Страница 98 из 105
— Ну вот, — пробормотал он, — ну вот, слава Богу…
Чтобы скрыть, как он тронут — а это и в самом деле
было необыкновенно трогательно: бедная женщина так постаралась накануне дня, который, вероятно, окажется последним в ее жизни, — он отвернулся и принялся распаковывать вещи.
— Позвольте мне помочь, мистер Симс, — сказала она и, не оставляя ему времени для возражения, опустилась на колени и стала развязывать узелки на бечевке. Она развернула оберточную бумагу и собрала мольберт. Потом они вместе достали все тюбики с красками и рядами разложили на столе. Подрамники они составили к стенке. Какая милая игра, подумал он, и она тоже развлекается со мной, хотя серьезна при этом донельзя…
— Что вы будете рисовать сначала? — осведомилась она, когда все было готово и даже холст закреплен на мольберте. — Я полагаю, у вас уже есть какой-то замысел?
— О да, замысел у меня уже есть, — улыбнулся он, удивляясь, насколько она поверила во все.
Вдруг она тоже улыбнулась и проговорила:
— Могу себе представить. Я знаю, что вы задумали.
У него все похолодело внутри. Как она догадалась?
И что теперь будет?
— Вы начнете с Джонни, не так ли?
— Как вы могли додуматься до этого?! — резко бросил он.
Убить ребенка раньше матери? Какая ужасная мысль. Это невозможно. Немыслимо. Почему она такая любопытная? Впрочем, времени еще достаточно, а план пока до конца не продуман…
Она приняла его слова за похвалу и напустила на себя значительный вид. Он сразу успокоился — ну конечно, она имеет в виду портрет мальчика и ничего больше. Конечно, только портрет.
— Вы очень проницательная женщина, — сказал он. — Да. Ваш Джонни и есть мой замысел.
— Он будет послушным и не станет двигаться, — заверила она. — Я только привяжу его хорошенько, и он будет часами сидеть спокойно. Привести его прямо сейчас?
— Нет, нет, — ответил Фентон. — Я не спешу. Мне надо еще кое-что обдумать.
Женщина была явно разочарована. Она еще раз оглядела комнату, которая столь внезапно и непостижимо превратилась в то, что она считала «художественным ателье».
— Раз так, то позвольте пригласить вас на чашечку чая, — сказала она.
И он, чтобы избежать долгих уговоров, пошел за ней в кухню. Там сел на стул, предупредительно пододвинутый ею, и стал пить чай с сэндвичами.
Мальчик смотрел на него неподвижным взором, потом вдруг сказал: «папа» — и протянул к нему ручку.
— Он называет «папой» всех мужчин, — сказала мать, — хотя его собственный отец не желает о нем заботиться. Не досаждай мистеру Симсу, Джонни!
Фентон заставил себя вежливо улыбнуться. Дети всегда повергали его в смущение. Женщина так долго мешала ложечкой его чай, что он совершенно остыл и стал невкусным.
— Хорошо, когда есть кто-то, с кем можно поговорить, — сказала она. — Я была так одинока, мистер Симс. А затем появились вы… Я живу в подвале, а надо мной — совершенно пустой дом, ни души. И соседи неважные. У меня тут вообще нет друзей.
Тем лучше, подумал он. Все складывается донельзя удачно. Когда они исчезнут, их не хватится ни один человек. Если бы в доме жил еще кто-нибудь, все было бы значительно сложнее. А так он может осуществить задуманное в любую минуту. Бедняжка. Ей, наверное, двадцать шесть или двадцать семь. И что за жизнь у нее…
— …Просто исчез, не сказав ни слова, — продолжала она свой рассказ. — Мы всего три года прожили в этой стране. То в одном городе, то в другом. Муж мой так и не нашел постоянной работы. Когда-то мы жили в Манчестере. Джонни родился в Манчестере.
— Ужасный город, — сказал он. — Там все время дождь.
— Я сказала ему: «Ты должен, наконец, найти работу!» — продолжала она свою историю и стукнула кулаком по столу, чтобы придать весу своим словам. — Я сказала: «Так дальше не пойдет! Это не жизнь для меня и для нашего ребенка!» А затем, мистер Симс, кончились деньги, чтобы платить за квартиру. Что я могла сказать хозяину дома? А если ты в этой стране чужой, с полицией всегда сложности.
— С полицией? — насторожился Фентон.
— С документами, — пояснила она. — С нашими документами вечно что-то не ладилось. Нам все время надо проходить регистрацию. Мою жизнь, мистер Симс, уже много лет нельзя назвать счастливой. Мне было только шестнадцать, когда я познакомилась со своим мужем — ну, разумеется, он тогда еще не был моим мужем. Я думала, что в Англии у нас дела пойдут лучше.
Она говорила, и голос ее с немецким акцентом, который он находил даже приятным, как спокойная, ровная мелодия вторил его мыслям. Какое это замечательное чувство — знать, что ты не в конторе, не дома, а просто — Маркус Симс, художник. А он и вправду большой художник, хотя его искусство — не кисти и не краски; это из преступления своего он сделает настоящий шедевр. И рядом сидит будущая жертва — женщина, которая сама отдала свою жизнь в его руки, которая смотрит на него, как на избавителя — а он ведь и есть ее избавитель, в конце концов.
— Это просто поразительно, — сказала она медленно. — Вчера я еще совсем не знала вас, а сегодня рассказываю вам всю свою жизнь. Вы — мой друг.
— Ваш настоящий друг, — ответил он, слегка пожимая ее руку. — Верьте мне, это правда.
Он улыбнулся, допил чай и отодвинул стул. Она взяла его чашку и блюдечко, поставила в мойку и вытерла рукавом блузки рот мальчику.
— Что вы будете делать сейчас, мистер Симс? — спросила она. — Вначале пойдете в постель, или будете рисовать Джонни?
Он недоуменно уставился на нее. В постель? Не ослышался ли он?
— Как вы сказали? — переспросил он.
Она стояла, глядя на него спокойно и выжидающе.
— Все зависит от вас, мистер Симс, — сказала она. — Мне все равно. Я целиком в вашем распоряжении.
Он почувствовал, как кровь приливает к затылку, как медленно краснеет лицо. Но сомнений не было — многозначительная улыбка и кивок в сторону спальни окончательно устранил их. Бедная девочка сделала ему своего рода деловое предложение и думает, что он примет его… что он на это рассчитывал…
— Милая моя мадам Кауфман, — начал он («мадам» звучало как-то лучше, чем «миссис», и больше подходило ей, иностранке), — мне кажется, вы неверно меня поняли.
— Что-что? — удивленно спросила она и снова улыбнулась. — Вы можете не бояться. Никто не придет. А о Джонни я позабочусь.
Это было просто Бог знает что. Ведь он не подавал ни малейшего повода, ни сном, ни духом… Но стоит высказать сейчас свое естественное негодование и покинуть этот дом — и рухнут все его совершенные планы. И тогда где-нибудь придется начинать с нуля.
— Это… это чрезвычайно любезно с вашей стороны, мадам Кауфман, — сказал*он. — Я по достоинству оценил ваше необычайно щедрое предложение. Дело, однако, в том, что я, к несчастью, был ранен во время войны… Да… Словом, вы понимаете… И я сейчас всецело сконцентрировался на искусстве, на моей живописи. Поэтому невероятная радость для меня — то, что я нашел здесь этот уголок, мое прибежище. Знаете, это мой истинный мир. И если мы могли бы быть друзьями…
Он лихорадочно искал слова извинения и не находил их.
Она пожала плечами. На лице не отразилось ни облегчения, ни разочарования. Словно все шло так, как и должно было идти.
— Все в порядке, мистер Симс, — сказала она. — Я просто подумала, что вы чувствуете себя, вероятно, одиноким. А я знаю, что такое одиночество. И вы так приветливы, так добры. Но если у вас когда-нибудь будет чувство, будто…
— О, тогда я сразу же скажу вам, — перебил он ее чересчур поспешно. — Хотя, к сожалению моему… Но — за работу, за работу!
Он снова улыбнулся, изобразил жгучую страсть к работе и открыл дверь кухни. К счастью, она застегнула пуговки на блузке, до этого расстегнутые достаточно щедро. Она взяла мальчика со стула и вышла вслед за ним.
— Всегда хотела посмотреть на художника за рабо-
той, — призналась она, — и вот теперь у меня будет случаи. Джонни поймет все, он уже большой. Где ему сесть, мистер Симс? И что? — ему сесть или встать? Как будет лучше?