Страница 20 из 23
— Я незаконнорожденная.
Несколько секунд в салоне было тихо. Сеньора даже пепел не стряхивала. Потом опомнилась:
— И вы думаете, что я отказалась бы даже оставаться в вашей машине из-за этого?!
Я пожала плечами:
— Из-за этого у меня не было друзей в деревне. Меня отдали в школу подальше, чтобы там никто не знал о грехопадении, совершенном моей матушкой. Но там узнали. Поэтому у меня была только одна подруга. Я никогда не ходила в гости к своим ровесницам и ровесникам — их родители считали, что на мне клеймо и дети замараются, если будут дружить со мной. Я никогда не смогла бы выйти замуж в нашей местности, поэтому уехала в столицу. Но даже здесь люди инстинктивно чувствуют, что на мне печать греха, и сторонятся меня.
— Какая… какое варварство! — с чувством произнесла сеньора. — В наше время — и такие звериные нравы! Только из-за того, что молодая женщина оказалась неразборчива…
— Не только, — невежливо перебила я. — Бабушка очень постаралась, чтобы причиной смерти моей мамы указали грипп. На самом деле она повесилась. Ей было восемнадцать лет. Мне об этом рассказали соседи.
— Какой ужас, Долорес, — сказала сеньора. — И вы расплачиваетесь за грех ваших родителей… Вы знаете, кто ваш настоящий отец?
— Нет, — я покачала головой. — Но бабушка знает. — Я нашла в архиве на чипе фотографию красивой девушки, вывела ее на монитор навигатора. — Это моя мама. — Положим, никаких грехов она не совершала, она была просто сумасшедшей, но кто это проверит? — Моя бабушка с шести лет служила в богатом доме. Когда ей было тридцать восемь, хозяйка дала ей богатое приданое и позволила выйти замуж за конюха. В сорок один бабушка родила мою маму и сразу стала ее воспитывать так, чтобы мама могла служить. Бабушка говорит, что мама была, к несчастью, так же красива, как и глупа. В тринадцать лет ее определили на службу. А в пятнадцать хозяйка дала ей приданое и нашла сговорчивого мужчину, согласного жениться на беременной. Я знаю только, что моим настоящим отцом был не сын хозяйки, а его друг. Приехал погостить на каникулы, а так он из Золотого Мехико. Но это все, что мне о нем известно. Я даже не выяснила, почему хозяйка дала моей маме приданое, а не выгнала из дома.
— Поэтому-то человек, считавшийся вашим отцом, и отказался брать вас с собой в новую семью?
— Да. Хотя сеньора Валентина упрекала его за это. Я однажды услышала, как она сказала: «Ты должен держать слово. Ты перед Богом поклялся считать эту женщину своей женой, а ее дочь — своим ребенком. Ты не имеешь права отказываться от девочки». Но папа не согласился. Да, я называю его папой, ведь он три года, пока мама была жива, воспитывал меня. Но сеньора Валентина все равно не оставила меня заботой. Если бы не она, я не смогла бы пойти в дорогую школу, не научилась бы водить машину… И она убедила бабушку, что мне лучше уехать в столицу. В деревне мне нипочем не найти мужа. А здесь я могу встретить славного человека.
— И как вы представляете себе будущего мужа? — с легким холодком спросила сеньора.
— О! — Я расплылась в улыбке. — Мне бы хотелось, чтобы он был старше меня. Может быть, даже вдовец. Я буду любить его детей и стану им доброй матушкой. А еще хорошо бы, чтобы он владел молокозаводом. Пусть даже маленьким.
— Почему?
— Потому что, во-первых, тогда я смогу пить парное молоко каждый день, а во-вторых, плохой человек не может владеть молокозаводом.
— Вы уверены?
— Конечно! У плохих людей молоко сразу скисает, это всем известно!
Сеньора вежливо хохотнула.
— К тому же такой человек вряд ли упрекнет меня за мое происхождение, — добавила я. — Ему будет важно, какая я жена, а не кто были мои родители.
— Вы блюдете себя? — спросила сеньора весьма строго.
— Конечно, — я очень натурально растерялась. — Конечно, разве можно иначе?
— Вас видели в компании падшей женщины.
Я изумилась еще натуральнее, чем растерялась.
— Да, я посылала людей разузнать, кто вы, — с вызовом сообщила сеньора. — Потому что у меня единственный сын. Он слишком демократичен, ему кажется, что все люди равны. Поэтому в университете общался с кем попало. И многие девушки из среднего класса мечтают заловить его в свои сети. Держался бы он как подобает — такого не случилось бы.
— Но какой же я средний класс? — Я хихикнула. — Да мне только рот открыть — и все сразу понимают, что я деревенщина.
— Произношение можно исправить. И вам следует приложить усилия, чтобы это сделать. Хорошее произношение еще никому не помешало. Долорес, разумеется, у меня и в мыслях нет, что вы участвовали в том покушении…
— А нашли негодяев? — с живостью спросила я.
— Разумеется, — сеньора ответила холодно и снова потянулась за сигаретами. — Разумеется! И не сомневайтесь: наказали их по заслугам. Мало им не показалось.
— Надеюсь.
Сеньора поглядела на меня с некоторым удивлением:
— А вы, я гляжу, кровожадная.
— У-у! Сеньора Вальдес, когда я вижу, что трое убивают одного, — конечно, я кровожадная! У меня в машине есть бита, и поверьте, я умею ею пользоваться!
— Вы вообще не приемлете убийства?
Странный вопрос. Она как будто забыла, что я служила в армии, а потом собиралась работать в полиции.
— Сеньора Вальдес, я думаю, что бывает честный бой, когда силы равны, когда один на один. А бывает — убийство. Когда в ход идет подлость. Подлости не приемлю, это так.
— Думаю, в вас с годами заговорила кровь вашего благородного папеньки. Хотя я считаю: он был мерзавец. Гнусно развлекаться с горничными, но еще гнуснее — развлекаться с горничными в доме своего друга. Тем не менее вам не стоит огорчаться: Господь так устроил, чтобы дети плохих отцов вырастали хорошими людьми, вдвойне нетерпимыми ко всякому злу и несправедливости. И поверьте мне на слово: благородная кровь — не водица. Вы еще не раз услышите ее голос.
— Спасибо вам, сеньора Вальдес. Вы говорите точь-в-точь как наш капеллан.
— Не за что. Узнать бы как-нибудь, кто ваш настоящий отец…
— О, сеньора, боюсь, это невозможно. Если только допросить мою бабушку. — Я хихикнула, показывая, какой смехотворной нахожу эту идею. — Я расспрашивала ее. О том, что было, знали лишь трое: моя мама, бабушка и та сеньора, в доме которой все произошло. Вряд ли моему отцу сказали, что горничная, с которой он развлекся, забеременела… Сейчас жива только бабушка. Она наотрез отказалась рассказывать о моем отце. Я знаю лишь то, что сын сеньоры, у которой служила моя мама, был не ровня ему.
— Вы мне кого-то неуловимо напоминаете. Может статься, я знаю вашего отца.
— О, сеньора, право, не нужно его искать. Ну представьте, что он скажет, увидав дочку от — смешно сказать — провинциальной горничной. Да мало ли таких горничных он соблазнил! Может, он и не запомнил этого. А будет выглядеть так, словно я чего-то хочу от него. А я довольна тем, что имею, и ничего не хочу.
— Да, в ваших словах есть толика истины. — Она помолчала. — То, что вы поведали о себе, — трагично. Но это лучше того, чего я опасалась. Я подозревала, что вы притворщица. Вы сообразительная девушка, и вам вполне по плечу выдумать такую интригу: притвориться таксисткой, зная, что Энрике очень бережно относится к низкородью, и два месяца следить за ним, выжидая удобного случая познакомиться. А случай представился что надо. Тем более, Долорес, вы действительно не выглядите крестьянкой. У вас неплохой культурный фундамент, вы следите за выступлениями генерала Вальдеса. И вообще так выглядите, словно стараетесь понравиться нашей семье.
— Сеньора Вальдес…
— Но, конечно, — она перебила меня, подкрепив слова резким жестом, — девушка, которая мечтает сделаться моей невесткой, не станет заводить порочащих связей и тем более драться со всякими… темными личностями. Тем более — прилюдно драться. Да еще и в каком-то паршивом заведении. Пожалуй, именно это меня больше всего настораживало.
— Но, сеньора Вальдес! — огорченно воскликнула я. — Конечно же, я хочу нравиться людям. Мне в жизни не приходилось общаться с такими умными и благородными людьми, как вы, как генерал Вальдес или сеньор Энрике. Мне в школе приходилось туго, чуть что не так — и остракизм, а теперь я иногда думаю: вот Пресвятая Дева нарочно показывает мне, что жизнь бывает и другой. Правду сказать, я почти счастлива сейчас. Вы, сеньора Вальдес, и генерал Вальдес, и сеньор Энрике — вы обращаетесь со мной так, словно я ровня вам. Но я понимаю, конечно, что это от вашей вежливости, а не от того, что я такая хорошая. Я понимаю, сеньора Вальдес, я и вправду все понимаю. Я понимаю, что сеньор Энрике действительно интересуется жизнью простого народа. Что ж, разве мне сложно рассказать ему? А так я живу сама по себе. Уж как получается. Да, приходится иной раз и драться. А что поделать одинокой женщине? Надо держаться друзей, а там уж — один за всех и все за одного. Вы вот еще сказали — про падшую женщину. А Камила не падшая, она несчастная, у ее родителей не было денег, чтобы заплатить за школу. Но я уговариваю ее бросить это дурное ремесло. И кажется, уговорила, вот! Она недавно сказала, что встретила хорошего человека, хочет купить дом, выйти замуж и родить много детей. Она хочет быть честной.