Ночная воровка

— Сейчас попробую. — Надя нацелилась вилкой на кусочек.

— В России первым любителем артишоков был Петр Великий. Он дал указание завезти их в Россию. Их считали лекарственным растением, выращивали в садах и огородах самых богатых людей. Артишоки росли и у нас под Тулой. Вот здесь. Между прочим, этот дом, где мы с тобой сейчас сидим, я построил на месте старинного барского особняка. Бабушка дала мне план поместья.

Надя улыбнулась и кивнула. Она наконец наколола на вилку кусочек и потянулась снять губами. Найк не отрывал глаз от ее губ, ему хотелось поцеловать ее сейчас, немедленно, но он удержался.

— Моей бабушке, — продолжал он хрипловатым голосом, — больше всего нравится, когда появляется розетка из огромных серо-зеленых листьев, а потом из середины вырастает высокий, больше метра, стебель, а уже после на верхушке образуется соцветие, похожее на шар.

— Большой шар?

— Сантиметров пятнадцать в диаметре. По крайней мере, у нас на ранчо такие.

— А едят что? — Она кивнула в тарелку. — Я попробовала сейчас что?

— Это нераскрывшиеся соцветия. Перед тем как их есть, надо отрезать верхушку и удалить цветки. Ты чувствуешь вкус незрелых грецких орехов? Да?

Надя помолчала, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Пожалуй. — И снова нацелилась вилкой.

— В ресторане, который мы откроем, станем подавать артишоки с помидорами, зеленью, майонезом или сметаной. И готовить из них суп-пюре.

Надя вспыхнула на секунду, услышав «мы», но решила пропустить мимо ушей, полагая, что Найк имеет в виду себя и своих работников.

— А ты уверен, что не прогоришь с вегетарианским рестораном? У нас в России живут мясоеды.

Найк вздохнул.

— Я знаю. И знаю почему. При низких доходах дешевле питаться мясом. Но я думаю, доходы будут расти и вкусы изменятся. А мы с рестораном тут как тут.

— Но ты должен заботиться о прибыли? Разве нет? — серьезным тоном спросила Надя, хотя думала о совершено другом. Обнаженная грудь Найка, покрытая золотыми волосками, притягивала ее взгляд. Кажется, она поняла, почему ее собственная грудь горит, ее натерли вот эти жесткие волоски. И не только эти… И у нее горит не только грудь, а гора-аздо ниже…

Надя вдруг заалела, но Найк не догадался о мысли, вогнавшей ее в краску.

Он подумал, что она засмущалась от того, что затронула коммерческую сторону дела. В Америке не принято спрашивать о доходах, принадлежности к партии и об интимной жизни. Найк поспешил ее успокоить и снять возникшее смущение Нади.

— Я не ставлю целью получать прибыль от ресторана. И потом, детка, прибыль — это не только деньги. Я хочу оказать влияние на общество.

Надя засмеялась.

— Однако.

— А знаешь… Кое-какую прибыль я уже получил. — Он хмыкнул. — Приехал сюда и нашел тебя, Надя.

Он протянул руку через стол и ухватил ее за запястье. Рубашка распахнулась, глаза Найка загорелись, когда он увидел напрягшиеся и жаждущие ласки соски. Он отчетливо помнил их вкус и аромат. Они пахли корицей. Наверное, у Нади гель для душа с корицей. Он с шумом втянул воздух.

Надя снова засмеялась и другой рукой поплотнее запахнула полы рубашки. Он отпустил ее руку, а она взяла вилку и подцепила еще один кусочек артишока. Теперь она отчетливо ощущала вкус грецких орехов, но он был очень тонкий.

Она вдруг почувствовала глубоко внутри, в закоулках души, что-то похожее на панику, ту, которая возникает, когда рушится привычное старое, ты сам мечтал, чтобы это старое разрушилось, и на его месте уже возникает новое, но оно пугает, и ты цепляешься за старое, хочешь, чтобы оно вернулось и успокоило.

Почему она здесь? Почему с этим мужчиной? Почему она уже воспринимает Найка Гатальски как частицу себя самой? Есть ли время убежать от него, отсюда… И от себя?

Надя вздрогнула и прогнала предыдущую мысль.

— Ты… так считаешь? — запоздало спросила она, словно он только что произнес последнюю фразу.

— Да, Надя. У меня достаточно денег в Америке, они вложены в табачные компании, а я приехал сюда только за тем, чтобы найти тебя.

— О нет, Найк, — сопротивлялась Надя. — Такого не может быть.

— Но такое уже есть. — Найк встал из-за стола, обошел его и наклонился к ней. Он уткнулся подбородком в ее макушку, а руки его медленно опустились на ключицы, потом заскользили вниз, под полы рубашки. Когда его ладони накрыли ее груди, она откинула голову и застонала. Губы Найка не медлили ни секунды и поймали ее стон. Этот стон был со вкусом артишока. — Надя, я хочу тебя. Я буду хотеть тебя всегда. — Он говорил низко и хрипло.

Найк поднял Надю на руки и понес. Но не в спальню, хотя Наде было все равно. Она чувствовала его руки, горячие, обжигающие, она опустила свои, и ей вдруг стало смешно, когда его рубашка с каждым шагом сползала с нее все ниже и наконец упала на пол, и он внес ее в ванную совершенно нагую.

— Ты невероятная, ты красивая, я люблю тебя всю. Твои волосы только для меня, я хочу зарыться в них… — шептал он, опуская ее на блестящее дно, покрытое шершавым ковриком. Он открыл краны, и она почувствовала, как вода омывает сначала спину, потом бедра, а когда над водой виднелись лишь острые набухшие пики сосков, Найк накрыл их руками — сперва один, потом другой.

Вода прибывала, Наде казалось, сейчас она растворится в ней, растает, и ванна переполнится влагой, которая исторгнется из ее собственных глубин. Она застонала и почувствовала, как его тело все еще прохладное, не нагретое водой, опустилось на нее.

Найк жаждал ее так же страстно, как и она. Надя поспешила принять его, ноги сами собой раскинулись так, будто заниматься любовью в ванне для нее дело привычное. Найк засмеялся, хорошо понимая, что это для нее впервые — мужчины никогда не ошибаются насчет опытности женщин — инстинкт. Да, Надя делала это впервые — с ним. Он скользнул глубоко и замер, не то отдыхая, не то не веря в то удовольствие, которое давала ему эта новая для него женщина.

— О Боже, — выдохнул он.

Надя вдруг встрепенулась, обхватила его руками и ногами и начала двигаться. Вода плеснулась через край ванны и растеклась лужей на полу, но им было все равно. Любовная гонка обожгла обоих, они двигались в унисон, словно спешили наверстать упущенное время, упущенное не по их вине. Говорят, для того чтобы продлить молодость, надо жить в учащенном ритме. Наверное, их тела знали об этом секрете.

Надя никогда в жизни так не кричала, как сейчас, ее тело сжалось вокруг твердой набухшей плоти Найка, она билась в конвульсиях, не чувствуя, как вода уходит из ванны. А потом — желанный взрыв. Омытая изнутри и снаружи, она кричала от чувственного удовольствия, и этот вопль не надо было душить, глушить, опасаться, что кто-то услышит.

Ее руки лежали на спине Найка, внезапно Надя заметила, что его кожа почти совсем сухая. Она открыла глаза и увидела серо-зеленую радужку устремленных на нее зрачков.

— Мне хорошо с тобой. Я люблю тебя всю, Надя, — шептал он ей прямо в губы.

Она молчала, потом улыбнулась и прошептала:

— Я думаю, во всем виноваты артишоки.

— Наверняка, — хмыкнул он.

— Значит, у нас с тобой вегетарианский роман?

Он засмеялся.

— Ты очень точно сказала. И кажется, наши артишоки вот-вот созреют.

— И им срежут верхушку? Все их прекрасные цветы? — с деланным страхом воскликнула Надя.

— Не бойся, я с тобой…

Найк покачал головой и поймал себя на мысли, что совершенно не заметил, как допил большую американскую кружку кофе. Он очнулся от видения, только когда на дне кружки, под тонким слоем спитого кофе, увидел свой вензель — переплетенные русские буквы «Н» и «Г». Сестра Мария, художница, подарила ему эту кружку перед поездкой в Россию. Она сама написала буквы каким-то особенным способом. На прощанье, целуя его в щеку, она сказала:

— Вот будет интересно, если у твоей русской девушки, которую ты обязательно найдешь, окажется имя на какую-то из этих букв. Тогда мне будет просто сделать чашку ей в подарок…