Внутреннее обозрение

Нраву своему она, впрочем, не изменяет. Вы помните, что, принимаясь лепетать о неудобствах крепостного права, она накидывалась на немцев-управителей; ополчившись на неправосудие и взяточничество, покарала купеческих заседателей уездного суда и помощников квартальных надзирателей; обличая казнокрадство, избрала для этого госпитальных фельдшеров и т. д. Теперь, нашедши приличным заняться охранением общественного интереса от всяких спекуляторов, на кого обратилась наша литература? На тех безнравственных богачей, которые выманивают у публики деньги под видом нищенства… Беспрестанно, с каким-то торжеством и с язвительными примечаниями, печатались и перепечатывались рассказы о нищих, внезапно обнаруживших огромное богатство. Фельетонисты не раз делали таких нищих единственным предметом пикантного фельетона. В самом деле, как же не любопытно, как не полезно возвестить и комментировать публике факт, что вот между бедняками, которым вы сострадаете, многие вовсе не так бедны, как кажутся, – они богаче вас и только надуть хотят… Недавно мы читали, например, в «Ведомостях московской полиции», что «в Сретенскую часть доставлен был за прошение милостыни отставной чиновник К., при осмотре коего найдено при нем заемных писем, выданных ему от разных лиц, на 79 000 руб., ассигнационный билет, выданный на имя его из конторы московского коммерческого банка на 48 000 руб. сер., и наличными деньгами более 6000 рублей. По дознанию оказалось, что человек этот нанимает для жилья угол с платою по 75 коп. сер. в месяц; от раннего утра до позднего вечера не бывает дома, в пищу употребляет приносимые с собою собранные куски хлеба, а если в том числе бывает белый хлеб, то он продает его; имущество его заключается в находящемся на нем ветхом платье и рогоже, на которой он спит. В четвертый уже раз взят он за прошение милостыни и два раза находился за это в комитете о просящих милостыню. По отзыву человека этого, он имеет трех сыновей и двух дочерей, но где они находятся – не знает».

Рассказ об этом «замечательном нищем» повторен был потом во всех газетах. Через несколько времени по его поводу «Северная пчела» напечатала целую статейку под заглавием: «Мания к нищенству».

Корреспондент «С.-Петербургских ведомостей», – пишет «Пчела», – сообщает о взятом в Москве за прошение милостыни богаче К. новые подробности. Оказывается, что у него состояния гораздо более, нежели было объявлено в газетах, и что, кроме того, г. К. имеет несколько процессов в сенате, так что вся сумма его благосостояния равняется четырем или пятистам тысячам рублей серебром. Прежде он служил по лесному ведомству и по выходе в отставку начал нищенствовать. С виду это бодрый седой старик; лицо его не имеет никакого особого выражения. Страсть к нищенству развита в нем до огромных размеров: когда его водили из работного дома в казначейство, он дорогой просил милостыню у проходящих. В трактирах, у половых К. вымаливал остатки корок после гостей и потом продавал эти корки. Он подбирает все, что ему попадется; при арестовании у него найден мешок с разными лоскутками газетной и исписанной бумаги. Скаредность его доходит до того, что он скрывается от детей и упорно отвечает на все расспросы о них, что он их забыл и не знает, где они.

Несколько лет назад в Спасских воротах сидел нищий и постоянно просил милостыню; один офицер, часто проходивший мимо него, каждый раз подавал ему какую-нибудь мелкую монету. Нищий приметил его, стал разузнавать о нем, потом пригласил его к себе и наконец женил на своей дочери, которой дал в приданое двести тысяч рублей серебром.

У Синего моста в Петербурге долго сидел также старик, собиравший подаяние. Приметив генерала, благоволившего к нему, нищий однажды утруждает его своей покорнейшей просьбой пожаловать к нему выкушать стакан чаю. Просьба эта показалась до того оригинальною генералу, что он соглашается и отправляется в назначенный час по указанному адресу, в огромный каменный дом, который, как он узнает, принадлежит мнимому нищему. В хорошо убранной большой квартире, в бельэтаже, гостя встречает сам попрошайка, элегантно одетый, жена его и дочь; жена со слезами рассказывает, что она не может отучить мужа от странной привычки ходить каждое утро просить милостыню.

Недавно в Замоскворечье жил купец, женатый на девушке, жившей прежде подаянием. Супруга его сохранила такую привязанность к своему прежнему занятию, что ее нужно было запирать, чтобы она не ходила на улицы просить милостыню, и, оставаясь в комнате одна, она раскладывала на мебели кусочки бумажки и потом, с известными причитаниями и поклонами перед каждым стулом, после долгих ожиданий, брала кусочек бумажки.

Факты, точно, замечательные: мания заслуживает внимательного исследования в патологическом отношении. Только я не знаю, достаточно ли будет исследовать лишь организм этих нищих; не придется ли также заглянуть и в общественный организм, производящий такие явления. Ведь с пассивной стороны это, лишь в более эксцентрической форме, то же зарыванье и прятанье полуимпериалов, о потере которых для торговли сожалеет г. Бочаров. А с другой стороны, активной, – это опять явление, находящее себе полнейшую аналогию во множестве господ, пользующихся благодеяниями других, только иными средствами, гораздо менее безобидными. Разве не то же самое представляет вот этот господин, вымоливший себе местечко в 300 целковых жалованья в год, а лет через пять купивший домик? Разве не то же – антрепренер, собирающий сотни тысяч чужих денег для ведения выгодного предприятия, а потом бросающий дело и возвращающий своим доверителям копейки вместо рублей? А не то же самое этот господин Сергеев, задолжавший 400 тысяч, имея для уплаты имущества только на 70? А не то же эти господа Дюманже и иные, тратящие из общественных денег по 4000 руб. на проезд от Парижа до Петербурга, сотни рублей на депеши к разным девицам и т. п.? Не то же самое какой-нибудь г. Лебретон, берущийся за дело, которого не смыслит, и, спекулируя на свое невежестве, требующий 40 000 франков неустойки в том случае, ежели его захотят прогнать? Исследуйте и укажите нам причины всех подобных явлений в их общем источнике и перестаньте удивляться тому, что находятся охотники приобретать состояние нищенством там, где честный труд не играет почти никакой роли, где способные к труду силы даже не нашли еще себе по большей части никакого порядочного применения.

Посмотрите, например, что у нас делается с выгоревшим селом или местечком: все окрестности наполняются из него нищими на погорелое… Все эти люди жили, работали, покамест все было спокойно около них; но раз обычное течение жизни нарушено, капитал, состоявший в их домишке, отнят, – они ни на что более не могут обратиться… Пошли они просить на погорелое и годы будут ходить и просить, не зная другого исхода, хоть сначала, конечно, и желают его. Не знаю, как в другие годы, но в нынешнем году, например, – вероятно, по случаю нескольких, сильных пожаров Нижегородской и Владимирской губернии, – на всем тракте от Москвы до Нижнего и в самом Владимире, не говоря о Москве и Нижегородской ярмарке, вам отбою нет от бесчисленного множества нищих – изувеченных и погорелых. Кричат о множестве и о назойливости нищих в Италии, особенно в Риме и Неаполе. Но я не знаю, можно ли сравнить стечение нищих в Риме на пасху с той массою их, которая блуждает по Нижегородской ярмарке. Надо заметить, что в Риме нищие в это время сосредоточиваются большею частию около Святого Петра и потом еще около немногих пунктов, непременно посещаемых иностранцами. Иностранцы, то есть англичане и французы, видят это и поражаются: действительно, у себя они не видят ничего подобного. За ними вслед кричим и мы, отчасти не думая о том, что кричим, отчасти же на том основании, что в Петербурге мы в самом деле отвыкаем от вида лохмотьев и от жалобного «Христа ради»… Мы ведь и в Петербурге прогуливаемся больше по Невскому между двумя и пятью часами, то есть в то время, когда