Страница 7 из 154
— Живу на-а-а зло в-в-врагам, — с некоторым вызовом сказал гибберлинг, гладя свой клинок.
Его взгляд стал очень неприятным, каким-то колючим.
— А-а-а что до ме-е-еча, так е-е-его п-п-подарил мне М-м-мстислав Яроцкий.
Имя мне ничего не сказало. Даже после небольшого рассказа об этом человеке, и уточнении об его прозвище — Крамола.
«Надо бы запомнить, — подумал я тогда. А сам тут же мысленно хлопнул себя по лбу: — А зачем мне это?»
Я ведь не в Сыскном Приказе. И то что герб очень походил на тот, что был на скеггоксе того орка (Асыка, кажется его имя) — меня уже не должно было интересовать.
Долго же я ещё буду «вливаться» в обычную жизнь.
Отмахнувшись от нахлынувших размышлений, я продолжил свой путь к семейке Ватрушек. Нас со Стояной разместили на постой в их хижине, а в Гостевой дом, в котором останавливались и приезжие купцы, и путешественники с других аллодов, не пустили, обосновывая это тем, что я для гибберлингов не просто гость, а Великий Друг. Потому и жить должен среди них, а не в каком-то захудалом домике, где останавливаются всякие проходимцы. Его потому-то и вынесли за пределы городского «круга», чтобы не осквернять землю чужеземным присутствием.
«Вот оно-то как, — подумал я, смущенно улыбаясь. — Не всяк человек, или эльф, для них, для гибберлингов, приятен. Недаром в Гравстейне выделили отдельный участок для чужеземцев. Дела делами, а как жить под одним кровом — так и до свидания».
Пока семейка Ватрушек накрывала на стол, я снова подумал о Торне Заике. Почему же мне никак не даёт покоя тот нихазов герб? В чём подвох? Вовсе из головы не идёт этот клинок! Дался он мне!
Запахло «кислой рыбой». Пока сестрички Ватрушки заворачивали её в лепёшки, их братец приволок бочонок с элем.
У этого гибберлинга была коротенькая жиденькая бородка. Но и ту он умудрялся заплести в небольшие косички, концы которых зажимал бронзовыми кольцами. Со стороны его голова напоминало «солнце», которое так часто гибберлинги изображали в своих рисунках, причём с такой же вот топорщившейся бородкой.
Я выглянул наружу и кинул взгляд в небо. Эти постоянные серые сумерки, сменяющиеся темнотой ночи, приводили к тому, что организм стал несколько теряться во времени. Вот что сейчас делать: ложиться спать или наоборот — пройтись по городку?
— Мне поначалу думалось, что аллод называется Тихой Гаванью, — бросил я гибберлингам.
— Так многие думают… даже среди нашего племени, — отвечал старший брат, который как раз выбивал дно у бочки. — Прошу вас отведать забористого эля. В этом году он такой душистый вышел…
Тут гибберлинг смачно зацокал языком.
Я кинул взгляд на Стояну, сидевшую у очага. И снова меня посетила мысль, в которой я сравнивал друидку с большой кошкой…
Вот же загадочные создания! Я имею в виду кошек. Вроде, как и домашняя животинка, но в отличие от той же собаки, настолько своенравное и независимое, что порой кажется, будто это она хозяйка, а ты — эта самая животинка.
Стояна смотрела на огонь немигающим взглядом. В её больших глазах отражались красноватые отблески пламени… Секунда, и сейчас девушка, словно заправская кошка, лениво потянется и начнёт лизать своим шершавым языком мнимую шёрстку. Потом замурлыкает и попросит молочка…
Я мотнул головой, отгоняя это странное наваждение. Неужели Стояна всегда была такой… такой странной? Или это после посещения Пирамиды в Сиверии?
Кстати, мне так до сих пор и не ясно, что она там делала. Или что там с ней делали. Как она туда попала? — Одни лишь вопросы, на которые друидка не торопилась отвечать.
Приняв из мохнатых гибберлингских лапок кружку, я сделал большой глоток и смачно крякнул.
Да, эль хорош! Даже лучше, чем у Старейшины…
Снова вспомнились глаза Фродди Непоседы, едва я ему рассказал о Глазастиках.
— Фас, Бёрр… фас эр ейнс ог ас хафа брезур мина… (Это, Бор… это как с моими братьями…) Я думал, что вскоре умру, как и положено гибберлингу, после того, как узнал, что они погибли.
Старейшина тяжело вздохнул.
— Открыть правду своему народу я… не готов… ещё не готов… Вы не представляете, что значит сообщить им о том… о том, что надежда вернуть Родину… нашу Ису… Не представляете, что значит узнать, что все эти скитания по астралу, все эти поиски…
— Понимаю. Очень хорошо понимаю, — кивнул я головой, отставляя в сторону кружку.
Пить вообще расхотелось, хотя в горле пересохло. Чувствовал себя так гадко, словно по горло провалился в отхожую яму.
— Я не хотел никоим образом… эти горестные вести… Прошу прощения, если сказал что-то не так.
Слова давались с трудом.
Фродди Непоседа не слушал меня. Он подкурил трубку (кстати говоря, я впервые видел такое, чтобы гибберлинг занимался подобным делом) и присел у очага.
— Однажды мы разговаривали с Айденусом, — заговорил Старейшина. — Он сказал нам… мне и братьям, что аллоды — застывшие во времени осколки прошлого мира. Фрист эейя…
— Застывшие?
— Да… как комары в янтаре. Отрезок времени, длиною в год, два… может пять. Он повторяется, и повторяется, и повторяется. Меняются только лишь живые существа, населяющие осколки прошлого мира. Они рождаются и умирают… А снаружи «янтаря» — лишь бескрайний Астрал… и прошлое…
Фродди пустил вверх белёсую струю дыма. Глаза его затянуло поволокой, и он надолго замолчал.
— У нас говорят, — заговорил он чуть позднее, вытряхивая пепел из трубки, — что нельзя мешать брагу со слезами. Ваше прибытие, Бор — великая честь. Безусловно, что те новости, которые…
Тут Старейшина поперхнулся словами, а я вдруг понял, что он сдержал рвущийся из его нутра, из его души, вопль отчаяния и боли. Сдержал чисто по-мужски: отвернувшись в сторону, чтобы никто не смог увидеть выступивших на глаза слёз.
— Я распоряжусь, чтобы вас приняли, как самого дорогого гостя… Даже нет! Как брата! — Фродди совладал с собой. Он уже чуть улыбался, однако его глаза по-прежнему выдавали жгущую изнутри боль. — Алт сем пфу фарфт эк-ки! (Вы ни в чём не будете нуждаться!)
— Я прибыл не один.
— Ваши друзья — наши друзья.
Я кивнул головой и вышел наружу…
— Пей до дна! — весело прокричал брат семейки Ватрушек, и при этом, сильно размахивая кружкой, отчего часть эля брызнула на пол. Он начал громко считать глотки: — Эйнэ! Твьейрэ! Трийрэ! Фьёрыр!
В хижину меж тем уже успело наползти с десяток гибберлингов. Шум стоял такой, что я не слышал собственных мыслей.
Они громко считали, глядя на то, как один толстяк пытался осушить громадную, даже по моим меркам, кружку.
Эль лился, что говорится, рекой. Бежало по бороде, усам, капало на пол, оставляя там липкую лужу.
— Гей! Гей! — орали захмелевшие гуляки, размахивая кружками. — Велт! Фин! Велт герт! (Хорошо! Молодец!)
Такие фривольности мне сегодня отчего-то были не по душе, не забавляли. Может, из-за разговора со Старейшиной, а, может, из-за чего другого. Я пил, пьянел, и от того лишь мрачнел. Хорошо, что это мало кто замечал. Гибберлинги вовсю веселились.
Моё лицо стянуло неким подобием маски, которую я не в силах был «снять». Мысли в голове путались, роились, словно растревоженные пчёлы.
Было уже весьма поздний вечер. Вернее, даже глубокая ночь, когда мы всей разгулявшейся толпой поплелись в Великий Холл. Тут веселье разгорелось с новой силой, прибыло ещё несколько десятков гибберлингов.
— Хей! — непременно здоровался каждый пришедший, при этом спеша хлопнуть меня по плечу, словно мы сто лет знакомы.
— И вам доброй ночи! — улыбался, вернее, пытался улыбнуться.
— Петта эт а Бёрр? (Это и есть Бор?) — кивали на меня гибберлинги, словно ожидая увидеть совсем иного Бора. А уже познакомившиеся, кивали бородами, заплетенными в тугие косы: — Йау! Йау! (Да, да!)
Между прочим, отношения среди них по нашим, людским, меркам были весьма… фривольные. Это ещё я мягко сказал. Ну, думаю, вы догадались, о чём речь.
Семей как таковых тут не было. Ни мужчинам, ни женщинам не возбранялось иметь плотских отношений с кем им угодно, но только, если полюбовно, если сговорились друг с другом. Но признаюсь честно, что не встретил у гибберлингов, ни одной супружеской пары, остающейся верной друг другу до конца своих дней. Да этого, наверное, им и не требовалось, поскольку на подобные утехи они не были столь «падки», как мы, или эльфы. Цель, скорее всего, ставилась одна — продолжение рода.