дома с плоскими крышами и стенами из белого песчаника образовывали узкие улочки, переплетавшиеся ходами лабиринта. К восточной окраине города почти вплотную примыкали густые леса, изгибавшиеся крутой дугой и уходившие на юг, к отдаленным горным хребтам, горевшим на закатном солнце недобрым алым огнем. Где-то за ними, если верить карте, должна была располагаться южная столица Гивеи.
Странно, но город, к которому мы приближались, с высоты нашего полета казался каким-то безжизненным. Как ни всматривался я, нигде на еще освещенных солнцем улицах не видел ни людей, ни повозок, ни каких-нибудь других признаков жизни. Мертвый город… Я слышал, что здесь, в южных провинциях, такие встречаются нередко. Люди уходили с обжитых мест в поисках лучшей жизни и уже не возвращались больше назад. Вот и стояли эти мертвые селения, продуваемые ветрами, внушая скорбь и страх…
Я вдруг поймал себя на мысли, что невольно снова вернулся к теме обреченности и смерти. Что это со мной? В это время Юли настойчиво затрясла мою руку. Я недоуменно посмотрел на нее, и удивился еще больше, увидев ее испуганные глаза.
— Что? Что случилось?!
— Смотри! — Она указала рукой куда-то в сторону приборной панели.
Взглянув в указанном направлении, я почувствовал, как колючий холодок пробежал у меня по спине. Там оранжевый светящийся квадратик высотомера, словно, испуганный кем-то, быстро прыгал вниз по шкале. Что за ерунда? Мы падаем!
Едва указатель достиг критической трехсотметровой отметки, как вспыхнула, и замигала красная лампочка в сопровождении отрывистого сигнала тревоги. Юли смотрела на меня широко раскрытыми испуганными глазами, прося помощи. Но если бы я знал, что с нами происходит! Лихорадочно перебирая тумблеры на приборном щитке, я почувствовал, как холодный пот струиться у меня по лбу. Оранжевый квадратик миновал критическую отметку и неуклонно полз вниз.
— Пристегни ремни! — прохрипел я и, видя, что в растерянности и оцепенении Юли не может пошевелить рукой, сам защелкнул замки на ее кресле.
Едва я успел откинуться на спинку сидения и вжать голову в плечи, как стремительный вихрь подхватил меня, бросил куда-то вверх и в ту же секунду я увидел темнеющее вечернее небо у себя над головой, затем изогнутую дугой линию горизонта, словно залитую кровью. В следующую секунду я почувствовал резкий толчок, — это раскрылся парашют. Огляделся по сторонам, насколько это позволяло посадочное кресло. Юли катапультировалась чуть раньше, и сейчас купол ее парашюта был прямо у меня под ногами. А где же гравиплан? Я поискал его глазами, но не увидел. Лишь мгновение спустя, по звуку оглушительного взрыва и ослепительной зарнице за спиной понял, что гравиплана больше нет.
Теперь все мое внимание было сосредоточено на Юли. С замиранием сердца я следил за тем, как ее парашют приближается к земле. Вот, наконец, мягкий толчок, облачко пыли, подхваченное ветром, и громадный белоснежный купол стал медленно опадать, ложась на сухую землю. Я приземлился метрах в пятидесяти от нее. Непослушными от нетерпения пальцами отстегнул ремни и со всех ног бросился к ней.
Юли все еще сидела в кресле, потрясенная случившимся. Я помог ей разомкнуть замки, заглянул в ее глаза.
— С тобой все в порядке?
Она посмотрела на меня бессмысленным взором, и вдруг разразилась громкими рыданиями, давая разрядку накопившемуся напряжению.
— Ну-ну!.. Не надо!.. Все хорошо, — пытался успокоить ее я, крепче прижимая к своей груди и нежно гладя по волосам. — Слышишь? Все хорошо!
— Что… что это было, Максим? — все еще захлебываясь рыданиями, спросила она.
Хотел бы я знать! Но, чтобы не волновать ее еще больше, спокойно, как будто речь шла о пустяке, ответил:
— Видимо, какие-то неполадки в управлении. Здесь такое часто встречается. Успокойся! Все уже позади.