Страница 29 из 37
Стены старинных городов, частоколы укреплений, сторожевые башни, мосты, церкви, избы, амбары, колодезные срубы, бани — невозможно перечислить все строительные применения сосны. И это только на земле. А на воде? «По словам сведущих русских людей, сосновый корабль лучше корабля, построенного из дуба, а между тем во всей остальной Европе дуб считается наилучшим деревом для постройки кораблей», — говорит Д. Кайгородов в своих» Беседах о русском лесе». И объясняет, почему: «Сосновый корабль значительно дешевле дубового, а между тем гораздо лучше выносит различные невзгоды на море, в особенности между льдинами: там, где упругая сосна гнется и подается, менее упругий, хотя и твердый дуб трещит и ломается».
Как знать, может быть именно из такой сосны были срублены изображенные на этом старинном рисунке русские лодьи, издавна бороздившие суровые северные моря.
Из рудовой сосны изготавливали и прекрасный корабельный рангоут — мачты, реи, гафели, на которых крепились паруса. Упруго-гибкие деревянные конструкции хорошо противостояли шквалистым порывам ветра. Недаром иностранцы издавна плавали к российским берегам за строевым лесом для своих кораблей. Известно, например, что с этой целью норвежский наследный принц Магнус в начале XI века посетил устье Северной Двины.
Борис Годунов повелел обнести деревянными стенами границы всех посадов Москвы для защиты от вражеских нашествий. Строительство было начато в 1591 году и закончено менее чем за год. Огороженную таким образом часть столицы назвали Скородомом или Скородумом. Поляки, захватив Москву, сожгли деревянные стены, но укрепление возродилось вновь в 1633–1640 годах уже в виде земляного вала со рвом и тыном. В одной из старинных летописей рассказывается о строительстве таких стен: «У града около валу рубиша кожух и землю насыпаша, того же лета и ров копаше глубле человека». Здесь же приводится рисунок, на котором видно, как плотники возводят две параллельные рубленые стены (кожух), в промежуток между ними работники засыпают землю, таская ее в деревянных ведрах и в мешках, с наружной же стороны кожуха деревянными лопатами копают ров.
А за стенами московского Скородома, полностью оправдывая его название, раскинулся необычный, но тоже деревянный рынок. Здесь торговали … домами на вывоз. Вспомним описания страшных московских пожаров, периодически превращавших в пепел значительную часть города. Голландец Ян Стрейс, побывавший здесь в 1675 году, писал: «Несмотря на то, что два или три раза в неделю возникают пожары, погорельцы не терпят большой нужды и убытков… Ежели у кого дом сгорит до тла, тот может сразу же купить новый». Конечно, все было отнюдь не так безмятежно просто, как это казалось заезжему иностранцу, однако торговля большими и малыми готовыми срубами, которые легко можно было разобрать, перевезти и собрать снова на новом месте, способствовала тому, что город очень быстро отстраивался, оправляясь от пожаров.
В истории русского плотницкого искусства есть поистине уникальный пример, когда крепостные стены… путешествовали по воде. В 1551 году, в царствование Ивана Грозного, под Угличем были срублены и обработаны сосновые бревна для стен нового города. Затем бревна сплавили по Волге до устья реки Свияги, правого ее притока. Здесь, в нескольких десятках километров от Казани, их выловили и очень быстро — за четыре недели "собрали" город-крепость Свияжск, который в следующем году стал базой русских войск, осадивших и взявших столицу Казанского ханства.
Вероятно, именно из сосновых бревен рубили самые первые стены московского Кремля, то есть как раз те стены, которые и дали Москве право зваться городом. Благо, строительный материал был совсем рядом. Сосновые боры простирались тогда к западу и юго-западу от Кремлевского холма, где теперь Боровицкая площадь и ступенчатая пирамида Боровицкой башни. Лишь в начале XIV века Иван Калита возвел более прочные дубовые стены, которые простояли, впрочем, едва ли полстолетия. Внук Калиты Дмитрий Донской заменил их белокаменной кладкой. Потому и стали величать столицу великого княжества Московского белокаменной.
Древесина ели уступает по прочности сосновой. В ней меньше смолистых веществ, к тому же она не такая плотная, по цвету желтовато-белая, без характерного для сосны ядра. Тем не менее ель издавна давала строевую древесину, соперничавшую с сосновой. А поскольку она хорошо раскалывается вдоль, то особенно ее ценили мастера, работавшие с так называемым щепным товаром. Тоненькие еловые дощечки (щепа) в их умелых руках превращались в обечайки для сит и решет, в короба и клепку, из которой делали кухонную утварь — бадейки, лохани, ушата, в драницу, идущую на покрытие крыш. Впрочем, как мы уже знаем, на это употребляли и другие деревья, в том числе сосну.
Но были области применения, где сосна не могла соперничать с елью. Например, только ель годилась на кокоры — материал для так называемого деревянного набора корабельного корпуса. Что же такое кокоры? Прежде чем дать объяснение, вспомним, как выглядит еловый лес после ураганного ветра. Многие старые деревья лежат на земле, взметнув пласты почвы и мха, поднятые толстыми корнями, которые разбегаются от основания ствола наподобие щупалец гигантского осьминога. Стоп! Теперь представим себе каждое такое «щупальце», если отделить его от дерева вместе с непосредственно примыкающей частью ствола. Получится что-то вроде гигантской деревянной клюки или кочерги. Это и есть кокора. Из крупной кокоры получается сразу килевой брус и форштевень небольшого корабля или баржи, более мелкие служат той же цели при постройке лодок, идут и на бортовые ребра жесткости — шпангоуты. Когда появились многопалубные и многомачтовые морские суда, кокор требуемых размеров, естественно, не нашлось и поэтому киль и форштевень изготавливали уже отдельно и затем соединяли.
А вот у сосны строение корневой системы совсем другое. Это дерево имеет центральный корень, который служит своего рода якорем, предохраняющим от ветровала, и не столь развитую совокупность боковых горизонтальных корней. Из них порядочной кокоры не получишь.
В дело шли не только корни, но и упругие, пружинящие ветви ели. Стволы раскалывали топором и клиньями вдоль, а затем сплачивали образовавшиеся части вместе с основаниями веток — получалась плоская борона со многими зубьями — суковатка. Но вот сохи и старинные плуги делали из иных пород. На них шли деревья с более твердой древесиной — клен, рябина, береза, черемуха. У легендарного пахаря (по-древнерусски «оратая», «ратая») Микулы Селяниновича была, например, соха из клена, которой он, играючи пахал (орал), поднимая пласты земли, да и не только земли.
Как видите, и коренья, и каменья великие были нипочем кленовой сошке. Правда, и сошка была особая — богатырская, которую «с земельки повыдернути» не могли даже тридцать молодцев из дружины Вольги Святославговича.
Сосна и ель — и в прошлом, и в настоящем — наиболее массовые хвойные породы европейской части России. Значительно реже встречались здесь и, значит, значительно реже использовались в быту другие хвойные: сибирские лиственница, пихта и кедр. Они считались к западу от Уральского хребта особо ценными породами, и царские указы запрещали, например, использовать для гражданского строительства лиственницу, которая почти целиком поступала на нужды Адмиралтейства. Правда, не всегда. Скажем, далеко не все знают, что на рамы в зеркальных окнах Зимнего дворца и Эрмитажа пошла долговечная, прямослойная и некоробящаяся древесина именно сибирской лиственницы.