Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 9

— Есть у меня паренек. Очень головастый. Митя Березкин. Он сам замоскворецкий и про всех там знает. Сейчас его спросим.

Наконец Березкин явился. Худой и высокий, с выступающим кадыком, одет в такой же черный костюм, который, однако, сидел на нем кургузо. Немытые редкие волосы прилипли ко лбу — как будто он только что снял шапку, в которой чуть ли не спал. Парень сел на табурет в углу, засунул сложенные ладони между колен и бросил на меня быстрый оценивающий взгляд.

— Березкин, слушай, — обратился к нему Арцаков, — у тебя в Замоскворечье ведь есть какое-то фотоателье хитрое. Где эти… мужеложцы снимаются на карточки. Точно?

— Есть такое, — кивнул парень. — Ателье Миллера.

— Адресочек подскажи.

— Большая Ордынка, семьдесят один. Перед Серпуховской. Там два ателье. Покровского — это то, которое с фасада. А вот если со двора зайти, то Миллера.

— Кто таков Миллер?

— Нету там никакого Миллера давно, — ответил юноша. — Разорился немец, когда Покровский свое ателье открыл. Перебил у него всю клиентуру. Только вывеска и осталась. Выкупил какой-то дядька у Миллера это ателье еще семь лет назад. Ну, и начал там снимать только специальных клиентов, Петр Петрович.

Арцаков повернулся ко мне и поднял бровь.

— Слыхал, Владимир Алексеевич? Может, тот фотограф твой как раз этот не-Миллер и есть?

— Может быть, а может, и нет, — покачал я головой. — В Москве сотни фотографов, если не тысячи.

— Так-то так, — согласился Арцаков. — Но тут, как я понимаю, дело щекотливое. Фотограф должен быть доверенным лицом. Ведь «сестры» твои — люди, по всему видно, не бедные. Их такими снимками шантажировать — милое дело.

Я допил свой чай и поставил стакан на стол.

— Ну, ладно, поеду, поговорю с этим фотографом.

— Вот, возьми с собой Березкина, он тебе покажет место.

— Спасибо. Сколько я тебе должен?

Арцаков затянулся снова своей сигаркой.

— Да погоди пока. Чую я, что вляпался ты, Владимир Алексеевич, по самое то. Давай так — если мы тебе еще понадобимся, я включу в общий счет. А если сам справишься — то и хорошо. Если вот только Березкину на калач дашь, чтобы он перекусил в дороге, — и то хорошо.

— Дам, дам и на калач, и на водку, — улыбнулся я.

— Но-но! Березкин! Никакой водки! Понял меня?

— Точно так! — быстро кивнул паренек и нервно облизнулся.

— Не спаивай мне Березкина, Владимир Алексеевич. Не дорос он пока до того.

С тем мы и расстались.

На улице моросил противный холодный дождь, грозивший при нынешней температуре скоро превратиться в снежную крупу. Я взял извозчика, и мы поехали на Большую Ордынку. Березкин сидел рядом, не глядя по сторонам, как будто дремал. Но когда мы почти доехали до Серпуховской, распрямился и ткнул пальцем в четырехэтажный дом с лавками на первом этаже и большой вывеской «Фотография Покровского».

— Тут.

Расплатившись с извозчиком, я вышел.

— Спасибо тебе, Березкин, — сказал я юноше. — Дальше мне твоя помощь не потребуется.

— Как скажете, — пожал он плечами. — Только я тут подежурю, на углу. Если что — свистните. Вы вот тут обойдите, справа, там вторая дверь — зеленая. Вам туда.

— Хорошо.

Я обошел здание с торца и увидел нужную дверь. Она и вправду была выкрашена зеленым — только давно, может быть, еще во времена Московского пожара. Краска облупилась и пошла черными пятнами. Никаких табличек или вывесок над ней не было, но рядом на стене красной краской был нарисован небольшой петушок. Наверное, опознавательный знак для своих.

Толкнул дверь, разбудив подвешенный над ней внутри медный колокольчик на проволоке. Я думал, что окажусь сразу в ателье, однако попал сначала в короткий темный коридор — сырой, с потускневшими бумажными обоями. Пришлось даже зажечь спичку, чтобы обнаружить в конце него еще одну дверь. Но она была заперта. Понятно, что колокольчик должен был предупредить хозяев, что кто-то пришел. А закрытая дверь позволяла убрать все, что не полагалось видеть чужим глазам.

Я постучал.

— Одну минуточку! — раздался голос из-за двери.

Послышался звук отодвигаемого шпингалета, и в проеме возникла чья-то фигура.

— Что угодно? — фигура говорила сипловатым голосом с едва уловимым южным говором.

— Хочу сделать фотокарточку.

— Верно, вы ошиблись дверью. Фотоателье Покровского с другой стороны дома.

— Нет, — ответил я твердо, — дверью я не ошибся.





— Но тут не делают фотографий.

— А мне сказали, что делают.

— Кто сказал?

— Не важно.

— Довольно важно-с.

— Дайте мне войти, и я, может быть, скажу вам.

Человек сделал два шага назад, пропуская меня.

Это было все же определенно фотоателье. Противоположная стена задрапирована синей тяжелой тканью. В правом углу составлено несколько старых кресел, за которыми помещался диван. Аппарат на треноге стоял чуть слева. Несколько фонарей, также на треногах, стояли позади аппарата. Я вошел и снял папаху, оглядывая обстановку. Потом посмотрел на самого фотографа. Это был небольшого роста мужчина, которого для краткости можно было бы описать словом «изящный», однако в этой «изящности» была какая-то потрепанность. Близко посаженные глаза были обведены темными кругами, свидетельствовавшими то ли о бессонной ночи, то ли о внутренней болезни. Усы и бородка все еще оставались аккуратно постриженными, однако на щеках уже проросла довольно заметная щетина. Короткие волосы были всклокочены, и он, заметив направление моего взгляда, попытался их пригладить рукой.

— Так кто вам дал мой адрес? — спросил фотограф.

— Вы его все равно не знаете, — ответил я.

В глазах фотографа мелькнула тревога.

— Кто вы? И что вам тут надо? — спросил он.

Я молча, сделав самое угрожающее лицо, медленно полез во внутренний карман и достал визитную карточку.

— Вот.

Фотограф взял карточку. Я приметил, что пальцы у него немного подрагивают.

— Гиляровский Владимир Алексеевич, — прочитал он и поднял на меня глаза. — Я, кажется, слышал вашу фамилию. Вы писатель? Драматург?

— Репортер.

Лицо фотографа окаменело. Желваки на щеках начали буквально прыгать.

— Прошу прощения, но у меня приватное предприятие, только для друзей и знакомых. Прошу вас уйти, иначе я позову полицию.

Не отвечая, я прошел к стульям, выбрал тот, который мне показался покрепче, и сел на него, закинув ногу за ногу.

— Зовите. Но я никуда не уйду, пока не получу ответы на несколько вопросов.

— Я сейчас позову полицию! — выкрикнул фотограф, ломая пальцы.

— Не говорите глупостей, — отрезал я. — Никого вы не позовете. Вам это так же не нужно, как и мне.

— Но я вовсе не хочу попасть в газеты!

— Вы и не попадете, — ответил я. — Я здесь, скажем так, с частным визитом.

— С частным?

— Да.

Он нервно заходил из стороны в сторону, видимо, соображая, как ему теперь себя вести в этой странной ситуации. Наконец, остановился и повернулся ко мне.

— Что вам нужно?

— Простите, не знаю, как вас по имени-отчеству.

— Леонид. Этого довольно.

— Хорошо, — кивнул я, — как вам будет угодно. Леонид так Леонид. Буду говорить откровенно. Начну с того, что я знаю характер тех фотографий, которые вы делаете. Возможно, прокурора ваша работа заинтересовала бы, но я вовсе не собираюсь бежать к прокурору и доносить на вас.

При этих словах фотограф чуть-чуть расслабился.

— Я не делаю ничего противозаконного. Это для друзей, для их частных коллекций.

— Пусть. Меня интересует только одна фотография, которую вы сделали позавчера. На ней — трое господ в женских платьях и один молодой человек.

— Нет. Ничего такого я не помню, — быстро сказал фотограф, но я почувствовал, что он обманывает. Вынув из кармана табакерку, я заложил в нос небольшую щепоть табаку, вдохнул и снова сунул табакерку на место.

— Леонид, — сказал я, вытирая нос платком, — так нечестно. Я был с вами откровенен, пообещал, что не пойду к прокурору, что не напишу про вас в газету, и вы тут же мне соврали. Вы там были и фотографировали.