Операция «Валгалла»

И вот они уже в воздухе, оторвались от дорожного покрытия под градом пуль, «Виктори Колон» бросилась им навстречу.

— Мы врежемся! Врежемся! — крикнул Гоффер, но Бергер упрямо держал направление, не желая жертвовать тягой, ради высоты. И только в последний момент, он оттянул колонку управления на себя до предела, направив самолет резко вверх, пролетев над вершиной колонны в пятнадцати-двадцати футах.

— Слава Богу! Нам удалось это. Просто поразительно, — сказал Штрассер.

— Неужели вы во мне сомневались, рейхсляйтер? — Хайни Бергер засмеялся, не заметив из-за испытываемого им возбуждения, что проговорился, выполнил разворот вправо и пролетел над крышами того, что осталось от Берлина.

Это произошло примерно в то же время, когда часовой у выхода из бункера на Герман-Герингштрассе услышал шум приближавшейся машины. Штабная машина остановилась перед въездом на бетонный пандус. Водитель, темная фигура во мраке, вышел из машины и пошел вперед.

— Назовите себя! — потребовал часовой.

Борман вошел в круг света от лампы. Часовой вытянулся.

— Простите, рейхсляйтер. Я не понял, что это вы.

— Плохая ночь.

— Да, рейхсляйтер.

— Но скоро все будет хорошо. Для всех для нас. Вы должны в это верить.

Борман похлопал его по плечу и пошел вниз по пандусу, в темноту.

Восемь

Напряжение, ощущавшееся в самолете, рассеялось не сразу, поскольку, пока они летели над Берлином, русская артиллерия, казалось, вела за ними охоту. Во многих районах города разгорались пожары, и в темноте слышался треск электрических разрядов, когда снаряды один за другим поражали цели.

— Такое не забудешь, не так ли, майор? — сказал Штрассер, глядя вниз, наблюдая процесс полного уничтожения. — «Сумерки богов».

— Нам, для полного удовольствия только партитуры Вагнера и не достает, — сказал Риттер. — Нас, немцев, добросовестно тренировали ценить совершенство.

— О, могло быть хуже, — возразил Штрассер. — Мы могли оказаться там, внизу.

Что-то ударило в фюзеляж, самолет сильно тряхнуло.

— Зенитки! — крикнул Бергер. — Снижаюсь!

Он неожиданно и круто бросил самолет в штопор, который длился, казалось, вечность. Рев двигателя достиг предельной высоты, и, наконец, и только тогда, когда разрывы оказались, действительно, очень близко, Бергер потянул на себя колонку управления, и выровнял машину.

Гоффер едва успел отвернуться, как у него открылась сильная рвота. Штрассер сказал с едва заметным презрением в голосе:

— У вашего главного сержанта желудок этого не принимает.

— И что? — спросил Риттер. — Мне говорили, что гранд-адмирал Денитц страдает морской болезнью каждый раз, как выходит в море, но он величайший моряк Германии.

Постепенно пожары и вспыхивающие на земле точки взрывов растворились в ночи. Бергер прокричал, чтобы его услышали на фоне рева двигателя:

— Вот что я вам скажу: мы выбрались. Никогда не думал, что у нас получится. Ни секунды.

— Вы молодец, — похвалил Штрассер. — Прекрасный образец летного мастерства.

Риттер сказал, неожиданно почувствовав раздражение.

— Еще не выбрались из леса.

— Чепуха, — прокричал Бергер. — Дальше все пойдет как по маслу.

И он оказался прав, при тех общих условиях для них все складывалось наилучшим образом. Они летели сквозь ночь на высоте пятисот футов, в темноте, в проливной дождь. У Бергера с губ не сходила легкая улыбка, он явно был собой очень доволен.

Гоффер уснул. Штрассер, занявший место рядом с Бергером, делал записи в своем дневнике, пользуясь светом от панели управления. Риттер курил сигарету и, наблюдая за ним, задавался вопросом, что вершится в голове, за этим спокойным невыразительным лицом, но занятие казалось бессмысленным. Такая же напрасная трата времени, как поиск ответа на вопрос: какого черта он здесь оказался.

Как в шахматной партии. Делаешь ответный ход в зависимости от предыдущего хода. Совершенно открытая ситуация. Нет возможности узнать, чем кончится, пока не кончено. В сущности, какое это имеет значение? Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Проснулся он мгновенно, как только рука коснулась его плеча. Штрассер сказал:

— Мы рядом с Плауэном. Бергер пытается разбудить посадочную полосу.

Риттер посмотрел на часы и с удивлением увидел, что уже три. Он обратился к Гофферу:

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, майор, гораздо лучше. Травить больше нечем. Я всегда плохо переносил полеты, любые полеты. Помните тот транспортный самолет, на котором нас вывезли из Сталинграда?

Бергер говорил, используя микрофон на горле:

— Рыжая лисица, это Валгалла. Вы меня слышите? — Ответом был только треск статических помех. Он попытался снова, покрутив один из циферблатов. — Рыжая лисица, это Валгалла. — В следующее мгновенье пришел голос, перекрывший статический шум.

— Валгалла, это рыжая лисица. Слышу вас с интенсивностью пять.

— Я сажусь на дозаправку, в соответствии с договоренностью. Какая у вас ситуация?

— Сильный дождь, легкий наземный туман, видимость приблизительно 150 ярдов, мы поставим для вас посадочные огни.

— Все прелести домашнего уюта, — сказал Бергер. — Спасибо. — Прошла минута, и в темноте по правому борту вспыхнули две параллельные линии огней. — Я вижу вас теперь, — сообщил Бергер. — Иду на посадку. — Он развернулся по ветру и начал снижение.

Риттер спросил:

— Мы здесь задержимся?

— Ровно настолько, сколько нужно для заправки баков, — ответил Штрассер. — Нам еще далеко лететь.

Они снижались среди дождя и тумана навстречу огням, неожиданно взвизгнули шины при ударе о землю, когда Бергер усилил торможение, самолет замедлил свой бег, хвост опустился.

И тут у Бергера вырвался крик изумления, поскольку грузовики, которые появились из темноты с обеих сторон и неслись к ним, имели на бортах нарисованные красные звезды.

— Прочь отсюда! — крикнул Штрассер.

Бергер увеличил обороты двигателя. Солдаты в грузовиках сразу начали стрелять. Пулей разбило одно из боковых окон. Риттер взял «Шмайсер» и, выставив его в окно, послал длинную очередь. В это время они уже снова разбегались по взлетной полосе, грузовики старались держаться с ними вровень, но эту гонку они проиграли. Бергер взял на себя колонку управления, и самолет пошел на подъем, во тьму.

Они поднялись на три тысячи футов. Штрассер спросил:

— Что теперь?

В первый раз он утратил хладнокровие и выглядел, действительно, обеспокоенным. В силу непонятных причин, это показалось Риттеру утешительным до странности.

— В данный момент я с точностью знаю только то, что топлива у меня осталось на сорок минут, и это включает резервный бак, — сказал Бергер. И в этот кризисный момент он обратился к Риттеру. — Посмотрите по местной карте «Люфтваффе», она сверху. Что есть вблизи наших рубежей в пределах пятидесяти миль к югу отсюда.

Риттер разложил карту на коленях и включил свой фонарик.

— Есть место под названием Плодин, обведенное красным, примерно в сорока милях. В соответствии с кодами, это значит, что там резервная фидерная станция. Что это может быть?

— Часть системы поддержки для ночных истребителей. Место, где они могут сесть, если у них проблемы. Ангар и единственная полоса, как правило, трава. Возможно, до войны это был частный летный клуб. Я попробую их запросить.

— Вы запрашивали в прошлый раз, — напомнил Штрассер. — Вам ответили на прекрасном немецком, а что получилось?

— Хорошо. Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил резко Бергер. — Я не могу увидеть, во что мы садимся, пока не спущусь, потому что первые признаки рассвета появятся не раньше четырех. За двадцать минут до того, по моему разумению, у меня кончится топливо. Вы, возможно, читали, что в подобных ситуациях люди, обычно, прыгают. К сожалению, у нас только один парашют, да и на том я сижу.