Ночная воровка

Итак, скоро откроется выставка, и Надя может уйти из его жизни навсегда. Тело запротестовало, да так бурно требуя удовлетворения, что Найк застонал.

Как это — уйти из его жизни? Но ведь он в этой жизни остается. Что же мешает ей остаться в его жизни?

Он знает ее полмесяца, но кажется, что время крутится в ускоренном темпе, вдвое, а может, и втрое быстрее обычного, поэтому он вполне может сказать, что знает Надю Тавранчук… сорок пять дней! Более того, он хочет узнавать ее всю оставшуюся жизнь.

Найк спустил ноги с постели, и они сами собой скользнули в шлепанцы. В зеркале на стене он увидел себя, но не одного и не в той позе, в какой он сидел сейчас. Он увидел себя и Надю такими, какими они были на этой постели в ту ночь… Сперва робко, а потом с большой горячностью принимая его игру, Надя дала волю своей страсти. Когда она оказалась сверху и накрыла его волосами, он испытал невероятное чувство, оно посетило Найка впервые в жизни — ему захотелось, чтобы так было всегда… До сих пор он ни разу не пожелал обнять женщину настолько крепко, чтобы она осталась с ним до самого конца, до его последнего вздоха.

Прохладное поначалу тело Нади становилось все горячее, ему казалось, под руками у него нежная лайка — самой тонкой выделки, голубые жилки на круглых грудях довели его до экстаза, и он опасался, как бы желание не выплеснулось раньше времени. Но Найк умел владеть собой, он намеревался позволить Наде получить удовольствие такой силы, память о котором и стремление повторять это удовольствие навсегда привязали бы ее к нему.

Конечно, другие русские мужчины давали ей удовольствие. Но и он тоже русский. Разве не его предки уехали отсюда в конце прошлого века? И никто из его семьи в последующих поколениях не испортил русской крови. Стоит посмотреть на него, чтобы в этом убедиться — русые волосы, серо-зеленые глаза, белая кожа, косая сажень в плечах.

Матушка говорила ему, что все труднее сохранять чистоту крови, и дело не в том, что мужчин Гатальски влекут женщины других национальностей, просто слишком надолго русские отгородились от мира железным занавесом, а те, кто вырывался из-за него, в их старообрядческих кругах не считались «корневыми», как они говорили, русскими. Между прочим, сестре Найка пришлось отправиться учиться в Канаду и там найти Уэйна, его предки вышли откуда-то из Сибири. Здесь его звали бы просто Иван.

Найк набросил на плечи темно-синий махровый халат и прошел в душ. Он построил этот дом сразу, как приехал сюда и арендовал землю под Тулой. Давным-давно, еще мальчиком, он слушал рассказы бабушки, которая рисовала на листе бумаги «верже» генеалогическое древо семьи и карту владений.

— Тула была и в прошлом веке городом великим, там располагался оружейный завод, который стал знаменитым еще при Петре Великом. А земли вокруг города считались завидными и дорогими. Вот сюда, сюда смотри, Коленька.

Она всегда звала его по-русски, хотя все вокруг только так — Найк. Мир бабушки был совсем другим, и Найк окунался в него, как будто утыкался носом в большую бабушкину грудь. От нее всегда пахло травами — мятой, чабрецом, тмином. Другой жизнью, простором полей. Найк поклялся себе, что он ступит на землю, которая некогда была их родовой землей.

— Там могилы наших предков, но я думаю, они все сровнялись с землей, а на их месте цветут васильки и ромашки. — Улыбку бабушки можно было назвать прощающей.

— Да простит всех Господь, — словно подтверждая его мысль, тихо говорила она.

Когда появилась возможность поехать в Россию в начале девяностых, Найк Гатальски не медлил. Он явился в Москву с картой в кармане, с листком, на котором ветвилось древо семьи.

Окрестности Тулы покорили его, бабушка не ошиблась — он ощутил себя дома, не ошиблась она и в том, что повсюду качали головками ромашки и васильки. Земля оказалась свободна. Найк Гатальски арендовал ее, все 25 гектаров, на сорок девять лет. Задумывая свой план в Америке, он догадывался, что это сделать непросто, но никогда не предполагал, что так трудно и дорого. Впрочем, Найк давно и хорошо усвоил: если что-то хочешь — плати. Главная задача — чтобы было чем платить. Отец научил его успешно решать и эту задачу — семейство Гатальски издавна вкладывало деньги в табачные фирмы.

Найк построил точно такой дом, каким, по его представлениям, должен быть барский особняк. Рабочих он привез из Канады — муж сестры владел строительной фирмой. Теперь Найку оставалось развить дело, ради которого он сюда и явился, — возродить старый семейный промысел — выращивать спаржу и артишоки, а также осуществить свою собственную мечту — показать другим людям, как здорово быть вегетарианцем, а для этого открыть ресторан.

Ну и конечно, предаться своей собственной страсти — коллекционировать арбалеты, стрелять из них, позволить другим, понимающим толк в этом старинном оружии, восхищаться ими. Найк не числил себя противником охоты, он просто считал, что для охотника гораздо честнее не иметь преимущества перед животными и птицами, которое дает огнестрельное оружие. А такое старинное оружие, как арбалет, требует от мужчины умения и ловкости.

Наверное, Надю Тавранчук ему послал сам Господь, иначе как объяснить, что эта женщина, похожая на итальянку, но такая русская по сути, владеет не только знаниями о старинном оружии, но и владеет им?

Как все-таки странно складываются обстоятельства жизни — если бы он обратился не в фирму Татьяны Федориной, то, может быть, не встретился и с Надей?

Рука Найка дрогнула, и он полоснул бритвой по намыленной щеке, капля крови выступила под легкой пеной.

Нет, это невозможно. Она бы обязательно пришла на выставку, а он, конечно, ее заметил бы. Он узнал бы Надю!

Еще одна капля, но уже на подбородке, окрасила пену.

— Черт побери! — выругался Найк. Если так дальше пойдет дело, то он разукрасит себя до полного безобразия. И на кого он будет похож на вернисаже?

Наконец он закончил бриться, набрал в пригоршню холодной воды и плеснул в лицо.

Найк завтракал за кухонным столом, тем самым, за которым они с Надей сидели, наконец выбравшись из постели. На ней была его ковбойская рубаха в красную и черную клетку и больше ничего. Рубаха слегка прикрывала мраморные бедра, Надя то и дело запахивала ее спереди, потому что груди упрямо раздвигали полы рубашки, а любопытные торчащие соски высовывались наружу. Найку ужасно хотелось перегнуться через стол и ухватить губами сперва один, а потом второй. Но он ел артишоки, исподволь наблюдая за Надей — интересно, как она отнесется к этому новому для себя блюду, сумеет ли проникнуться любовью к вегетарианской кухне?

Артишоки он приготовил сам, красиво уложил на тарелке, и Надя оценила старания Найка.

— Знаешь, впервые я увидела артишоки в дорогом супермаркете на Новом Арбате. Западная цивилизация, — она улыбнулась, — только-только начала демонстрировать себя Москве, — объяснила Надя, пристально глядя в тарелку. — Нам показывали то, о чем мы читали в западных переводных романах. Я увидела на магазинной полке какие-то фиолетово-зеленые шишки на длинных темно-зеленых ножках. На этикетке прочитала: «Артишоки». Очень хотелось попробовать, и я бы купила. Неважно, сколько они стоили. Но я понятия не имела, что с ними делать.

Найк засмеялся.

— Надо было спросить Найка Гатальски. — Он перегнулся через стол и быстро поцеловал Надю в кончик носа.

Она смущенно вспыхнула.

— Знаешь, к тому времени я уже рискнула познакомиться с авокадо, и было мне так противненько… — Она сморщила нос.

— Я думаю, ты обошлась с этим фруктом не по правилам.

— Это я потом узнала. Когда играешь не по правилам, всегда выходит конфуз.

— Авокадо требует компании чеснока и лимона, чтобы ты знала.

— Теперь-то я знаю. И даже сама могу приготовить салат или коктейль.

— Давай пробуй артишок. Тебе понравится. У нас с тобой наблюдается совпадение вкусов. Я хочу, о нет, я страстно желаю, — он понизил голос до шепота, — чтобы это совпадение было абсолютным и полным.