Страница 26 из 53
— Это все можно выделить немедленно. Ну, а если продснаб сочтет возможным выкроить немного масла, сахара и плиточного чая, тогда дети будут получать полноценные, питательные завтраки… Все.
— Все? — переспросил с иронией Бобылков. — Вы ничего не забыли?
— У меня привычка основательно готовиться к докладу, — деловито ответила Тоня. — Разве я что-нибудь пропустила?
— Вы не девушка, а рентген: вы видите насквозь все, что у меня есть на подсобном, на базе, в кладовой.
— Простите, Валерьян Павлович. Я учла только то, что необходимо для школьного буфета.
— Для буфета? Да ведь с этими продуктами рес-то-ран можно открыть. Рес-то-ран!
«Неужели не убедила?» — подумала Тоня, собираясь с мыслями, как вдруг неожиданная, шальная, совершенно мальчишеская улыбка преобразила одутловатое лицо Бобылкова.
— Слушайте, товарищ Рядчикова, переходите ко мне! Из вас выйдет блестящий агент по снабжению, лучше многих. — Он внушительно посмотрел на участников совещания. — Я вам дам приличный оклад, паек…
— Знаете, товарищ Бобылков, мне очень нравится моя точка — школьный буфет. Оставьте меня, пожалуйста, там.
Тоня произнесла эти слова смиренно-просительно, будто от Бобылкова в самом деле зависел ее перевод, и все рассмеялись.
А теперь — домой, домой! Сейчас она откроет синий почтовый ящичек… Ах, все будет хорошо, лишь бы пришло то письмо — письмо после боя…
19
У подножия Аммональной сопки, в двух километрах от прииска, стояло срубленное из толстых, негниющих лиственниц здание. Когда-то в нем хранили взрывчатку — аммонал, и задняя половина аммоналки была упрятана в выем сопки — на случай взрыва. Молоденькие сосны поднимались над крышей, и ветер порою склонял их вершины к дощатым скатам. Летом вплотную к стенам подступали багул-чушатник и ковыль.
Многоярусные стеллажи, обитые из мощных, в три пальца толщиной, плах, пустовали; окна были накрепко заколочены досками.
В верхней части аммоналки — просторный и высокий чердак. Годами здесь копился разный хлам: заржавленные лопаты без черенков, обрывки проволоки, прохудившаяся железная, деревянная, стеклянная тара, чугунные трубы.
На чердак вела изнутри лесенка. Ребята открыли новый ход — со стороны сопки. Оторвали доску из обшивки чердака, и образовался лаз. Толстая проволока старого громоотвода, свисавшая с крыши, была лучше всякой лестницы.
Первым, звякая проволокой, взобрался на чердак Дима. Посветил кругом фонариком.
— Давайте побыстрее!
Он лег на широкий карниз и опустил правую руку как можно ниже.
Володя и Веня один за другим, держась за сосны, передали ему несколько больших свертков; потом, протянув руку друзьям, Дима помог им взобраться наверх.
Проникнув через лазейку на чердак, они с минуту не трогались с места. Дима ощупал лучиком фонаря все уголки. Желтое пятно света выводило из темноты то массивную, почерневшую от времени материнскую балку, то железную бочку с мятыми боками, то груду битых кирпичей, то четырехугольную дощатую вентиляционную трубу, устремленную в прорезь крыши.
Дима снял картуз и отряхнул с него мелкие порошинки сухого октябрьского снега.
— Ветром намело. Мороз какой, а мне жарко!
— И мне, — ответил Володя. — Полтора километра, и все бегом.
— А у меня уши прихватило, — признался Веня. — Руки-то заняты — не потрешь.
Они уселись на своих свертках в дальнем углу чердака.
— Дима, потушил бы фонарь! — посоветовал Володя.
— Зачем? Не надо! — поспешно сказал Веня. — Может, тут дыры. Провалимся еще.
— Не провалимся, — ответил Дима. — Хуже, если заметят.
— А как же считать будем? — дрожащим голосом спросил Веня.
Лучик погас.
— Называть будем, что принесли, и на ощупь, — ответил Дима уже в темноте. — Давайте скорее.
На чердак через лазейку ворвалась упругая струя ветра; что-то сначала царапнуло по крыше, а потом волоком протащилось по ней.
— Что это? — Веня схватил Диму за руку.
— Эх ты, суслик, — сказал Дима. — Это же дерево о крышу торкнулось. Ну, Володя, говори, что у тебя?
— Огурцов десяток. Телогрейка вот. Валенки почти новые, в ту зиму подшивали.
— Новые! Раз подшитые — значит, не новые. — Дима просунул руку внутрь. — Ничего, сойдут. Еще что?
— Рукавицы вот. Эти старые, — признался Володя, — в кладовке нашел. Отец дрова в них колет.
— Вот уж добро принес, — усмехнулся Дима. — Они же брезентовые! Лучше бы портянки.
— Все тебе мало! — вскипел Володя. — И так стыдно: никогда из дому не тащил. Еще рубашку теплую принесу. И крабы — консервы. И хватит. Что мне — весь дом утаскивать?
— А крабы мертвечиной питаются, — вдруг сказал Веня. — Если кто утоп, крабы тут как тут. Я сам читал в книжке…
— Некогда слушать тебя, Свист, — оборвал Дима. — Не хочешь, будешь одни сухари грызть, а мы с Володей не побрезгуем и крабов поедим!
Веня обиженно запыхтел.
— Ну разревись еще! Говори, что у тебя?
— Унты дяди Яшины и рукавицы из собачьего меха.
— Рукавицы такие, что в каждую целиком можно влезть. Еще что?
— Носки шерстяные, куфайка. Ремень солдатский. Еще в ту войну дядя Яша носил.
— Ремень ни к чему. Обратно отнесешь.
— Обратно? Это опять на сундук лезть, опять ключ доставать, замок отпирать, да оглядывайся все время! Этим же ремнем и всыплют! И так из-за кинжала попало.
— Бил?
— Два раза замахнулся. А если сейчас в сундук заглянет? Говорю, пригодится ремень. Может, шашки выдадут.
— Шашки! — засмеялся Володя. — Шашка-то больше тебя!
— Ну, говори, что еще? — поторапливал Пуртов.
— Капусты две чашки набил, грибов маринованных банка. Еще вареное мясо — дзерен[8]. Дядя Яша в то воскресенье подстрелил. Мясо, правда, постное… Варенье из зимоложи. Орехи кедровые…
— Ну и чудак же ты, Веня! Сколько лишнего тащил! Орехи-то зачем?
— А… в подарок партизанам. Пусть щелкают.
— Есть им время орехи там щелкать. Ладно, сами дорогой сщелкаем. Все?
— Еще одну вещь прихватил. По-моему, сгодится.
— Да говори же, что тянешь!
— Компас.
— Ну и Веня, ну и Свист! — хлопает товарища по плечу Дима. — Как это ты еще протез у дяди Яши не утащил?
— Смеешься! Знаешь, как ему трудно без меня будет! Из-за этого неохота…
Мальчики немного помолчали. Венины слова затронули всех.
«Нет, — подумал Дима, — я на попятный не пойду. Мать и без меня проживет».
— Ребята, заготовим дяде Яше дров, — робко сказал Веня, — а? Ему же не управиться одному!
— А что ж, — быстро ответил Володя, — давай заготовим, я согласен.
Оба ждали, что скажет Дима. Тот зажег вдруг фонарик, навел на товарищей:
— Ладно уж, не люблю, Венька, когда ты вякаешь. Заготовим — до весны хватит. А ты, Володя, что обрадовался?
Володя замялся, потом, прямо глядя Диме в глаза, сказал:
— Понимаешь, Голован, решили отрядом клуб из столярки строить, ну и хорошо, что мы задержимся — поможем.
— Ох, это да! Из столярки? — Веня взглянул на Диму и примолк.
— Ну, дело твое, — сказал Дима, — хоть что строй. Только уж когда назначу, чтоб тогда без выдумок… Послушайте, что я принес. — Он деловито начал перечислять: — Чаю кирпичного плитка, галеты — целая пачка…
— Я знаю, — оживился Веня, — галеты — это вроде сухарей, твердые, как чурка. Одну штуку надо неделю есть. Американцы придумали.
— Ладно, мы тебе одну на неделю и дадим… Ягоды у меня, брусника, заместо сахара, с кипятком хорошо. Из вещей шапка-ушанка, ичиги, одеяло шерстяное да еще свитер.
— Ох, как много у нас всего! — восторгался Веня. — На всю войну хватит!
— «Много»! Надо не только для себя, надо партизанам в подарок и рассчитать надо, чтобы хватило до места. Ты, Володя, это самое, — Дима словно бы смутился, — как там… морской волчонок, что ли? Как он свои запасы рассчитывал, знаешь?
8
Дзерен — зобатая антилопа, обитающая в степях юго-восточного Забайкалья.