Страница 66 из 82
Византийский текст характеризуется ясностью и полнотой. Те, кто на протяжении многих лет заботился о его внешнем виде, стремились убрать любые шероховатости стиля, соединить конкурирующие разночтения в один пространный вариант (этот процесс носит название конфляции), и гармонизировать не вполне согласующиеся параллельные места. Несомненно, такие достоинства обеспечили этому текстуальному типу столь высокую популярность, что к началу средневековья именно его стали предпочитать копиисты. Древнейшим памятником этого типа является Александрийский кодекс (в Евангелиях, но не Деяниях, посланиях или Откровении); его мы находим во многих поздних маюскулах и подавляющем большинстве минускулов.
Успеху византийского текста способствовали и исторические причины. Этот тип был принят в Константинополе, откуда затем широко распространился по всей Византийской империи, где сохранялся греческий язык. Не приходится удивляться, что именно этот текст стал господствовать в рукописной традиции греческого Нового Завета начиная с VII века и сохранился в абсолютном большинстве сохранившихся рукописей. Однако последнее обстоятельство, как мы уже видели выше, отнюдь не дает византийскому типу какого-либо преимущества при реконструкции оригинального текста. Для этих целей избираются более ранние варианты — западный и, в большей степени, александрийский, которые, по мнению весьма многих критиков, далеко превосходят византийский текст.
IV. Текстология и социальная история раннего христианства[500]
Если конечной целью текстологии мы сочтем реконструкцию оригинала Нового Завета, критика приобретет отчетливо негативные черты и сведется к вычеркиванию всех ошибочных чтений, что в итоге приведет к восстановлению первоначального текста. По словам Хорта, эта задача требует «не более чем выявить ошибку и отбросить ее»[501].
Напротив, в последние десятилетия многие текстологи пришли к выводу о том, что чрезмерная концентрация на автографах приводит исследователя к своеобразной близорукости, поскольку она не учитывает, что текстуальные вариации могут оказаться полезным материалом для историка, который занимается не только экзегетикой новозаветного текста. Поэтому одним из наиболее значительных прорывов в текстологии в последнее время стало понимание того, что история передачи текста может стать источником по истории его интерпретации: раннехристианские экзегеты часто расходились в понимании того или иного пассажа потому, что цитировали его в разных видах[502].
Более того, некоторые ученые признали, что текстуальные варианты могут пролить свет на социальную историю раннего христианства, особенно в первые три века, когда и появилось наибольшее число искажений[503]. Ведь изменения, которые вносились писцами в текст, иногда были вызваны социально-историческими условиями, в котором работал переписчик. Исследуя эти разночтения, можно реконструировать контекст, в котором они были созданы, причем других сведений об этом контексте мы почти не имеем. Если мы смотрим на вещи так, то текстуальные вариации перестают быть сорняками, которые должны быть повыдерганы на пути к восстановленному оригиналу, как считал Хорт; наоборот, они превращаются в ценные исторические свидетельства о древнейшем христианстве.
В социальной истории раннего христианства можно выделить шесть основных сюжетов, разработке которых может способствовать анализ расхождений в рукописях Нового Завета.
В 1934 г. увидела свет новаторская работа Вальтера Бауэра (Bauer), в которой он доказывал, что в II–III вв. ортодоксия не была ни исходной, ни повсеместно господствующей формой христианства, а ересь (во всех ее многообразных проявлениях) не была вторичным и далеким производным от ортодоксии. Напротив, раннее христианство состояло из конкурирующих вариантов веры и практики; один из этих вариантов по ряду причин социального, экономического и политического характера в итоге одержал верх и затем переписал церковную историю в духе собственного триумфа. Ортодоксией стала та форма религии, которую приняли христиане Рима[504].
Хотя по поводу многих деталей подобной реконструкции продолжаются дискуссии[505], предложенная Бауэром всеобъемлющая концепция сохраняет свою популярность, точно так же, как и его акцент на том, что богословские дискуссии имели ключевое значение для истории раннего христианства[506]. Тем не менее, многие ученые прошлого века доказывали, что эти споры не оказывали никакого влияния на текстуальную традицию Нового Завета. Частично это мнение было основано на авторитетном суждении Хорта, который писал: «Будет уместным прямо добавить здесь, сколь глубоко верим мы в то, что даже среди многих бесспорно подложных разночтений в Новом Завете нет и намека на сознательную подделку его текста ради догматических причин»[507]. Вполне созвучной мнению Хорта была позиция А. Блудау, который подробно исследовал обвинение, выдвигавшееся против еретиков и состоявшее в том, что они целенаправленно подделывали Писание. Прослеживая это обвинение с апостольских времен до периода монофизитских споров[508], Блудау доказывал, что во многих случаях направлено оно не столько против еретических изменений текста, сколько против его еретической интерпретации, а в тех случаях, когда имелось в виду именно искажение текста, обвинение оказывалось безосновательным. Вывод Блудау заключался в том, что рукописи Нового Завета были вполне защищены от прямой фальсификации текста, поскольку все заинтересованные партии зорко следили за процессом их переписки[509].
Вопреки своей популярности, это мнение так и не стало господствующим. Еще до Второй мировой войны некоторые ученые — и среди них такие выдающиеся исследователи, как Кирсопп Лейк, Дж. Рендел Харрис, Адольф фон Гарнак, Дональд Риддл и особенно сам Вальтер Бауэр (в другой своей, гораздо менее читаемой, но столь же внушительной монографии)[510] — выявили примеры богословски мотивированной порчи текста. Тем не менее, всего четыре десятилетия назад ученые подошли к тому, чтобы в полной мере признать, сколь сильно раннехристианские идеологические распри повлияли на состояние текста Нового Завета. Основной движущей силой стала новаторская работа Элдона Джея Эппа о богословской тенденциозности Кодекса Безы[511]. Хотя его выводы относились скорее к сфере иудео-христианских взаимоотношений (см.), нежели ко внутренней раннехристианской полемике, Эпп, тем не менее, атаковал позицию Хорта, доказывая, что некоторые богословские тенденции так называемого западного текста в том виде, в каком он сохранен для нас Кодексом Безы, объясняются богословскими склонностями писца[512]. Проделав детальный анализ, Эпп убедительно показал, что около 40 % разночтений Кодекса Безы в Деяниях демонстрируют отчетливую антииудейскую тенденцию. Рациональный вывод из этого наблюдения состоит в том, что сам писец, или традиция, которую он воспринял, имели в той или иной степени антииудейский характер, и это предубеждение было внесено в текст при его переписывании[513].
Дальнейшие исследования богословских тенденций перешли от изучения отдельных рукописей к панорамному обзору всех сохранившихся текстуальных свидетелей[514]. Пусть даже богословские споры и не стали причиной появления сотен тысяч разночтений, но несколько сотен они бесспорно породили, причем в совокупности своей эти текстуальные варианты значат довольно много, а многие чувствительно влияют на решение серьезных вопросов новозаветной экзегезы и теологии[515].
500
Этот раздел в основном представляет собой изложение следующих работ Bart D. Ehrman, «The Text as Window: Manuscripts and the Social History of Early Christianity», The New Testament in Contemporary Research: Essays on Status Quaestionis, ed. by Bart D. Ehrman, Michael W. Holmes (Grand Rapids, MI, 1995), pp. 361–379’ idem, «The Text of the Gospels at the End of the Second Century», Codex Bezae: Studies from the Lunel Colloquium, June 1994, ed. by Christian-Bernard Amphoux and David C. Parker (Leiden, 1996), pp. 95-122.
501
B. F. Westcott and F. J. A. Hort, The New Testament in the Original Greek, ii (London, 1881; 2nd ed., 1896; repr. Peabody, MA, 1988), p. 3.
502
См., например, Bart D. Ehrman, «Heracleon, Origen and the Text of the Fourth Gospel», Vigiliae Christianae, xlvii (1993), pp. 105–118. Обсуждение методологической стороны вопроса см. в его же «The Text of Mark in the Hands of Orthodox», in Biblical Hermeneutics in Historical Perspective, ed. by Mark Burrows and Paul Rorem (Philadelphia, 1991), pp. 19–31.
503
См. Bart D. Ehrman, The Orthodox Corruption of the Scripture: Effect of the Christological Controversies on the Text of the New Testament (New York, 1993), pp. 28, 44, n.l 12. Ранее этот феномен отметили в своих работах Фредерик К. Конибир (E. C. Conybeare), Адольф фон Гарнак, Дж. Рендел Харрис, Кирсопп Лейк, Дональд Риддл (Ridelle), Ч. С. К. Уильямс (Williams), Эрик Фашер (Fascher); см. ibid., p. 42, п. 94. Элдону Эппу (Epp) принадлежит работа, открывшая новую страницу в изучении проблемы: E. J. Epp The Theological Tendency of Codex Bezae Cantabrigensis in Acts (Cambridge, 1966). См. также книгу Дэвида Паркера (Parker) The Living Text of the Gospels (Cambridge, 1997).
504
Walter Bauer. Rechtgläubigen und Ketzerei im ältesten Christentum. Beträge zur historischen Theologie, 10 (Tübingen, 1934). Английский перевод со 2-го немецкого издания (под редакцией Георга Штрекера [G. Strecker], вышедшее в 1964 г.): Orthodoxy and Heresy in Earliest Christianity, ed. by Robert Kraft and Gerhard Krodel; Philadelphia, 1971.
505
См. например, Arland J. Hultgren, The Rise of the Normative Christianity (Mi
506
О том, как была принята книга Бауэра см. подробный очерк Штекера: «Die Aufnahme des Buches», 2te Aufl., pp. 288–306, и его англ. пер., расширенный и исправленный Робертом Крафтом: «The Reception of the Book», Appendix 2, pp. 286–316. Дискуссия была продолжена Дэниэлом Харрингтоном (Harrington) в статье «The Reception of Walter Bauer’s Orthodoxy and Heresy in Earliest Christianity During the Last Decade», Harvard Theological Review, lxxiii (1980), pp. 289–298. Дополнительную библиографию см. Bart D. Ehrman, The Orthodox Corruption of Scripture, p. 33, n. 16.
507
Westcott and Hort, op. cit., p. 282. Хорт называет Маркиона единственным исключением из этого правила, и даже говорит, что не связанные с Маркионом случаи изменения текста, на вид доктринально мотивированные, на самом деле явились следствием небрежности писца, не имевшего злого умысла.
508
A. Bludau, Die Schriftfälschungen der Häretiker: ein Beitrag zur Textkritik der Bibel (Münster, 1925).
509
Оценку данной точки зрения см. Bart D. Ehrman, The Orthodox Corruption of Scripture, p. 43, n. 100.
510
См., например, Kirsopp Lake, The Influence of Textual Criticism on the Exegesis of the New Testament (Oxford, 1904); Rendel J. Harris, «New Points of View in Textual Criticism», Expositor, 8th ser, vii (1914), pp. 316–334; idem, «Was the Diatesseron Anti-Judaic?» Harvard Theological Review, xviii (1925), pp. 103–109. Adolf von Harnack, «Zur Textkritik und Christologie der Schriften Joha
511
Eldon Jay Epp. The Theological Tendency of Codex Bezae Cantabrigienses in Acts (Cambridge, 1966). О предшественниках Эппа см. в его книге с. 12–26.
512
Предположение, которое выдвигалось ранее, см., напр. P. H. Menoud, «The Western Text and the Theology of Acts», Studiorum Nom Testamenti Societas, II (1951), pp. 27–28.
513
Этот вывод сам Эпп не формулирует, см. ниже.
514
Alexander Globe, «Some Doctrinal Variants in Matthew 1 and Luke 2 and the Authority of the Neutral Text», Catholic Biblical Quarterly, xlii (1980), pp. 52–72; Bart D. Ehrman and Mark A. Plunkett, «The Angel and the Agony: The Textual Problem of Luke 22:43–44», Catholic Biblical Quarterly, xlv (1983), pp. 401–416; Mikeal Parsons, «A Christological Tendency in p75», Journal of Biblical Literature, cv (1986), pp. 463–479; Peter M. Head, «Christology and Textual Transmission: Reverential Alterations in the Synoptic Gospels», Novum Testamentum, xxxv (1993), p. 105–129; Bart D. Ehrman, The Orthodox Corruption of Scripture.
515
Интерпретация значимых отрывков иногда затруднена необходимостью предварительно решить ту или иную текстологическую проблему. В одних только Евангелиях можно сослаться на пролог Евангелия от Иоанна (1:18), рассказ о Рождестве у Матфея и Луки (напр., Мф 1:16, 18; Лк 1:35), описание Крещения (напр., Мк 1:10; Лк 3:22; Ин 1:34), различающиеся варианты Страстей (напр., Мк 15:34; Лк 22:43–44; Ин 19:36). Более того, вариации имеют важное значение для целого ряда сюжетов, по-прежнему волнующего умы историков и толкователей Нового Завета, в частности, для решения вопроса о том, могли ли тексты евангелий использоваться в поддержку адопционистской христологии (напр., Мк 1:1; Лк 3:22; Ин 1:34) и антидокетической (напр., западные не-интерполяции), было ли у Луки учение об искуплении (напр., Лк 22:19–20) ли члены Иоанновой общины разделяли гностическую христологию (напр., 1 Ин 4:3) и называл ли кто-либо из новозаветных авторов Христа Богом (см. Евр 1:8). См. Ehrman, Orthodox Corruption of Scripture, pp. 276–277.