Страница 105 из 116
— Ой, даже не это… готовились повесить, и знаешь, где?
Однако досказать сон снова не пришлось: проснулись и остальные обитатели печи. Оказывается, с вечера была жарко натоплена русская чечь и все пятеро изъявили желание спать именно на ней. Правда, Валера, наигравшись со взрослыми, запросился потом к маме.
Девчонки юркнули одеваться в тёткину комнату, Федя с Борисом подсели на диван.
— Ну как, всё нормально? Наверно, помогал по хозяйству? — спросил Борис.
— Да. Десятка полтора суковатых чурбаков поколол… пока занесли, сложили — темнеть начало. И уж больно пацан не хотел отпускать.
— Патроны принёс?
— Из сарая забрал, но прихватил не все, придется сходить ещё. Случилась ноша более срочная…
Он не успел пояснить, какая именно, так как вернулись девчата. У Веры опухоль с губ сошла да и на лице следов от побоев почти не стало заметно. Однако припухлость появилась у Бориса. Она явно бросалась в глаза, Вера то и дело косилась в его сторону.
— Борь, а что это у тебя с нижней губой? — поинтересовался и Ванько.
— А вон, — кивнул он на свою ненаглядную. — Локтем двинула, чумичка.
— Не будешь распускать! — заметила та назидательно — Думаешь, я с тобой целоваться собирался? Больно нужно… Хотел сказать что-то на ушко, так ты сразу…
— Ничего, до свадьбы заживёт! А после она и дичиться не станет.
— Если я ещё захочу на ней, дурёхе, жениться!..
— Ну, а с Тамары причитается: у меня для неё сюрпризик! — Ванько вышел в сени и вернулся с объёмистым узлом.
Она сразу же узнала свою скатерть, и ей стало не до вознаграждений. Молча развязала, стала разбирать содержимое. Это были какие-то документы, письма, фотографии, одежда. К каждой вещи она припадала лицом, словно желая насладиться запахом родного дома. Не всхлипывала, не причитала, только слёзы лились в два ручья… У Веры и тётки глаза тоже были полны слёз. Девчонку на время оставили одну, чтобы не мешать горестным воспоминаниям.
В и н т о в о ч н ы й порох из патронов, найденных в зарослях после ухода наших, а также конфискованных у полицая и даже тех, что прихватил с собой недавно ночью, расходовали бережно, он тянулся долго, но вскоре снова кончился. Как и запас серы, которой навыколупывали было из ребристых катков, каковыми молотили на току хлеб (ею были закреплены железные штыри-полуоси с боков). Из этой серы приловчились делать «спички», окуная в расплав нарезанные кусочками стебли куги. Она легко загорается от тлеющей ваты либо уголька и воспламеняет спичку. Но всё это кончилось и приходилось до головокружения и слёз дуть-раздувать, пока добьёшься пламени, чтобы зажечь лампу или в печи.
И Ванько с Рудиком отправились на Чапаева забрать остальные патроны да заодно и распилить акациевые брёвна.
Зима стояла сиротская, с неустойчивой погодой. С утра было вроде по-божески, осадков не ожидалось. Но на подступах к станице неожиданно потемнело, завьюжило, повалил густой снег; округа, посветлев, на глазах преобразилась. Станичная детвора высыпала на улицы играть в снежки. На место прибыли задолго до обеда.
На этот раз Елена Сергеевна обрадовалась не меньше Сережи, когда Ванько вручил ей двухлитровый бидончик с керосином.
— Ой, какое ж вам спасибо, ребятки! — воскликнула она, подняв крышку и понюхав с таким удовольствием, словно это был мед. — Без света — хоть плачь. Было немного оливкового масла, но и оно кончилось. А этого богатства хватит теперь до лучших времён!
— Верите, что они скоро придут?
— Без такой веры жить бы стало совсем невмоготу. Верим и надеемся. А вы разве нет?
— Мы, тёть Лена, тоже. И даже знаем, что ждать осталось недолго.
— Твои слова да богу бы в уши, как говорит наша бабушка! А это с тобой…
— Мой товарищ, Рудик. Пришли распилить акации. Тащи, Серёга, пилу!
— У нас и те дровишки ещё тянутся, — сказала Елена. — Как топим, так и поминаем тебя добрым словом.
— Зима только началась. А с Сережей вы с такими брёвнами не справитесь.
Вскоре брёвна одно за другим стали превращаться в кучу чурок. Когда она выросла до внушительных размеров, Ванько уступил место у козел хозяйке и взял в руки колун. Сережа принялся таскать поленья в сарай и делал это столь шустро, что друг едва успевал обеспечивать его работой.
— Ну ты и моторный! — похвалил он его, когда дело шло к завершению.
— Закончим — сделаю тебе подарок.
— Который сюрприз? — вспомнил тот прежнее обещание.
— Сюрприз да ещё какой! Хочешь иметь настоящий прящ?
— А то нет? А где ты его возьмёшь?
— Сами сделаем. Имеется отличная резина! Кончай трудиться, найди старый ботинок для кожатки да срежь покрасивше рогатку. Вот тебе ножик. Но смотри не порежься, он острый.
— Ура! У меня будет настоящий прящ! — Взбрыкивая от радости, он убежал выполнять задание. И вскоре вернулся. — Вот, нашёл аж три штуки. Такие? — показал срезанные заготовки.
— Вот эта — годится. Но давай сперва договоримся, что ты не будешь стрелять по птичкам, даже по воробьям. Идёт?
Управившись с дровами, Рудик ушёл навестить тётку, Елена Сергеевна — готовить обед, а Ванько с Серёгой занялись прящом. Резинки вырезали из противогазной маски, и он получился на загляденье. Для мишени нашлась дырявая сковородка, на боеприпас ушла пара кирпичей. Меткости стрельбы стали учиться метров с десяти.
Стрелял, разумеется, Сережа. Он, пожалуй, впервые держал в руках эту заветную мечту всех подростков, и на первых порах не всё получалось — мазал.
— Ты, старик, не спеши отпускать кожатку, — наставлял его Ванько. — И когда целишься, представляй, будто перед тобой не сковорода, а полицайская морда. И ты хочешь вмазать ему в лоб. Отомстить за тётю Клаву.
Дело вскоре пошло на лад. После нескольких удачных попаданий стрелок счёл необходимым уточнить, в кого ж можно стрелять.
— А ворон и кряков можно убивать?
— Ворон — пожалуй. Они птичьи гнёзда зорят. Но, опять же, старайся, чтоб и на расплод немного осталось.
Во время обеда он решил выяснить-таки и насчёт лягушек, или «кряков», которых летом в зароях «не меньше миллиона».
— От них больше вреда, чем от ворон. Потому что писаются, а потом на на руках бородавки, — пояснил он.
— Сережа, ты же за столом находишься! — укоризненно заметила мать. — А ну прекрати!
Пришлось разговор этот отложить и главное внимание уделить обеду. На стол были поданы суп гороховый с мясом и кукурузные лепёшки. А кто ж не любит гороховый суп, даже если он и без мяса! Елена Сергеевна всё же заметила извинительно:
— Вы, конечно, заслужили лучшего угощения, но…
— Отличный супец! — не согласился Ванько. — Да ещё и со с мясом. У вас вроде и худобы никакой не видно.
— Была и худоба, да кончилась. Бычка променяла на кукурузу, коровку-кормилицу забрали немцы. Пришлось, хоть и жалко было до слёз, извести и овечку. Её да с пяток кур засолила в кадке, упрятала в погреб. Вот и тянутся понемножку — и мясцо, и соль.
— Тёть Лена, — управившись с добавкой, поинтересовался, на всякий случай, Ванько, — вам, случайно, не знакома такая фамилия: Голопупенко?
Сережа прыснул, а мать сказала:
— Что-то вроде знакомое… Нет, не припомню. Тебе зачем?
— Я как-то познакомился с ихним пацаном. Я с Тамарой и он убежали тогда из казаматки. А вот адрес, где живёт, спросить не додумался.
— Может, наша бабушка знает, пойду спрошу.
Едва мать вышла, как Сережа вернулся к несостоявшемуся разговору:
— А по крякам из пряща можно стрелять? Их за станицей больше миллиона. Квакают — аж сюда слыхать. Мы летом ходили на них с лозинами.
— Всех перелупили?
— Не-е! Может, штук сто. Мама перестала пускать: там полицаи стали людей убивать. Я не видел, но слышал, как они из пулемёта: ды-ды-ды, ды-ды!
— Ты чего это раздыдыкался, вояка? — вернулась мать. — Бабушка вспомнила: году в двадцать шестом или седьмом дочка её подруги выходила замуж за казака с такой фамилией. Тогда они жили на улице, которая сейчас называется Заройной. Это недалеко отсюда.