Страница 16 из 26
К сожалению, эта проблема пока не привлекает должного внимания исследователей. Разве что неуязвимость фронтового бомбардировщика теперь больше связывают с надежным внешним прикрытием истребителями сопровождения. А жаль. Даже по опыту локальных войн последнего десятилетия известно: для обеспечения «непробиваемого» эскорта у истребителей, загруженных выполнением целого ряда задач, часто не хватало сил.
Третий вывод – всевозрастающая ответственность командира звена за выполнение боевой задачи. С принятием на вооружение ВВС Египта современных боевых самолетов советского производства перед четверкой экипажей ставились уже такие задачи, выполнение которых ранее было под силу только эскадрилье. Звено обрело тактическую независимость, а его ведущий – право самостоятельно принимать в воздухе решения.
Конечно, и до начала боевых действий многих командиров звеньев отличала высокая летная выучка: они отменно пилотировали самолет и метко поражали цели на полигоне, уверенно «водили» за собой подчиненных. Но в условиях мирного времени такие вопросы, как оценка обстановки, анализ возможностей своих и противника по нанесению удара, выбор оптимального варианта действий, планирование группового боя, не ставились с той остротой, которая требуется для выполнения реальных задач. Вот почему принятие арабскими летчиками ошибочных решений в экстремальных ситуациях часто обходилось намного дороже, чем их промахи в стрельбе или бомбометании. Так что призыв о повышении требований к командиру звена уже тогда был тесно связан с необходимостью в его лице готовить летчика-руководителя тактического уровня.
(Продолжение следует)
В.ТКАЧЕВ
Крылья России
Рис. Е. СЕЛЕЗНЕВА
Продолжение. Начало в № 10-12 за 1991 г., № 1-4, 7-11 за 1992 г., № 1, 3, 5, 7, 11-12 за 1993 г.
В ответ на телеграмму, посланную в Авиаканц с жалобой на моего «старого друга» «Ньюпор», я получил в начале января «Моран-Парасоль», изготовленный на московском заводе «Дукс». Аэроплан оставлял хорошее впечатление, он был более скоростным, чем «Ньюпор», а главное, его крыло было расположено над головой пилота, что обеспечивало хорошие условия для визуального наблюдения, фотографирования и прицельного бомбометания. К сожалению, больным местом оставался все тот же мотор «Гном».
Теперь мне предстояло в кратчайший срок овладеть навыками в управлении, поскольку «Моран» имел «нормальные» рули, как и на всех других аэропланах последних типов, а я привык к старой уродливой «ньюпоровской» системе. Ясно было, что прежние привычки надо было ломать не в воздухе (где грубая ошибка грозила бы катастрофой), а на землей гоняя аэроплан по заснеженному мерзлому грунту.
К сожалению, уже первое руление по тряскому полю вызвало опасение по поводу прочности планера: новичок угрожающе, со скрипом раскачивал законцовками крыла, словно осел длинными ушами. Выяснилось также, что в условиях тряски быстро разрушаются задние подшипники крепления мотора. И я понял, что, прежде чем я буду готов к полету, самолет совершенно утратит свои летные качества. Пришлось просить чиновников Авиаканца разрешить мне переучивание в Севастопольской авиационной школе.
Седьмого января я распрощался со своим отрядом и после коротких сборов выехал на автомобиле в Конск, чтобы перед убытием в Крым представиться генерал-квартирмейстеру. Закончив все формальности, зашел в кафе немного подкрепиться. Там находилось немало офицеров-фронтовиков. Ко мне подошел один из них и обратился с просьбой подвезти писателя Евгения Николаевича Чирикова. Так нежданно-негаданно я обрел именитого попутчика.
Уже через час автомобиль «рено», за рулем которого сидел Мороховский, мчал нас по степи. В пути Чириков стал внимательно рассматривать белый эмалевый крест на моем мундире. Когда наши взгляды встретились, он не преминул спросить, за что я получил эту награду, став волею судьбы первым георгиевским кавалером-авиатором.
Пришлось рассказать о памятном разведывательном полете во время Галицийской битвы. Слово за слово Чириков заинтересовался всем ходом этого сражения. Узнав, что происходило на фронте, он промолвил задумчиво:
– Да, бои под Травниками – это целая эпопея! Не понимаю, однако, зачем понадобилась нам эта парадная рисовка под убийственным огнем неприятеля?
– Видите ли, в той атаке как нельзя более полно проявились традиционные качества гвардейцев, – объяснил я. – И рядовые, и офицеры были тогда охвачены боевым экстазом и не считались ни с чем.
Тут я сослался на старую песню, услышанную однажды на привале:
– Замечательная песня! – воскликнул Чириков. – От нее веет могучим, несгибаемым духом русского солдата…
За разговорами мы даже не заметили, как подъехали к Кольцам. Там, пожелав друг другу счастья в будущем, распростились, не ведая, что через пять лет нас снова сведет судьба в такой обстановке, которую никак нельзя назвать счастливой…
По пути в Севастополь, на станции Казатин, я зашел в буфет. Огромное помещение было заполнено офицерами, преимущественно молодыми. Подыскивая свободное место, невольно заметил на себе пристальные взгляды присутствовавших.
«В чем дело?» – удивился я, мельком оглядывая себя. В моей одежде вроде бы все было нормально. Отыскав свободное место, сел, сделал заказ. Рядом со мной располагалась веселая компания. Вижу, на столе у соседей вдруг появились бутылки шампанского. Один из офицеров встал и, держа в правой руке бокал с искристой влагой, громко, стараясь заглушить общий шум, взял слово.
– Господа, война, участниками которой все мы являемся, длится уже почти полгода. И за все это время мы могли видеть белый эмалевый крест только на груди генералов. А вот сегодня наконец перед нами впервые предстал кавалер этой почетной награды – офицер. – Оратор поклонился в мою сторону.
– Будьте здоровы, капитан!
Мне поднесли бокал с шампанским, и я невольно стал объектом всеобщего внимания. Повсюду слышались не только поздравления в мой адрес, но и протестующие выкрики против системы вручения самой этой боевой награды.
Надо признать, недовольство офицеров было вполне справедливым. Как помню, еще в конце августа 1914 года (то есть до окончания Галицийской битвы) командующий 3-й армией генерал Рузский за проведение Львовской операции был награжден государем орденами святого Георгия III и IV степеней. О рядовых же и унтер-офицерах, истинных героях фронта, вспомнили много позже, когда приказом по Юго-Западному фронту от 8 ноября 1914 года за № 236 была созвана первая Георгиевская кавалерская Дума. Она в числе других рассматривала и мое представление. А вот вопрос о посмертном награждении Петра Николаевича Нестерова за его беспримерный подвиг был поднят только на втором заседании Думы, 25 января 1915 года. Если так запоздало отмечался подвиг, совершенный буквально на глазах у высокого начальства, то что говорить тогда о представлениях, например, пехотинцев или кавалеристов?