Страница 21 из 52
— Майор! — позвал Гоффер.
— Я слышу, — успокоил его Риттер.
Он подошел и встал рядом со главным сержантом, прислушиваясь. К ним присоединился Бергер.
— В любом случае, это не танк.
— Нет, какая-то машина, — сказал Риттер.
Машина затормозила снаружи и остановилась, стали слышны приближавшиеся шаги. Трое мужчин тихо ждали в темноте. Шаги стихли, раздался щелчок, и открылась калитка в воротах. Риттер и Бергер одновременно включили фонарики, их свет вырвал из темноты Штрассера.
— Герр Штрассер, — сказал весело Бергер. — Мы были готовы начать стрельбу. Почему бы вам было не просвистеть несколько тактов из «Deutschland Uber Alles»[9] или еще что-нибудь?
— Хорошо бы открыть ворота, машину лучше завести под крышу. Я не хочу привлекать нежелательное внимание.
Гоффер сказал:
— Бог мой, это же…
Штрассер повернулся к ним. Он пристально посмотрел на Риттера и сказал спокойно:
— Штрассер, меня зовут Генрих Штрассер. Я здесь по поручению шефа партийной канцелярии для выполнения известного вам дела. Вы меня ждали, майор?
— О, да, — ответил Риттер. — Мы ждали именно вас. — Он обратился к Гофферу, пока Бергер открывал ворота. — Заведи машину герра Штрассера в укрытие, Эрик.
Штрассер обнял Бергера за плечи.
— У нас есть шанс убраться отсюда на этой штуке?
— Не вижу причин сомневаться, — успокоил его Бергер. — Они даже не думают о возможности такой попытки на этой стадии. По крайней мере, я рассчитываю именно на это.
Тихо переговариваясь, они направились к самолету. Гоффер завел машину в гараж, и Риттер снова закрыл ворота.
Гоффер прошептал Риттеру:
— Но этот человек не герр Штрассер, это же сам рейхсляйтер. Что происходит?
— Я знаю Эрик, и Бергер сказал, что они не встречались, хотя совершенно ясно, что они очень хорошо знают друг друга.
— Так Бергер знает, кто он на самом деле?
— И кто же это, Эрик? — Риттер закурил сигарету. — Мартин Борман или Генрих Штрассер, что это меняет, если он предпочитает одно имя другому, кто мы, чтобы возражать?
— Майор Риттер! — позвал Штассер. — Одну минуту, если не возражаете. — Они с Гоффером подошли к самолету, и Штрассер посмотрел на часы. — Сейчас девять часов. Капитан Бергер полагает, что мы должны вылететь около полуночи.
— Да, я так и понял, — сказал Риттер. — Как взлетать? Я имею в виду, что будет совершенно темно, если они не пришлют еще несколько бомбардировщиков, чтобы устроить несколько пожаров.
— Когда мы стартуем, мы будем делать все очень быстро, — сказал Бергер. — У меня в самолете целый ящик осветительных ракет. Я запускаю двигатель, и в момент, когда я готов, я хочу, чтобы вы запустили первую ракету. После первой сотни ярдов — вторую. Возможно, нам потребуется запустить еще одну, но я не уверен. Вам будет совсем нетрудно стрелять через боковое окно.
— Тогда во время самого взлета, мы будем достаточно хорошо видны, — сказал Штрассер.
— Две-три минуты всего. Конечно, когда мы уже взлетим, чем темнее будет, тем лучше, но если вы не хотите оказаться на верхушке «Виктори Колон»… — он пожал плечами.
— Только не это, капитан, — сказал Штрассер. — Это, однако, доказывает, что нам предстоит несколько веселых минут.
Риттер отошел и сел на упаковочный ящик у ворот. Он сунул сигарету в рот и стал вынимать спичку. Штрассер подошел к нему с зажигалкой.
— Благодарю вас, — сказал Риттер.
— Вы хотели бы получить от меня какие-то разъяснения?
— Нет, пожалуй. Приказ рейхсляйтера был вполне ясен.
— Хорошо. Тогда, я немного отдохну, пожалуй. У меня предчувствие, что мне потребуется немало сил еще до исхода ночи.
Он отошел, и Гоффер, который топтался неподалеку, подошел и присел рядом с Риттером, прислонившись спиной к стене.
— Что он имел сказать?
— А ты как думаешь? — спросил Риттер.
— Он не попытался что-то объяснить?
— Он спросил меня, не хочу ли я получить от него какие-то разъяснения. Я сказал, что нет. Ты об этом спрашиваешь?
— Да, майор. — Голос Гоффера звучал теперь так, словно он совершенно смирился. — Именно об этом.
В 11.30 русская артиллерия возобновила бомбардировку, сначала как-то спазматически, но спустя пятнадцать минут уже из всех стволов.
Бергер остановился у ворот и посмотрел, посветив фонариком, на часы. Ровно за пять минут до полуночи он сказал:
— Пора. Давайте откроем ворота и выкатим его.
Ночное небо было очень темным, но освещалось яркими вспышками, когда взрывались снаряды, хотя бомбардировка, казалось, сосредоточилась на восточном районе города. Четверо мужчин, по двое на крыло, выкатили самолет на боковую улицу. Здесь едва хватало для него места, между концами крыльев и стенами домов оставалось несколько дюймов.
Стал интенсивней звук боя где-то не очень далеко, и Бергер, бывший в паре с Риттером, сказал:
— Подумать только, сотни тысяч людей оказались в этой смертельной западне и еще сегодня погибнут, а мы, в силу какого-то особого своего предназначения, если двигатель заведется и пропеллер завертится, будем жить.
— Возможно, а возможно и нет.
— Вам не хватает веры, дружище.
— Вернемся к этому разговору, когда пролетим над «Виктори Колон».
Они выкатили самолет на Вест-Ист-авеню, под колесами шасси скрипело битое стекло.
— Что с направлением ветра, Бергер? — спросил Штрассер. — Насколько я знаю, эта штука должна быть развернута должным образом, разве не так?
— Насколько я могу судить, вечер встречный, — ответил Бергер. — С севера на юг, но это ничего не меняет. У нас все равно нет выбора.
Авеню было тихим и темным. Русская артиллерия всю свою мощь обрушивала на район вокруг Потсдамерплатц.
Бергер сказал:
— Так, все загружаемся, кроме майора Риттера.
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил Риттер. Бергер дал ему ракетницу и патрон.
— Пройдите по авеню вперед ярдов пятьдесят и ждите. В тот момент, когда услышите, что заработал двигатель, стреляйте и бегите назад изо всех сил.
— Хорошо, — сказал Риттер. — Думаю, с этим я справлюсь.
Гоффер потянул его за рукав.
— Позвольте мне, майор.
— Не будь дураком, — холодно сказал Риттер.
Он пошел прочь, в темноту, неожиданно рассердившись на себя не меньше, чем на Гоффера. Главный сержант имел добрые намеренья, он знал это, но временами… Возможно, они были вместе слишком долго.
Он мысленно считал шаги, когда шел. Наконец он остановился и вставил патрон. Было тихо за исключением глухого гула орудий, и когда заработал двигатель самолета, звук показался оглушающим.
Риттер поднял ракетницу и выстрелил. Спустя пару секунд сигнальная ракета начала опускаться на парашюте, осветив авеню, всего на несколько мгновений, холодным белым сиянием.
В шестидесяти-семидесяти ярдах впереди на авеню стали видны два русских танка и с полроты пехотинцев. Риттер увидел белые лица, услышал возбужденные голоса, повернулся и побежал изо всех сил к самолету.
Они подобрали Риттера уже во время движения, Штрассер держал открытой дверь, а Гоффер ухватил его за шиворот. Русские начали стрелять.
Риттер оказался в кабине на четвереньках, но Бергер возбужденно закричал:
— Свет! Мне нужен еще свет!
Риттер выхватил из коробки еще патрон. Самолет разгонялся по авеню, его хвост задрался, но пришел в движение и один из танков. Бергеру пришлось резко уклониться в последний момент, конец правого крыла едва не коснулся башни танка, и на мгновенье показалось, что он потерял контроль над самолетом.
Но секундой позже он вернулся на прежний курс. Риттер высунул в окно руку и выпустил ракету. В ее внезапно вспыхнувшем свете «Виктори Колон» показалась ужасающе близкой, но Бергер решительно продолжал разбег. Из-за встречного ветра самолет немного отклонился вправо, и Бергер немного подкорректировал направление рулем поворота.
9
Начальная строка государственного гимна Третьего Рейха.