Страница 54 из 127
Во время хлопот с больной Катерину Александровну пригласили к княгине Гиреевой. Она удивилась этому неожиданному приглашению и не могла придумать, зачем ее приглашают к княгине.
— А я, черненькие глазки, вас по делу звала к себе, — ласково встретила ее княгиня. — Я вас замуж подумываю выдать.
Катерину Александровну поразило это неожиданное вступление.
— Где мне думать о замужестве, княгиня! — сухо проговорила она.
— Отчего же не думать? — улыбнулась старуха. — Вы молоды, хороши собой, добры, вы можете быть хорошей женой. Кстати, у меня и жених есть…
Катерина Александровна широко открыла глаза.
— Все наш добрейший Данило Захарович хлопочет, — ласково промолвила княгиня.
При этих словах по лицу девушки разлился яркий румянец. Ей было больно и обидно, что ее ненавистный дядя и тут вмешался в дело.
— У него есть один помощник… столоначальника, кажется; молодой еще человек…
— Княгиня, он меня не знает: как же можно толковать об его женитьбе на мне…
— Ах, дитя, дитя! Мы все устроим: он вас увидит. Конечно, вы ему понравитесь. Вы не можете не понравиться!.. Эта партия даст вам возможность не биться из-за куска хлеба… Он, правда, ничего не имеет кроме жалованья; но ведь он служит под начальством нашего доброго Данилы Захаровича и моего двоюродного брата. Мы общими силами выведем его в люди… Еще превосходительной будете! — пошутила княгиня, ласково потрепав Катерину Александровну.
Молодая девушка едва сдерживала свое негодование.
— Я уверена, что он не захочет жениться на незнакомой, — начала она, не сознавая, что говорит.
— Ах, дитя! Поверьте, что никто от своего счастья не убежит, — с уверенностью произнесла старуха. — Мы сваты хорошие, — засмеялась она. — Он будет рад, что его станут отличать по службе.
— Вероятно, его отличали бы и без того, если он порядочный человек…
— Ну да; впрочем, это не идет к делу!.. А вот вы мне скажите, когда вы готовы повидаться с ним.
— Княгиня, — в волнении заговорила Катерина Александровна, — у меня умирает сестра и покуда мне не до женихов, не до надежд на счастие… Я теперь отдала бы все, чтобы только спасти ее.
— Не упускайте и своего счастия… Я на днях уезжаю в деревню и потому хорошо бы теперь устроить все это…
— После, после, княгиня! — прошептала Катерина Александровна. — Благодарю вас. Но теперь я слишком сильно расстроена… Вы меня извините…
— Полноте, дитя, — с участием проговорила старуха, заметив на глазах Катерины Александровны слезы. — Ваша сестра еще малютка; дети часто хворают; это к росту; авось поправится.
— Нет, княгиня, ей не поправиться!..
Катерина Александровна закрыла лицо и разрыдалась. Она плакала в эту минуту не о сестре; она плакала о себе, о том, что ее уже считают вещью, что ею торгуют, что ее судьбой распоряжаются без ее воли. Она встала и начала прощаться с княгиней.
— Вы добрая сестра; вы примерная дочь, — проговорила старуха на прощание, целуя молодую девушку, — и я буду в восторге, устроив вашу судьбу, потому что вы будете и примерной женой, и любящею матерью!
Катерина Александровна вышла в комнату Глафиры Васильевны.
— Что это вы плачете? — спросила княжеская домоправительница. — А я надеялась, что вы, как солнышко ясное, выйдете от княгини, узнав об ее плане.
— Что мне до ее планов, когда у нас в доме скоро покойник будет! Моя сестра умирает, — проговорила Катерина Александровна.
— Ну, она младенец еще! Тоже, может быть, не сладкая жизнь была бы, — со вздохом произнесла Глафира Васильевна. — Кто раньше умер, тот и счастлив. Сами знаете, не сладка наша жизнь!.. Не надо ли ей чего?.. При деньгах ли вы?..
— Благодарю вас: мне ничего теперь не надо…
— Вы не скрывайтесь. Вы знаете, что мы готовы помочь. Княгиня вас как родную полюбила… Вы знаете, она старуха хоть и взбалмошная, а добрая…
Катерина Александровна не слушала рассуждений Глафиры Васильевны и поспешила выйти из княжеских палат. Ей было невыносимо тяжело. Какие-то смутные, гнетущие думы роились в ее голове. Ей казалось, что ее закрепостили, что ей трудно теперь вырваться на свободу. И по какому праву эти люди распоряжались ею? Она просила у них одного — места себе. Они насильно навязали ей несколько рублей; если бы она отказалась от этих денег, они рассердились бы на нее. Она взяла эти деньги, и они подумали, что они уже могут распоряжаться ее судьбой. Теперь приходилось дать отпор им, и за этот отказ они, быть может, станут мстить ей, лишат ее места, этого верного куска хлеба. Даже если они не будут мстить, то все-таки они перестанут оказывать ей покровительство, а между тем держаться на месте можно только при помощи покровительства или при помощи подкапывания под других, как держатся на своих местах Зубова и Постникова. Катерина Александровна сознавала, что для нее во всяком случае настают тяжелые дни, и хуже всего было то, что ей приходилось немедленно составить план действий. До сих пор события ее жизни слагались как будто сами собою; теперь приходилось обдумывать, как поступить в том или другом случае. Чтобы зрело обдумать это, нужно было иметь хотя кое-какое знакомство с жизнью, а этого знакомства еще не было у Катерины Александровны. Она пришла домой от княгини расстроенная и смущенная.
— Ну что, Катюша? — спросила Марья Дмитриевна у нее. — Зачем княгиня призывала?
— Жениха нашли! — ироническим тоном и с горечью ответила Катерина Александровна.
— Пошли им, господи, здоровья! Все о нас, бедных, заботятся! — вздохнула с умилением Марья Дмитриевна. — Да хороший ли человек-то?
— Какое мне дело, хороший он или нет! — сухо ответила дочь, предчувствуя, что она снова разойдется с матерью во взглядах на это дело.
— Да как же, Катюша? Ведь тебе с ним жить, — прогаворила Марья Дмитриевна. — Обвенчаться недолго, а потом уж и не развенчаешься.
— Нам теперь не о свадьбе думать надо, а вот о ней, — указала Катерина Александровна на лежавшую в забытьи за ширмами Дашу.
— Уж что, маточка, думать! — заплакала мать. — Не жилица она на белом свете… Христова невеста!.. Господи, и за что ты меня наказуешь?..
Марья Дмитриевна как-то беззвучно, беспомощно и приниженно плакала, опустив голову на грудь и сложив на коленях руки. Катерина Александровна вышла из душней, пропитанной запахом лекарства комнаты на галерею, чтобы подышать свежим воздухом, и задумчиво стала смотреть на расстилавшийся за забором двора плац. Невесело было у нее на душе. Минут через пять к ней вышел штабс-капитан.
— Что вы, милейшая Катерина Александровна, все тоскуете? — ласково заговорил он. — Слезами да вздохами горю не поможете!
— Да что же делать, Флегонт Матвеевич, если горе выше головы выросло, — проговорила Катерина Александровна, проводя рукой по щекам, покрытым слезами. — Все это так неожиданно, так случайно делается.
Штабс-капитан нахмурил брови.
— Вы этого не говорите, — задумчиво произнес он, качая головой, — Это не случайно делается… То-то и худо, что горе у нас постоянно по пятам идет, а случайностью в жизни бывает только радость. В том-то вся и штука, чтобы было наоборот, чтобы радости и счастье были постоянными нашими спутниками, а горе было бы только случайностью…
Старик смолк на минуту и облокотился рядом с Катериной Александровной на подоконник галереи.
— Вон есть страны, где солнце постоянно светит, где реже ненастье бывает, где ночные морозы не губят того, что распустилось за день, где дурные дни только случайность, а хорошие обыкновенное явление, — в раздумье заговорил он. — Там лучше жить человеку, чем у нас, где такой ясный да теплый денек, как нынче, только редкий гость, а зимние морозы, дождливое лето, весеннее да осеннее ненастье — постоянные спутники нашей жизни…
Катерина Александровна молчала: она не то внимательно слушала старика, не то передумывала свои собственные думы под мерное течение его речи.
— Взгляните-ка на свою жизнь, — неторопливо говорил старик, что-то обдумывая. — Не умри ваш отец, и жили бы вы до сих пор в подвале, никто не помог бы вам, не позаботился бы о вас, может быть, даже детей не взяли бы в приюты, где отдается предпочтение сиротам… Положим даже, что вы поступили бы на место, ваши деньги пропивал бы отец или вам пришлось бы совсем бросить семью. Только его смерть случайно заставила людей обратить на вас внимание и уделить вам хоть грош… И как часто, милейшая Катерина Александровна, повторяются подобные случаи: гибнет семья, голодает, живет в холоде и в сырости, — никто и не думает о ней; так идут для нее долгие, безрассветные дни, — вдруг отец или мать семьи не вынесут гнета нужды, утопятся или удавятся — и все общество заволнуется, через газеты сборы делают для семьи, люди тащут ей гроши, старое тряпье и из этих ниток с мира шьется голому рубашка. А разве до этой минуты легче было семье? Разве до этой минуты она не состояла из большого числа горемык?.. Эх, что и говорить! Кому это не известно: малый ребенок это поймет!.. Да, да, горе у нас не случайно, случайно только счастье.