Страница 3 из 148
— Спасибо, нет. Я по делу. Мне нужна помощь.
Посол посерьезнел и сделал какой-то знак своим братьям. Они живо закрыли дверной проём занавесью, и стали за спиной старшего брата.
В двух словах я рассказал о событиях в башне. По лицу посла трудно было понять, что он думает. Его живые глазки-пуговки таращились на меня, поблёскивая от огненных сполохов.
— Тон Ветродуй докладывал нам, что в Орешке вы вели себя очень храбро. Даже воевода Залесский лестно отозвался о вас… А тут такое! Как быть? Мы даже не знаем…
Я хотел было встать, но посол резким жестом приказал оставаться на месте.
— Не торопитесь, мы вам не отказываем в помощи… Нам с братьями надо посовещаться.
— Мне выйти?
— Не надо.
Посол встал и пошёл в небольшую комнатку слева от очага. Его братья последовали за ним.
Я огляделся и стал прислушиваться к звукам снаружи. Ничего подозрительного не учуял.
Пахло хвоей, каким-то пряностями. Но всё затмевал запах рыбы из больших дубовых бочек у стены.
Прошло несколько минут, когда гибберлинги вернулись.
— Вот что, Бор. Отправляйтесь в Сиверию в наше поселение Гравстейн на берегу Длинного Вертыша. Ехать туда далеко, оно практически в самом центре того края. Мы сегодня отошлём сову с письмом. Сообщим о вашем прибытии. Найдёте матушек… на вашем языке они зовутся Глазастиками. Укроетесь у них до поры до времени. Договорились?
Я кивнул головой.
— Мы можем дать вам денег. Путь туда неблизкий…
— Спасибо. У меня есть.
Посол несколько секунд задумчиво глядел на меня. Мне отчего-то подумалось, что он сейчас гадает, а не поступил ли он опрометчиво, помогая «бунтовщику». И, видно, так ничего не надумав, плюнул в ладонь и протянул мне лохматую лапу-руку.
Я пожал её в ответ и вышел вон.
Легко сказать: «Езжай в Сиверию». Как туда добраться?
Я вышел из квартала и снова очутился в Торговом Ряду. Стараясь миновать широкие многолюдные улочки, а тем более площадь с серой громадиной статуи Скракана, я очутился у Вонючего переулка. Сразу за ним должны были быть ворота, ведущие в порт. Осторожно, чтобы не привлекать внимания, вышел в переулок и тут же таким же макаром вернулся назад за угол: у ворот стояло человек двадцать стражников. Они тщательно проверяли всех выходящих и выходящих из города.
— Попал! — от досады хотелось выть. — Обложили.
Даже с боем я бы не смог пройти.
— Эй! — негромко прикрикнул мне какой-то человечек.
Его голова, похожая на перевёрнутое лицо, постоянно крутилась по сторонам, словно он ожидал откуда-то нападения. Он стоял у позеленевшей от постоянной сырости стены, в небольшой её нише.
— Подь сюда, — махнул он, всё ещё оглядываясь.
Я тоже осмотрелся и неспешно, чуть прихрамывая на ноющую левую ногу, приблизился к яйцеголовому. На его щеках виднелась рыжеватая поросль, делающая его похожим на общипанного козла.
— Ты мне? — сурово спросил я.
— А то! Енто не тебя-сь тута ищут? — прошепелявил он, слегка улыбнувшись.
Я успел увидеть его щербатые зубы и белый налёт на языке. От паренька воняло какой-то тухлятиной. И если судить по грязной заношенной одежде, то он явно побирался в городских кварталах.
— Чего это ты так решил? — спросил я, стараясь ничем себя не выдать.
Яйцеголовый улыбнулся, как обычно улыбаются местные дурачки, и, хитро щурясь, проговорил:
— Я это… видел, как ты-сь у ворот со стражниками дрался.
— И что ты хочешь?
— Могу это… могу помочь… Тебе-сь из города выйти надо? Так-то? Проведу, ни одна зараза не прознает.
Я долго смотрел в его скачущие беличьи глаза, пытаясь определить степень доверия.
— Что ты хочешь взамен? — осторожно спросил его.
Парень встрепенулся, воровато огляделся, и сладострастно уставился на эльфийский кошель на моём поясе. Его грязные пальцы чуть коснулись вышитых фиалок, и рука тут же отдёрнулась назад.
Я прикинул, сколько денег у меня осталось. Кажется две золотых монтеы, несколько серебряников и медью полтинник.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю, если обманешь? — навис я над пареньком.
Тут быстро-быстро заклипал глазами и трусовато заулыбался.
— Если выведешь, отдам весь кошель.
— Хорошо… хорошо…
Он снова осмотрелся и скорым шагом пошёл по улочке. Я отправился следом.
Мы прошли вдоль огромных каменных валунов, составляющих основание стены, и очутились у небольшой площадки, где велась постройка.
— Идём, — махнул яйцеголовый рукой и, ловко запрыгнув на доски, заспешил вверх наверх.
Мастеровые, занятые своим делом, не обращали на нас никакого внимания.
Я огляделся и пошёл вверх по наклонным доскам, представляющих собой своеобразную лестницу. Поднявшись вверх, где вовсю кипела работа по укладке кирпича, мы с пареньком прошествовали до угловой башни. Там были установлены лебёдки, которыми поднимали грузы на стену.
Парень подбежал к одному из здоровяков рабочих. О чём-то с ним пошептался, а потом жестом подозвал меня.
— Значит так, — сказал рабочий низким простуженным голосом, — с каждого возьму по «новоградке».
— Ничего себя! — хмыкнул я, доставая кошель.
— Стой! — схватил меня за руку парень и оттянул в сторону. — Я-сь ведь спускаться не буду. Отдай мне деньги, а сам ступай с миром.
Мы снова встретились глазами с яйцеголовым, и тот тут же отвёл взгляд в сторону.
Я вытянул из кошеля серебряник, прозываемый в народе «новоградкой». Руки паренька выскочили вперёд и жадно обхватили мягкую кожу кошелька. Он высыпал на ладонь монеты:
— Ух! Даже «орлики», — его кулак жадно сжали золотые монеты.
Я не стал досматривать дальнейшие его пассы с деньгами и вернулся к рабочему. Он внимательно осмотрел монету и счастливо улыбнулся.
— «Новоградка». Отлично!
Надо сразу сказать, что серебряные монеты, рубившиеся на столичном Монетном дворе, считались в Лиге полноценными. Можно даже сказать, были эдаким эталоном. Сто таких серебряников у менял шли наравне с одним лигийским «орликом», золотой монетой. В то время, как серебряник с Умойра уравнивали в пропорции один к полтора. Медяки делали все, кому не лень. Самыми известными были сиверийские «копейки», на которых изображался гербовый знак аллода — копьеносец на скачущей лошади, атакующий тигра. Были также и «мечники» — умойрские монеты, «щитки» — с Ингоса. Да всех не перечесть. Но вот, как и в случае с «новоградкой», копеечные монеты оказались с «верным» весом, потому распространились по всей Лиге. Сейчас, практически на всех таких медяках изображали «копейщика», приурочивая его к образу императора Валира Четвёртого.
Отданная монета была новёхонькой, и образ Святого Тенсеса на ней ещё не потемнел.
— Залазь, — довольно улыбался рабочий, кивая в сторону лебёдки.
Едва я осторожно влез в сетку, как моё тело с лёгкостью оторвалось от пола, и через минуту оно благополучно достигло земли. Рабочие внизу с небольшим удивлением посмотрели на меня, но практически тут же потеряли интерес и занялись своими делами.
Я оправился и пошёл в сторону трактира. Надо было объясниться с Заей и, собравшись в дорогу, уезжать в Сиверию.
Обойдя глубокую лужу, я вышел на деревянные брусья мостовой, ведущей к центральной дороге. Едва прошёл шагов пятьдесят, как из соседнего переулка, а следом и с центральной улочки, выбежали стражники. Слава Тенсесу, тут было людно, и я легко затерялся в толпе, затем свернул в узкий проулочек. Через минуту вышел к кузнице, а оттуда снова направился к центральной дороге.
Быстро же меня просекли эти стражники. Скорее всего, это дело рук той пакостной яйцеголовой гниды.
Даже представил, как он семенит на своих кривых полубосых ножках к дружинникам, и, пряча за пазухой эльфийский кошель из нежной телячьей кожи, рассказывает обо мне, мол, видел, как «сей разбойник» бежал через строящуюся стену. Ловите, мол, держите, его. Небось ещё и награду какую ухватит… Жаль, что я его не кончил… Хотя…
Я осторожно вышел на дорогу, обошёл тянущиеся полупустые телеги, и перешёл на другую сторону слободки.