Страница 27 из 29
— Ну хватит нести ахинею, — перебила его Ольга. — Где наша шкатулка?
— А ты-то что так беспокоишься? — удивился Эдик. — Боишься, что твоя двинутая сестренка ограбит тебя и сбежит со шкатулкой, как собиралась?
— Я не желаю тебя слушать. Где наша… Шурик, да вот же она! — метнулась Ольга к небольшому столику в углу и схватила какую-то вещицу.
Я отвлекся, посмотрев на девушку, и в этот момент ненормальный Эдуард бросился мне под ноги. Я не удержал равновесия и рухнул на спину. Между нами завязалась возня, во время которой опрокинулся тот самый столик, на котором Ольга обнаружила шкатулку, а вместе со столиком и стоявший на нем подсвечник — тяжелый, бронзовый, старинный подсвечник. Мой противник дотянулся до него быстрее, чем я до выпавшего из моих рук пистолета, и в тот миг, когда Эдуард занес над мой головой тяжелый канделябр, Ольга ударила его хрустальной вазой по хребту. Эдик оглянулся, и в этот момент, словно наказывая за чрезмерное любопытство, хрустальная ваза обрушилась на его голову. Ваза раскололась надвое. Голова, кажется, нет — из-за обильной крови, хлынувший на ковер, я ничего не могу утверждать. Мой противник замер на полу.
— Я убила его! — ошеломленно произнесла девушка.
— Ты спасла мне жизнь, — нагнулся я над распростертым телом, стараясь понять, тело это еще или уже труп. — Надо вызвать «скорую», — сказал я, так и не разобравшись. — Ты слышишь? — посмотрел я на Ольгу.
Она меня услышала и, направив свой газовый пистолет мне в грудь, тихо произнесла:
— Прости меня, Саша, но ты останешься здесь.
— Ты с ума сошла?
Сказать, что я был ошеломлен, значит ничего не сказать. Ольга явно не шутила…
13
Публика в нашей камере подобралась наимилейшая и представляла все возрастные категории.
Словоохотливый старичок благообразного вида рассказал мне, что сам он сидит за драку с соседкой, случившуюся из-за ее нахальной кошки. Он же поведал, что угрюмый гражданин средних лет пострадал за сопротивление работникам милиции, поле того как те попытались совершенно необоснованно отправить его в медицинский вытрезвитель. А покашливающий молодой человек с тихой гордостью сознался, что попал в камеру за хулиганство, не раскрыв, правда, в чем же оно выражалось. Он попросил меня сделать ему наколку на пальцах и груди, на что я неопределенно покивал головой и похлопал его по плечу, дескать, посмотрим, братан.
Встретили меня сокамерники весьма дружелюбно. А узнав непонятно каким образом, что меня обвиняют в зверском убийстве, вошли в мое положение, не стали докучать назойливыми вопросами и даже старались вести себя потише, не мешая моему мыслительному процессу. А мне было над чем подумать после всего приключившегося за прошедшую неделю. Старичок, правда, успокоил меня, сообщив, что в СИЗО, куда меня скоро отправят, отношение ко мне тоже будет неплохое, как и ко всякому, кто ходит под «вышкой». Но подумать мне все же не мешало, тем более, что выдалась такая прекрасная возможность никуда не спешить.
В буквальном смысле сидя на нарах, я вновь и вновь вспоминал наше с Ольгой знакомство, все эти поездки, метания. Ночи тоже вспоминал… Ее улыбки — такие разные — от застенчивой до стервозной. Ее бесподобные словечки и наше с Олей прощание…
Увижу ли я ее еще когда-нибудь? И что станет теперь со мной? А с ней? И со Светланой?
Я не мог и не хотел поверить, что потерял Ольгу, что не услышу больше ее звонкого голоса и не встречу взгляда широко распахнутых глаз, то смеющихся, то печальных, то гневных, то любящих. Я не мог ошибиться, я видел ее любящие глаза. Я не мог поверить в то, что расстался с Ольгой навсегда, вспоминая все снова и снова.
Когда Ольга направила на меня пистолет и сказала, чтобы я к ней не приближался, я воспринял это как глупую, неуместную шутку.
— Ты с ума сошла? Убери пистолет, он и выстрелить может, — спокойно заметил я.
— Прости, Саша, но ты останешься здесь, — твердо повторила Ольга, глядя на меня с отчаянием и даже не с жалостью, а с непередаваемой болью и тоской в глазах. — Прости, но так нужно.
— Кому нужно? Что ты несешь? — До меня вдруг стало доходить, что она совсем не шутит. — И что значит останешься? — сделал я еще шаг.
— Не подходи. Прошу тебя, умоляю, Сашенька, не подходи. Не вынуждай меня стрелять, — со слезами на глазах взмолилась она.
Я остановился. И испугала меня не ее «игрушка», я боялся, что она расплачется. В тот миг я меньше всего думал о пистолете. Просто я обещал, что никогда больше не доведу ее до слез. И дело тут совсем не в моей сентиментальности. Не настолько уж я чувствителен. Я просто не хотел, чтобы она плакала. Я не вынес бы ее слез. И я остановился.
— Ну хорошо, Оля, я стою, успокойся. Но нужно вызвать «скорую».
— Потом, Саша, — все так же жалобно смотрела она.
— Когда, потом? Нужно срочно…
— Нет, — перебила она. — Посмотри на него — ему уже не поможешь. А я не хочу в тюрьму. Я знаю, что я плохая, что я дрянь, но в тюрьму не пойду. Ты знаешь меня — я лучше умру. Я не хотела его убивать. Я и сама не знаю, как это получилось, но он замахнулся на тебя…
— Мы так и скажем, — перебил я ее. — Это была необходимая оборона. Найдем лучших адвокатов.
— Нет, Саша, не уговаривай меня. Пусть даже все так, но я не пойду в тюрьму даже на час.
— Все будет хорошо, я обещаю тебе это. Ты же знаешь, что я всегда выполняю свои обещания. Скажем, что это я расколол ему череп, защищаясь, выкрутимся.
— Нет, Сашенька, — помотала Ольга головой. — Ты ни в чем не виноват. Это я тебя втянула, мне и отвечать… Так даже лучше… Я скроюсь, и меня никто никогда не найдет. Не перебивай меня, Саша. Ты прости, но пришло время расстаться. Я так решила, а ты всего не знаешь. Прости меня. Это ведь я собралась сбежать с бабушкиными драгоценностями. Придумала Светка, а я вот сбегаю. Ты не думай о ней плохо, она это не со зла. Просто она очень застенчивая и всегда завидовала тому, что я бойкая. Вот она в одной компании, где был и этот Эдуард… Вообще-то она не любительница компаний. Ты уж будь с ней понежнее, она хорошая, и ты ей очень нравишься… Так вот, она в той компании, чтобы как-то выделиться, ляпнула, что у бабушки есть жутко дорогие драгоценности, а она собралась их выкрасть и сбежать, мол, вот она какая авантюристка. Даже тогда сказала ему, что она — младшая сестра, а я — старшая. Ну, а я не стала его в этом разубеждать. А потом, когда он всерьез хотел затащить ее в постель, она испугалась и стала самой собой и притворилась такой холодной и недоступной, а на самом деле это все ее застенчивость. Он так и не узнал, кто из нас на самом деле старше… Когда Светка рассказала мне о своем плане, мы с ней только посмеялись. А недавно мне в руки попал каталог «Сотбис». И на меня как нашло что-то, когда мы с ней прикинули настоящую стоимость табакерки. А тут еще к нам в издательство приехал партнер из Германии — Пауль. Мы готовим для них перевод одной книги о культурных ценностях России XVIII века. Ну я ему и намекнула, что есть не только книга, но и сами ценности. А он оказался тот еще тип. У него свои перекупщики по всему свету. В общем, связи большие. Он ждет меня сегодня в Вене. Так-то вот, Саша. Если можешь, не держи зла. И пусть Светка простит меня за то, что я ее подставила, стащила загранпаспорт, купила билет на ее имя и под ее именем улечу. Ты скажи ей, что я потом вышлю паспорт. Не перебивай меня, Саша. Это все, чтобы замести следы… Она не хотела, чтобы я уезжала. Я и сама не знаю, как теперь буду одна — без нее, без бабушки… С родителями-то я там увижусь, найду способ… Без тебя… знаешь, еще сегодня утром, еще вчера я сомневалась — стоит ли уезжать. Я так привыкла к тебе. Мне с тобой так хорошо, спокойно. У меня никогда еще так не было. Это правда.
Ольга замолчала, перевела дыхание.
— Если бы не он, — кивнула она на Эдуарда, — я, может, и не уехала бы. А теперь все. Отступать некуда. Или менты посадят, или его дружки пришьют. Видишь, Саша, какая я дрянь — и тебя подставила, и Свету, и себя. Прости меня, Сашенька, если сможешь.