Страница 35 из 45
Пропаганда тогда велась очень неубедительно, декларативно. Население же считало, что жизнь стала хуже, чем до войны. Я копался в документах, собирал цифры и факты, анализировал. Выяснилось, что очень возросли потребности, хотя объективные показатели теперь значительно выше довоенных. Материалы начальству понравились. В историческом зале Таврического дворца собрали партийно-хозяйственный актив города. Президиум заняли члены бюро горкома. Я на той самой трибуне, с которой выступали члены последней Государственной думы. Ощущаю ответственность. Докладываю обстоятельно, более двух часов. Потом еше часа три – ответы на вопросы. Но никто не уходит. Поступают записка за запиской, отвечать надо без промедления.
Я держался до смешного бойцовски. Вопрос: может ли прожить на названную мной (среднюю годовую) зарплату семья из четырех человек: муж, жена, двое детей? Отвечаю наступательно: «Поставим вопрос иначе. Могла бы такая семья прожить в Америке? Каждому ясно, что нет А у нас? Живут…». Хохот зала покрывает мои слова. Я оглядываюсь на членов бюро. Они тоже смеются…
А вскоре было принято решение: рекомендовать меня в аспирантуру по социологии, в Институт философии АН СССР.
В институте присматриваются ко мне с интересом. Немолодой уже человек останавливает в коридоре, интересуется биографией: «Так, армия семь лет, потом еще семь – партийная работа». Заключает назидательно: «Реальной жизни не знаешь. Надеешься тут из трех книжек четвертую сделать и назваться ученым?». Спрашиваю, а что бы он посоветовал. «Начни сначала. Поступи на завод, поработай, осмотрись, поднаберешься ума».
Аспирантское общежитие – плацдарм молодости, творчества, любви. Здесь перемешаны все специальности. В комнате со мной живет кристаллограф, рядом – математик, филолог, химик. Все из разных республик – таджик, украинец, армянин. Мы говорим обо всем – о науке своей и чужой, об искусстве, о политике. Запрещается только повторение официальных штампов, занудство.
Спать ложимся заполночь, а утром рано – на завод. Дня начала я зачислен учеником слесаря. Полная анонимность. Легенда: демобилизованный майор, вечерами учится в электротехническом институте, нужен заработок. Ношу военный китель и брюки с кантом, постепенно вхожу в доверие. В цех приходят друзья-социологи: Н. Валентинова, С. Гурьянов, Н. Наумова, В. Шубкин и другие. Делаем вид, что мы незнакомы. Они распространяют анкеты, а я вечером сопоставляю ответы с тем, как себя ведет и что говорит своим ребятам этот же респондент. Существенной разницы не заметил – то ли вопросы были очень невинные, то ли действительно рабочим нечего терять…
Обработка анкет показала, что различия людей в зависимости от пола, возраста, образования внутри одного коллектива меньше, чем в зависимости от принадлежности к разным коллективам. Что же – есть резон говорить о «групповом разуме»?
После проведения социометрического теста попросил социологов принести в цех социограмму. На ней положительное отношение (выбор) обозначен стрелкой, отрицательное – «ухватом». От начальника участка к рабочему К идет «ухват», и обратно такой же. Действительно, не проходит собрания, чтобы этот К. не выступил с критикой непосредственного руководителя, и ежедневно ему достается самая невыгодная работа. Я «похищаю» социограмму, быстро переделываю один их «ухватов» на стрелку и подхожу к мастеру. «Вот, смотри, что у социологов лежит». Он замечает идущее к нему ог К. хорошее отношение, но виду не подает. «Положи на место». Разумеется, только сначала еще раз переделаю обозначения и покажу К. «Вот видишь, ты к человеку «ухватом», а он тебя ценит. Ученые выяснили». На следующий день наблюдаю, как эти двое, словно любовники после ссоры, украдкой поглядывают шин на другого – проверяют полученную «информацию». Потом один получает работу получше – примерно такую же, как и все. Шаг осторожный. Но собрание проходит без критических выпадов. Шаг за шагом отношения между ними нормализуются.
Я не скрывал, что состою в партии – иначе бы как мне стать майором? На взаимоотношения, видимо, это не влияло. Правда, раз подошел молодой рабочий, советуется: «Знаешь, голова у меня учиться не позволяет. Думаю в партию вступить. Смотри, вот Н.Н. – ни фига не знает, работа – только покрикивай, а деньги идут – дай бог. Партийность!».
В дни работы XXII съезда КПСС по заводскому радио команда: вместо обеда коммунистам собраться в определенном – самом большом – цехе. Людей набралось много, стоим плечом к плечу. Приехал видный партийный деятель, вышел на импровизированную трибуну, сказал примерно так: «Через десять минут мне надо быть на съезде. Там вскрылись ужасные преступления Сталина. Мы считаем, что ему не место в мавзолее рядом с нашим вождем и учителем. Просьба поддержать наше мнение».
Голосуем. Кто за? Поднимаем руки. Кто против? Таких не видно. Деятель берет микрофон: мол, спасибо, товарищи. Остается недоумение – ведь он ничего не объяснил. И не по-русски как-то – покойников перетаскивать. Неужели это и есть хваленая сознательность рабочего класса?
Незадолго перед тем был случай: заметили, что на участке исчезают ценные детали. Подозрение пало на одного из рабочих. К администрации никто не обратился, ничего не сказали. Двое подошли к мастеру, попросили увольнительную – личные, мол, причины. И поехали домой. Подошли к матери – дескать, Саша просил привезти кое-какой инструмент. Та указала на чемодан – смотрите сами. Они вынули из чемодана ворованное, привезли в цех, там развернули. Александру задали несколько вопросов, затолкали его в угол, не видный от прохода. Били молча и жестоко. Сказали, чтоб немедленно подал заявление и больше на заводе не появлялся. «Увидим еще раз – убьем». Вот она – «неформальная социальная санкция». И – тут же – отношение к формальной структуре организации.
Академик А.Н. Леонтьев поручил мне факультативно прочитать в МГУ курс социальной психологии – впервые после многолетнего отрицания этой науки. Занятия проводились вечерами. Однажды материал не уложился во времени, но никто не хотел целую неделю ожидать продолжения. Охранники просили освободить помещение, потом погасили свет, выгнали нас во двор – ту лекцию я заканчивал при свете факелов, которые соорудили студенты. Социология выступала достойной альтернативой атмосфере занудства и лжи, которая нас окружала. Нам противодействовали догматики – но их было немного по сравнению с теми, кто нас поддерживал, шел за нами.
На втором международном («братских стран») симпозиуме по социальной психологии (Тбилиси, 1970) основной доклад был поручен мне. Написать текст не успели, и я выкладывал, что наболело: о заидеологизированности науки, о невежестве остепененных ученых, об отставании нашей психологии от американской. Резкое, вне рамок дозволенного в те годы выступление было записано на магнитофон. А на следующий день приехала группа москвичей, в которой предполагался «стукач». Грузинские коллеги (В. Квачахия, Ш. Надирашвили и другие) быстренько изъяли пленку с докладом, и никто из приехавших не смог до нее добраться. Только перед самым вылетом тайно передали мне этот документ.
В семидесятых-восьмидесятых годах социология все более становилась органической частью советского истеблишмента. На ключевые посты приходили новые люди, имевшие связи в партийных верхах и увенчанные высокими степенями. Романтику первопроходцев вытеснял корпоративный дух чиновничества. Насаждались бюрократические процедуры, чинопочитание. Если в шестидесятые годы для энтузиастов социология давала личностный смысл жизни, была ее целью, то для нового поколения она все чаще становилась средством укрепления своего положения в системе, приобретения чинов и материальных благ. Соответственно расцветала апологетика и велась борьба с несанкционированным направлением мыслей.
Сектор социальной психологии в институте был упразднен, но с помощью Г.М. Андреевой я нашел место в одной из лабораторий МГУ. Меня, однако, «достали» и там, обвинив в «протаскивании буржуазных концепций». Значительно дольше удалось продержаться в Институте обшей и педагогической психологии Академии педагогических наук. Но в один далеко не прекрасный день В.В. Давыдова, директора института, вызвали на бюро РК КПСС и потребовали избавиться от нежелательных элементов. В «черном списке» фигурировал и я.