Чужая боль

Малышка с детства росла болезненной, но спокойной. Она подолгу спала, оставалась в доме одна, и никто из соседей не слышал из этого дома детского крика и плача. Ребенок терпеливо ждал мать с работы, словно понимал, что иначе нельзя.

Ритка долго не регистрировала девочку. Все выбирала имя пооригинальнее. А Юлька, едва увидев ее, назвала девчонку Наташкой. А отчество придумала самое простое — Николаевна. И решила сразу взять на свою фамилию.

— И что себе надумала? — не понимали Юлю дорожницы, узнав о ее решении.

— Ведь это дитя!

— Да, с ним возни хватит! Накормить, искупать, убаюкать, а прогулять, пообщаться? На все время и умение! Я предлагала ей взять ребенка к себе. Где двое, там и третий выходится, — говорила Катя, добавляя:

— И муж соглашался удочерить. Но куда там, слышать ничего не захотела. Обругала. Меня дурой назвала. А за что?

— Теперь ей свою судьбу тяжелее устроить.

— А думает она о ней?

— Может, как Ритка зацикленная?

— Нет, девки, давайте сами с нею поговорим, пока не поздно. Или Сашку подключим. Тот сумеет убедить кого угодно.

— Да что Сашку просить? Лучше Ивана. Тот ей мозги поставит на рельсы. Ну куда годится такое, ей ребенка никто не отдаст. Иль забыла свое прошлое, кто она?

— Суть не в том! Она сама не готова стать матерью. Ведь это не на один день, Юлька этого еще не понимает.

— Погодите, хватится, да будет поздно, — едко заметила Полина.

— А все ж с Иваном Антоновичем стоило б поговорить, — настаивала Катя настырно.

Человек, выслушав дорожниц, не поспешил с ответом. Обдумал предложенье. И сказал тихо:

— А зря вы ей не верите. Может, мы девку спасем этим дитем. Ведь матухой станет. Приживется у нас, ни в какой город ее не потянет. Своя будет. Насовсем. Ей как работнице цены нет. Я лучше вижу. А там и человек приличный сыщется, семью создадут. Теперь женщина не для себя, ребенку отца станет присматривать и уже всерьез. Для ребенка ошибаться нельзя. Это слишком рисково. Отца один раз в жизни выбирать нужно. А тут уж кого ребенок признает. Не иначе.

— Можно подумать, что у нас в деревне большой выбор. Все путевые в город подались на заработки. Остались кто? Пьянь да срань!

— Не брешите много, бабы! Вчера вечером пятерых мужиков взял. Все приличные люди, ни одного забулдыги, все с семьями, специальностями, у каждого дети. Ну а те, кто уходят, жалеть не о чем. Пусть лишнее уходит, таких не жаль. Нам работяги нужны, а не видимость. Вон Сашка пришел, кто о нем плохое слово скажет? А ведь тоже брали, не знавши, «кота в мешке», зато нынче не нарадуемся: и руки, и голова, все на месте. Побольше бы таких.

— Да вон и сам идет, легок на помине, — оживились дорожницы.

— О чем базар? Почему не на работе? — нахмурился бригадир.

Женщины рассказали о разговоре.

— Чего зря время изводите? Не дадут Юльке малышку за все прошлое. Даже слушать не стали. Послали подальше и все на том. Ответили, что в любом приюте ей будет лучше. А чуть подрастет, подыщут для нее семью поприличнее и отдадут хорошим людям. О Юльке даже говорить не станут, — отмахнулся человек.

— А чем это она хуже других? — вскипела Тамарка.

— Мне напомнить? Иль у самой дойдет? — ехидно усмехнулся Сашка.

— Ошибки у всех бывают…

— Ага! Иные жизни стоят. За те ошибки головы с плеч сносят, — отвернулся Сашка.

— Ладно, судьи! Идите по местам. С дитем сами разберемся, — буркнул Иван и позвал следом за собою Сашку. Они долго говорили о чем-то наедине.

Оба нервно курили. Дым из форточки валил, как из паровозной трубы. А тем временем Юлька обивала пороги инстанций. Ее нигде не хотели слушать и старались поскорее отделаться от назойливой посетительницы. Но от бабы не так просто было отделаться.

На Юльку кричали, она в ответ дерзила. Ее выгоняли, она возвращалась и трясла анализами перед лицом инспекторов. Ей грозили, а она ругалась. Юльку как только не называли. Девка стерпела все молча и, удерживая себя, не обронила ни одной слезы.

— Вы не имеете права просить о ребенке. Это не кукла, а живой человек. Как вы с таким прошлым воспитаете ее?

— Не хуже вас. Она станет моей дочкой!

— Забудьте этот порог. Это учрежденье не для вас!

— Я не уйду без Наташки, — выходила баба на улицу, шла к могиле Ритки, плакала и просила:

— Ну, хоть ты помоги!

Казалось, весь свет от нее отвернулся. Юльку не хотел слушать никто, а виною тому было ее корявое прошлое.

— Иван Антонович! Сил больше нет. Помогите! — взмолилась девка, придя в контору хозяйства. Ее никто не воспринимал всерьез.

— Юлька, если ты решила, не отступай от своего. Это единственный мой совет тебе, — отвечал человек. И она снова шла по инстанциям.

Ее старались не видеть и не замечать, над нею в открытую смеялись.

— Юлька, отступись! Давай мы возьмем ребенка, и она будет расти у тебя на глазах, — говорили дорожницы. Но девку это не устраивало. Она уже приобрела все приданое, повесила к потолку люльку, купила коляску, кучу одеялок и пеленок. Разноцветные распашонки, пинетки, ползунки грудами лежали на столе. В стройный ряд выстроились пузырьки с сосками. Горшки, игрушки заняли целый угол. Юлька каждый день что-то прибавляла и никак не верила, что ей откажут получить свою радость. Она жила этой мечтой. Ее больше ничего не интересовало.

Была ночь, когда девка, качая пустую люльку, тихо запела колыбельную. Ей казалось, что в кроватке лежит Наташка и никак не хочет спать. А время уже позднее, скоро полночь. Ей самой хочется спать. И, глянув на дверь, протерла глаза. Юльке показалось, что ей померещилось. Но нет, в дверях стоял человек и с удивлением смотрел на бабу.

— Кто ты? — спросила громко, испуганно.

— Я Костя! Ты не узнала, забыла меня?

— Нет! Помню!

— А к чему этот маскарад?

— Пока маскарад. Ты проходи, не бойся.

Парень прошел в комнату, заглянул в пустую люльку, в лицо Юльки и спросил:

— Что за психоз?

Юлька рассказала ему все от начала и до конца. Костя слушал молча, не перебивая.

— Ты сама сможешь родить, зачем тебе чужой ребенок? Я как раз пришел к тебе с очень серьезным разговором. У меня умерла бабка. От инсульта скончалась. Сегодня ровно сорок один день прошел. Раньше не мог придти к тебе, чтоб не обидеть бабулю.

— Но ты мог позвонить и сказать, что случилось? Ты банально исчез, как хулиганистый мальчишка.

— Прости!

— Что простить?

— Разве причина не уважительная?

— Ты должен был поставить в известность.

— Возможно, ты права. Но вот эти штуки, что значат? Ведь в семье все заранее обговаривается, тем более появление чужого ребенка. Мы способны иметь своего, родного.

— Все так. Но я дала слово Рите и не могу от него отказаться.

— Пойми, глупышка! Тебе не дадут дитя. И только свое будет по-настоящему своим. Откажись от дурной затеи. У нас будет свой. Обязательно родишь мальчугана. Назовем его Ромкой. Правда, красивое имя придумал?

— Мне больше нравится Наташка. Я с нею душою сроднилась. Хочу дочь. Милую, нежную, русоволосую.

— Но она чужая!

— Нету чужих детей. Есть черствые, злые люди. Им вовсе не нужны дети. У них свое на уме. Они переполнены надуманными условностями, а что рядом страдает душа, их не колышет. А я хочу нежность и понимание. Ты оказался слишком черствым. Тебе приспичило, вот и прибежал. Другой бабы на тот момент не подвернулось.

— Я столько отшагал, чтобы попасть к тебе и услышать эту глупость? От кого другого, но от тебя никак не ожидал.

— Мне не надо моралей. Я для себя все решила окончательно. И я тоже не могу нарушить обещание, данное покойной.

— Дура! Ты сама не на ногах.

— Будем учиться ходить вместе, — рассмеялась Юлька, даже не обидевшись.

— Юля, прости грубое слово. Но ведь это безумие, откажись, пока не поздно. Ты родишь своего, родного.

— Может быть! От того, кого выберет в отцы моя дочь. Право выбора теперь только за нею, а дети не ошибаются. У них свое чутье. И я ему доверюсь.