Чужая боль

Нетесова Эльмира

Чужая боль

Автор

— Что для человека дороже всего в жизни?

Этот вопрос был задан многим. И все без исключения ответили одинаково:

— Конечно, семья!

Оно и понятно. Любой из нас счастлив, когда хорошо в семье, растут дети, все в семье не просто понимают, а и уважают, любят друг друга. Это и есть большое человеческое счастье, какое стоит беречь от всяких невзгод.

Ведь самый счастливый человек это тот, кого ждут и ценят, кого считают головой, хозяином семьи, кто ценит и бережет её постоянно.

Будьте счастливы и любимы в своих семьях, чтоб никакая боль не коснулась вашего очага.

Глава 1. МУЖСКОЙ РАЗГОВОР

— Чего раскорячился, как лопух на сраной заднице! Шевелись шустрее, не стой как отморозок, пока не вломил тебе лопатой по соплям. Не сачкуй, придурок! Тут не курорт, а зона! Шурши живее! — орал бригадир дорожников на Сашку так, что у того в ушах заломило.

— К концу дня этот участок дороги нужно закончить. За тебя никто не будет вкалывать! У всех свои заботы! — побежал, волоча перед собой такую же пузатую тачку доверху груженную гравием.

Зэки ремонтировали дорогу, ведущую от зоны к трассе. Сроки на эти работы отпущены короткие, жесткие, вот и торопятся мужики, обливаясь потом, таскают тяжеленные тачки, засыпают ямы, каждую выбоину, равняют их, чтоб дорога была гладкой, как по линейке. Ведь в конце дня приедет начальство. Работу будут принимать, а они похлеще бригадира, смолчать не умеют, а щадить и подавно. Все увидят. Бригадиру, конечно, не хочется получать замечания. Вот и лезет из кожи вон. На всех зэков заранее брешется, будто с цепи сорвался. Никому даже перекурить не дает.

— Ты что? Очки посеял? Сейчас галогены поставлю! Не видишь, ямку пропустил. Давай засыпай ее! А то самого в дорогу укатаю! — грозит Сашке, тот спешит, торопится. Руки и ноги устали, заплетаются, передохнуть бы хоть минуту, перекурить, но куда там, в кусты на секунду не отскочишь. «Бугор» на всех орет, с лопатой подскакивает, грозит урыть всех сачков. Чужая усталость и боль ему неведомы. Самому уже полтинник, а скачет шустрее молодых мужиков. Тачка в его руках послушной собачонкой бежит, не виляет и не валится из рук как у других. Он успевает две тачки гравия привезти, пока остальные с одной еле управляются.

— Да вы что, в портки наваляли, тащитесь, как сонные мухи! Не сделаем как надо и в срок, опять всех на болото загонят. Там вкалывать до самых морозов будете! — грозит бригаде.

И только в перерыв подсел к мужикам ненадолго. Молча проглотил баланду, хлеб, кашу, одним залпом выпил жидкий чай и, закурив, сказал хрипло:

— Амнистию обещают, слышь, кореша? Если без базара и вовремя справимся, появится шанс пораньше на волю выскочить. Особо тем, у кого бытовуха, незначительные преступления. Иные могут на высылку попасть.

— Ну, это с малыми сроками, — вставил кто-то.

— Кому как повезет, — ответил бригадир, добавив:

— Я слыхал, прокурорская проверка уже на зоне. Дела изучают наши. А тут и от своего начальства много зависит. О ком как отзовутся, те дела в первую очередь рассмотрят.

— А мне сдается, что в первую очередь от хворых отделаются. Едино от них толку нет.

— И не только больных, старых выпустят, чтоб хлеб даром не жрали, — загалдели зэки.

— Ну, растранделись, отморозки! Еще беременных средь себя поищите! Этих точно держать не станут! — хохотнул бригадир.

— А что? У нас и такие имеются! Вон у новичка баба опросталась. Вчера ему сказали, мол, дочка родилась. Вторая в семье. Почти многодетным сделался. Таких по зонам не держат. Пусть детей кормят!

— А зачем посадили, за что?^спросил бригадир.

— У соседа машину взял в деревню съездить. Вот только предупредить его забыл. Некогда было, бабка умерла. А этот козел кипеж поднял, сообщил в милицию, что машину у него угнали. Меня тут же за жопу взяли. Но сосед-полудурок не забрал заявление из милиции, потребовал наказать меня. Вот и получил за свою дурь, — скуль- нул мужик.

— Сашка! А тебя за что?

— Меня за двоих, оптом! Я бабу и соседа- участкового оттыздил.

— За что?

— Своя стерва запилила. Все ей денег мало приносил. Решил добавить и вмазал по соплям. Она загундела, будто ее на куски порвали. А сосед тут же прискочил на разборку и, причем, в одних трусах. Ну я же не отморозок. Я к нему. И спрашиваю:

— Почему не по форме возник? Где твои звезды? Зачем нарисовался в таком виде? А ну как я к тебе голиком завалюсь, что ты мне брякнешь, кобель облезлый? Ну и отмудохал и его. Давно подозревал обоих в шашнях. Ну мент пригрозил, что даром мне не сойдет и свое выполнил. Меня в милиции три дня колбасили за легавого. Все углы моей рожей почистили. А потом под суд за нанесение оскорблений и побоев должностному лицу. Все что я говорил, никто не слушал. А моя стерва рада, что посадили. Зарабатывать стал мало. А как иначе, если буровую площадь закрыли. Там кучеряво имел, и баба не скулила. Ну, а в сантехниках что поимеешь? И половины от прежнего заработка не видел. Вот и началась в семье грызня. А этот хмырь еще меня высмеивал всяк раз, я не выдержал.

— У него жена имелась? — спросил кто-то.

— Ну как же! Только старше моей стервы. Вот и приклеился. Я это мигом понял.

— Еще бы! В трусах прибегал. Куда дальше? Чего не понять? Я бы этого козла через балкон вышвырнул бы! — вставил бригадир.

— Ну тогда б меня в ментовке размазали бы вконец. И так зубами в потолок и во все углы швыряли.

— А меня наоборот мент спас от разборки. В подворотне трое прижучили. Получку хотели отнять. Я одного размазал. А двоих милиция сгребла. Меня всего попороли. Но судья дура, не только этих отморозков, а и мне влепила срок за превышение мер защиты. Зачем убил? А я что, целовать должен козла! Ввалил хоть одному. Теперь парюсь. Немного осталось, но все ж обидно, — сказал пожилой, костистый зэк Иванович.

— Твоя дура хоть опомнилась? Письма или посылки шлет? — спросил Сашку.

— Где там, ни слова за целый год! Хоть бы о дочке черкнула. Анютке пять лет скоро. Помнит ли она, или забыла вовсе, — вздохнул мужик.

— Видать, с ментом отрывается!

— Ты-то ей писал?

— Ни на одно письмо не ответила. А уж о подсосе молчу. Через год домой вернусь, тогда за все спрошу! — ответил хмуро.

— Не тронь говно, не то мигом на шконку воротит. Тут уж и срок дадут побольше и режим покруче, все ж вторая судимость, с этим не шути! — предостерег Иванович.

— Не вертайся к ней! Держись подальше от беды, найди другую бабу. В городе их хватает, — вставил Костя.

— А дочка? Ее не бросишь, моя кровь и копия. Первое слово было — папа. Разве такое забыть? И любила меня! — опустил голову:

— Не к бабе, к дочке вернусь. Все ж скучаю по ней жутко, — признался Сашка.

— Мы тоже не бездушные, но совать башку в петлю глупо. Детей еще полгорода настругаешь. А вот жизнь свою сбереги. Одна она у тебя. Не дай себя разметать по зонам, — советовал бригадир.

— Я враз к матери ворочусь, в деревеньку, на Смоленщину. Приткнусь на кузнице или на ферме. Короче, без дела не останусь. Приведу бабу из доярок. И никогда не появлюсь в городе.

— А что у тебя в городе стряслось?

— В кабаке помахались. И зачем туда поперся? Жил бы тихо. Так дружбаны уломали. А там от каждой бутылки все борзее делались. Ну и поехало! Кто кого и за что отодрал, даже не помню. Вот так и навешали на меня всех чертей. Вроде это я официантку замокрил за то, что не поддалась и обозвала паскудно. За нее, конечно, вступились, я и тех за рога взял, да так, что отнять не смогли. А я ту официантку и в рожу не помню. Да и зачем она сдалась, на баб голодным не был, а ведь вот сорвался, как дурак! — сетовал Женька.

— Ладно, мужики, кончай базар, давай вкалывать! — позвал всех бригадир и первым взялся за тачку.