Страница 39 из 43
Синтез науки и религии? Внутренний смысл природы в целом? Что это может означать для физика XX века?
Для коллег Сахарова, знавших его многие годы, эти вопросы не имеют ответа. Одному из его коллег даже захотелось, чтобы и вопроса не было, – академик Виталий Гинзбург в статье об их общем с Сахаровым учителе написал в 1995 году: «Сегодня, когда мы сталкиваемся с проявлением религиозности, а чаше псевдорелигиозности, уместно заметить, что Игорь Евгеньевич [Тамм] был убежденным и безоговорочным атеистом. То же относится ко всем известным мне его ученикам».
Попробуем с помощью самого Андрея Сахарова разобраться, что могли означать для него те «интимные, глубокие веши», примыкающие, по его ощущению, к науке и свободе.
Родители А. Д. Сахарова
С православной религией он познакомился самым естественным образом – в семье: «Моя мама была верующей. Она учила меня молиться перед сном («Отче наш…», «Богородице, Дево, радуйся…»), водила к исповеди и причастию. <…> Верующими были и большинство других моих родных. С папиной стороны, как я очень хорошо помню, была глубоко верующей бабушка, брат отца Иван и его жена тетя Женя, мать моей двоюродной сестры Ирины – тетя Валя».
Родители – Екатерина Алексеевна Софиано и Дмитрий Иванович Сахаров – обвенчались 1 июля 1918 года. Старшая сестра матери – Анна Алексеевна, записала в дневнике: «Нынче в два часа дня была Катина свадьба с Дмитрием Ивановичем Сахаровым. О Чудная погода, яркое солнце, все в белом, пешком шли в церковь «Успенья на могильцах», старый-старый священник на них ворчал все «Отодвиньте свечку» и совершенно затуркал Д[митрия) И[ванови]ча».
Муж Анны Алексеевны, Александр Борисович Гольденвейзер – известный музыкант, стал крестным отцом Андрея. К его рождению, на четвертом году советской власти, в доме 1ольденвейзеров была вполне дореволюционная духовная обстановка: «Ты спрашиваешь, висят ли у Ани [А.А.
Гольденвейзер! образа. Да, дорогая, и к Рождеству она образ Владимирской Б[ожьей] М[атери] украсила очень красиво елками. Он у нее висит в столовой, где они сейчас и спят. На лето они перебираются в другую комнату, и там у них в углу нал Аниной кроватью висят 6 или 7 образков, из коих 2 большие: Симеона и Анны и Божьей матери, а какой не помню».
Догадывался ли ворчливый священник во время венчания, что раб божий Дмитрий смотрел на его священнодействия без священного трепета?
Внук потомственного священника, но сын либерального адвоката Дмитрий Иванович Сахаров получил образование на физико-математическом факультете Московского университета, сам преподавал физику и стал первым учителем физики для своего сына. Домашним учителем – вплоть до седьмого класса Андрей учился дома: «Папа занимался со мной физикой и математикой, мы делали простейшие опыты, и он заставлял аккуратно их записывать и зарисовывать в тетрадку. <> Меня очень волновала возможность свести все разнообразие явлений природы к сравнительно простым законам взаимодействия атомов, описываемым математическими формулами. Я еще не вполне понимал, что такое дифференциальные уравнения, но что-то уже угадывал и испытывал восторг перед их всесилием. Возможно, из этого волнения и родилось стремление стать физиком. Конечно, мне безмерно повезло иметь такого учителя, как мой отец».
Ко времени особенно интенсивных занятий с отцом Андрей отнес важную перемену в своем мировоззрении: «Мой папа, по-видимому, не был верующим, но я не помню, чтобы он говорил об этом. Лет в 13 я решил, что я неверующий – под воздействием общей атмосферы жизни и не без папиного воздействия, хотя и неявного. Я перестал молиться и в церкви бывал очень редко, уже как неверующий. Мама очень огорчалась, но не настаивала, я не помню никаких разговоров на эту тему».
С ним остались воспоминания детства о контрастах религиозной жизни – от чистой одухотворенности до косного лицемерия. Воспоминания конкретные, зримые: «какое-то особенно радостное и светлое настроение моих родных – бабушки, мамы – при возвращении из церкви после причастия» и «грязные лохмотья и мольбы профессиональных церковных нищих, какие-то полубезумные старухи, духота». Он помнил, как вместе с друзьями на Пасху раскрашивал яйца в семье одного из них, живо помнил верующих высокообразованных родителей этого его близкого друга детства (отец – профессор математики, а мать – историк искусства).
Но мир науки, загадки и разгадки природы надолго затмили загадку существования религии, а быть может, даже и загадки никакой не осталось. Для поколения его товарищей по физике – почти поголовно – эта загадка была уже разгадана: «опиум для народа», «вздох угнетенной твари» … – место для всего такого было только в прошлом.
Во всяком случае, в «Воспоминаниях» Сахарова не упоминаются никакие религиозные впечатления вплоть до пятидесятых годов.
Пятидесятые и шестидесятые годы – два центральных десятилетия в жизни Сахарова. В первое он получил все три свои геройские звезды – за три водородные бомбы, одна другой мощнее. Получил Сталинскую и Ленинскую премии – за то же самое. В тот период он «создавал иллюзорный мир себе в оправдание», уверяя себя, что «советское государство – это прорыв в будущее, некий (хотя еще несовершенный) прообраз для всех стран».
В шестидесятые годы реальные события, прежде всего в области его профессиональной компетенции – разработчика стратегического оружия, заставили его увидеть злокачественные иллюзии советского мира. Оставаясь высокопоставленным обитателем военно-научного Олимпа, он направил творческую энергию в чистую науку и в результате – в 1966 и 1967 годах – опубликовал две свои самые яркие физические идеи. При всем своем конкретном различии эти идеи были сходны тем, что обе направлены на взаимосвязь физических явлений самого большого и самого малого масштабов.
Вскоре после этого, в 1968 году – под воздействием конкретных тревожных событий в области стратегического равновесия и глухоты советских лидеров к предостережениям, – Сахаров пришел к самой яркой своей гуманитарной идее: что единственной надежной основой международной безопасности может быть обеспечение прав человека. Угрозу самого большого масштаба – ядерно-ракетную войну – предотвратить могло уважение к правам самой малой части человечества – отдельного человека. Эту идею он развил в «Размышлениях о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» и в мае 1968 года выпустил свою работу в самиздат. Спустя несколько недель размышления отца советской водородной бомбы опубликовали на Западе.
Статья обитателя Объекта на страницах New York Times?! Это был вызов государственным устоям. Результат оказался сходным – закрытый Объект закрылся навсегда и для Сахарова.
Та же статья открыла миру ее автора и вместе с тем начала открывать для него реальную жизнь собственной страны. Он обнаружил своих сограждан, которые отстаивали права человека не из-за ядерно-ракетных обстоятельств, а просто потому, что считали такие права самоочевидными.
В 1970 году Сахаров и его новые товарищи образовали Комитет защиты прав человека. Он мало чем мог помочь униженным и оскорбленным, кроме того чтобы вникнуть в конкретные беды и сделать достоянием гласности конкретные нарушения международно признанных прав и свобод человека. Со многими проблемами прав человека Сахаров познакомился впервые. Свобода религии была одной из них.
Многое значило личное общение «с людьми чистыми, искренними и одухотворенными» – православными, адвентистами, баптистами, католиками, мусульманами. Конкретные имена и судьбы, конкретные формы подавления духовной свободы человека. Подавление исходило от формально атеистического государства, а фактически от государственной религии «научного коммунизма».