Чужая боль

— Это кому как!

— Тебе какие нравятся?

— Мне все равно. Я не на сиськи смотрю, — отвернулся Сашка, глазам стало жарко. Но… Отвернувшись, увидел Ксюшку. Та и вовсе сдурела, сняла брюки, расстегнула кофту. Осталась в трусишках и лифчике.

Белые, как из мрамора, точеные ножки, примагнитили взгляд. Санька закрутился как уж на сковородке.

— Что делать?

А тут Катя распустила волосы, лежит, как русалка, хоть картину с нее рисуй. Все тело прозрачно-розовое. Вот тебе и деревенская девка. Таких в городе не сыщешь.

Еще эта Дуся. Легла совсем рядом. Грудь небольшая, острая, девичья. Ну, зачем так мучают? Сашка закрыл лицо кепкой и все же глянул на Настю. Ничего не скажешь, зрелая баба! Всего много. Даже лошади на ее задницу смотрят с удивлением и завистью.

— Саня, ты хоть рубашку сними. Отдохни по-человечьи, — предложили бабы.

Мужик послушался, стянул с плеч потную рубашку, тело сразу обдало приятным весенним ветром.

— Волосатый! Глянь, вся грудь лохматая! — глянула Ритка на Сашку.

— Значит ласковый!

— С этим ночью не заснешь.

— До третьих петухов ласкать станет!

— Эй, люди! Я пожрать вам привез, так Иван велел! — услышали голос с дороги.

Тощий, низкорослый мужичонка привез в кастрюлях горячую картошку, густо посыпанную укропом, зеленым луком, жареных кур, банку густой сметаны и бидон холодного молока, три каравая теплого хлеба.

— Ешьте, родимые! — не сводил горящих глаз с обнаженных баб.

— Как же, бедный, терпишь? — посочувствовал Сашке шепотом и сказал громко:

— А дорога ладная получилась. Хочь ее покуда немного, но любота! Клянусь своей плешиной, по ей ехать радостно.

Человек не спешил уезжать. Сел вместе со всеми, охотно поел, ждал, когда освободится посуда. Оставил лишь бидон с молоком, попросив закинуть его на ферму после работы. А чтобы не согрелось на солнце и не прокисло, закатил его в густые заросли крапивы.

Уезжая, долго головой качал, бормоча:

— Ну и терпенье у того новичка. Лежит серед гольных баб и не бесится. Я б давно с ума соскочил бы. Ить в такую клумбу попал! У мине, у старого, коленки задрожали, этот же, как мертвяк сидит. Или все мужичье больное и помороженное. Надо ж какое лихо, серед таких бабех бревном сидит…

А женщины, поев, посидели недолго и снова влезли в спецовки. Из русалок и цветков опять превратились в корявых баб и погнали лошадей, как неказистую судьбу свою, за тяжеленным гравием. Тут уж не до смеха с шутками. Сквозь стиснутые зубы вырывается злое:

— Ну, давай, шевелись, космоногая кляча! Тебе тяжко, лысая хварья? Нам тоже нелегко! Иди, не раскорячивайся, терпи, как мы. До самого вечера. Так велено, — чуть не падали бабы с ног. Возвращаясь с берега, держались за телегу. А ведь ее еще надо разгрузить, раскидать поровнее. Сашка молотит тяжеленной колотушей. Уже искры из глаз летят, но останавливаться нельзя. Иначе бабы вовсе свалятся. Дурной пример заразительный. До вечера еще далеко. Но вон на краю неба показалась черная туча. Первый вестник грозы и дождя. Его недолго ждать. Успеют ли девчата вернуться? Как выдержит дорога это первое испытание? Не размоет ли, не снесет ли в кювет?

Все лицо, глаза и плечи залиты потом. Кожа болит от солнца. Хоть бы на минуту спрятаться в тень. Как тяжело до невыносимого привыкать к новой жизни. Будто с ободранной кожей шагнуть в костер. И вдруг услышал звонкие голоса:

— Саша, скорее, сейчас будет ливень и гроза! Быстрее в деревню! — кричали девки.

Все сбились в одну кучу в телеге. Кобыла шла неспешным шагом. Но, как только по ее спине ударили первые крупные капли, кляча припустила в деревню бегом. За нею вторая решила не отставать. Люди в телеге укрылись брезентовками с головой, прижались друг другу в сплошной комок.

За дорогой и клячей следил Сашка. Со спины его укрыли девчата. Зато впереди промок насквозь тут же. Ни единого сухого клочка одежды на нем не осталось. Человек поторапливал лошадь. Она старалась изо всех сил. Она вздрагивала от оглушительного удара грома, от каждого разрыва ослепительной молнии и неслась по дороге, не глядя под ноги. Ей тоже хотелось поскорее попасть в конюшню, в свое стойло, где гроза уже не страшна. Девки ухватились за телегу, за Сашку, друг з друга, визжали от сильных ударов грома и меч тали скорее попасть в чью-нибудь хату, под крышу, и там переждать грозу.

Вот на пути первый дом — Ксюшки, девки горохом высыпались из телеги, помчались к крыльцу без оглядки, Сашка погнал лошадь на конюшню, уже полностью открытый ливню и грозе. Домой он вернулся мокрый насквозь.

Анюта ждала его у окна, дрожа от страха.

— Вот это гроза! Я такой никогда не видела. Даже дом дрожал от грома. Во! А как льет. Я во двор боюсь выйти, страшно, да и в канаву может смыть. По двору настоящая речка бежит. Знаешь, мне никого не надо было в сарай загонять, все сами со двора убежали и попрятались по углам. Я только двери закрыла, поняла, что-то будет. И только крюк набросила, за дверью как грохнуло, я описилась со страху.

— Не бойся, тут, как все говорят, гроза случается часто. Придется привыкать. Вон видишь, уже за окном светлеет, хоть на работу возвращайся. Но смысла нет. Времени мало осталось.

— Пап! Если б ты не пришел, я пошла бы тебя искать. Не знаю, где нашла б. Но без тебя домой не вернулась.

— Зайчонок мой! Не надо так за меня бояться. Я уже большой. А тебе в доме бояться нечего. Не стоит меня искать, сам приду. Ты уже большая, не надо грозы бояться. Пережди ее дома, — советовал Сашка.

— А дома одной страшно. Все грохочет, сверкает, дрожит. Кто-то в углах скребется, пищит, наверное, мыши завелись, надо кошку принести.

Самой не будет так страшно, — говорила Анюта, пытаясь сдержать дрожь.

Сашка выглянул в окно. Ливень кончился, гроза улеглась, и небо опоясала цветастая, яркая радуга.

— Анюта, посмотри на это чудо!

— А что это?

— Радуга! Ее в Сургуте не бывает.

— От чего она взялась?

— Радуга часто после грозы появляется. Как мост между землей и небом.

— Какая красивая! А можно мне ее руками потрогать. Она совсем близко.

— Нет, дочурка, радуга высоко. Видишь, всю деревню обняла. Старые бабки говорят, кто под радугой пройдет, тот счастливым и здоровым целый год проживет, — вспомнил Сашка бабкину сказку.

— А я тоже хочу счастливой стать…

— Анютка! Ты опоздала, радуга уже погасла. Жди другого раза, — успокаивал дочку.

— К нам дядя Ваня приходил. Поесть принес. Только я уже поела. Картошку почистила, сварила и с молоком навернула. Тебе оставила. Вкусно получилось. Я в другой раз еще что-нибудь придумаю. А знаешь, недавно бабушка из города звонила. Все спрашивала, где ты и как мы устроились в деревне? Я ей про все рассказала, а она почему-то плакала. Называла все дурной затеей и говорила, что будет подыскивать нам место в городе. Не знаю, почему ей деревня не нравится?

— Никуда мы отсюда не поедем, — переодевался Сашка в сухое. Едва застегнул брюки, в дом девчата влетели стайкой:

— Ну, что командир! Как прикажешь? На работу идти? Ведь целый час до конца! Что буде делать?

— Куда на работу? Пока запряжем, доедем снова разворачивай оглобли. Только вымажем- ся, как черти! Сегодня никуда. А завтра, вот на такой случай, палатку с собой прихватим. Переждем грозу на месте.

— Оно верно. Чем вот так удирать, лучше переждать. На сенокосе в стогах, в копнах от дождя прятались и ничего, все живы и здоровы остались — согласились девки.

— А зачем нам палатка? Шалаш сообразим. И легко и просто и бросить не жаль.

— Зато бабки сплетни распустят. Уж чего только не услышим о себе. Иль забыли? Бабам, едри их мать, все своя молодость мерещится. И нас по ней меряют. Помните, как на лугу, на выпасе, шалаш поставили на случай дождя. Ну, и прихватил вот так же ливень. Мы с пастухом Алешкой переждали там непогодь. А доярки обоих с говном смешали. Чего наплели, вспоминать неохота. Будто фонарь у ног держали. Все ждали, когда от пастуха рожу. Так и не дождались.