Глаз в пирамиде

— Дерьмо собачье, — сказал убийца. Внезапно он выпрямился и соскользнул с койки. — Я трачу на тебя свое время. А ну-ка быстро сними штаны и нагнись. Ты это сделаешь, и мы это даже не обсуждаем. — Сжав кулаки, он шагнул к Джорджу.

— Надзиратель! Надзиратель! — заорал Джордж. Он схватился за дверную решетку и исступленно тряс ее.

Сосед залепил Джорджу пощечину. Следующий удар, в челюсть, отшвырнул Джорджа к стене.

— Надзиратель! — кричал он, испытывая головокружение одновременно от травы и ужаса.

В конце коридора появился человек в синей форме. Он казался весьма далеким и совершенно равнодушным, как бог, которому наскучили его дети.

— Эй, что тут за визг, черт побери? — спросил он, держа руку на рукоятке револьвера. Его голос доносился словно откуда-то издалека.

Джордж открыл было рот, но сосед его опередил.

— Этот патлатый коммунистический наркоман не снимает штаны, когда я ему велю. Разве ты не должен следить за тем, чтобы я здесь был счастлив? — Он захныкал. — Заставь его делать, что я приказываю.

— Вы обязаны меня защитить, — пролепетал Джордж. — Вы должны увести меня из этой камеры.

Бог-надзиратель расхохотался.

— Эх, а ты знаешь, у нас ведь тут очень продвинутая тюрьма. Ты приехал сюда из Нью-Йорка и, наверное, считаешь, что мы здесь здорово отстали от жизни. Но это не так. У нас здесь нет полицейской жестокости. Так вот, если бы я вмешался в твои дела с Гарри Койном, возможно, мне пришлось бы применить силу, чтобы удержать его подальше от твоей юной задницы. Я знаю, ребята, вы считаете, что всех копов надо ликвидировать. Так вот, в этой конкретной ситуации я самоликвидируюсь. Более того, я знаю, ребята, что вы верите в сексуальную свободу — и я тоже! Поэтому Гарри Койн получит свою сексуальную свободу без вмешательства и жестокости с моей стороны. — Его голос был отдаленным и бесстрастным, почти призрачным.

— Нет, — сказал Джордж.

Охранник вытащил пистолет.

— Слушай меня, сынок. Сейчас ты снимешь штаны и нагнешься. И подставишь задницу Гарри Койну. Без вариантов. А я прослежу, чтобы ты сделал все, как надо. Иначе тебе не придется сидеть сорок лет. Я тебя пристрелю, прямо здесь и сейчас. Я всажу в тебя пулю и скажу, что ты оказывал сопротивление тюремному режиму. А теперь соберись с мыслями и подумай, что лучше. Я и вправду тебя убью, если ты не будешь делать то, что он тебе скажет. Это не шутка. Тебя нам не жалко, а он еще пригодится. Он очень нужный нам человек, и я должен заботиться о том, чтобы ему было хорошо.

— А я тебе в любом случае вдую, живому или мертвому, — сумасшедший Койн хихикал, словно злой дух. — Тебе все равно от меня не уйти, парень.

В конце коридора загремела дверь, и к камере прошагал шериф Джим Картрайт с двумя полицейскими в синей форме.

— Что здесь происходит? — сказал шериф.

— Я поймал этого извращенца Джорджа Дорна на том, что он пытался изнасиловать Гарри, — ответил охранник. — Пришлось вытащить пистолет, чтобы его остановить.

Джордж покачал головой.

— Ну вы, ребята, даете! Невероятно. Если вы разыгрываете этот маленький спектакль для меня, можете заканчивать. Вы меня не обманете, как не обманете самих себя.

— Дорн, — произнес шериф, — ты пытался совершить в моей тюрьме противоестественный акт, запрещенный святой Библией и законами нашего штата. Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится. Тебе придется выйти. Я вынужден тебя образумить. Ты пойдешь со мной в камеру для допросов, и там мы немного побеседуем.

Шериф открыл дверь в камеру и жестом приказал Джорджу выйти. Затем повернулся к сопровождавшим его полицейским.

— Оставайтесь здесь и решите другой вопрос. — Он сделал странное ударение на последних словах.

Джордж и шериф миновали длинную цепь коридоров и запертых дверей и наконец вошли в камеру для допросов, стены которой были обиты чеканными листами жести, окрашенными в бутылочный зеленый цвет. Шериф велел Джорджу сесть на один стул, а сам уселся напротив верхом на второй.

— Ты плохо влияешь на моих заключенных, — сказал он. — Я так и знал, что ты устроишь что-то подобное. Я не хочу, чтобы ты растлевал заключенных в моей тюрьме, моей или чьей-нибудь еще, целых сорок лет.

— Шериф, — упавшим голосом спросил Джордж, — чего вы от меня хотите? Вы поймали меня с дурью. Чего вам еще нужно? Зачем вы бросили меня в камеру к этому придурку? К чему все эти запугивания, угрозы и допросы?

— Я хочу кое-что узнать, — произнес шериф. — Я хочу выяснить все, что ты мне можешь рассказать по некоторым вопросам. И советую с этого момента говорить только правду. Если не будешь врать, возможно, в будущем это немного облегчит твою участь.

— Хорошо, шериф, — сказал Джордж.

Картрайт прищурился. «Он и вправду похож на свинью, — думает Джордж. — Как и большинство полицейских. Почему многие из них становятся такими жирными, с такими маленькими глазками?»

— Договорились, — сказал шериф. — С какой целью ты приехал к нам из Нью-Йорка?

— Я приехал с заданием от «Конфронтэйшн», журнала, который…

— Знаю, знаю. Мерзкий журнальчик, коммунистический. Я его читал.

— Это слишком жесткая характеристика. Я бы сказал точнее: это журнал левой ориентации, защищающий свободомыслие.

— Пули в моем пистолете тоже жесткие, малыш. Так что давай говорить начистоту. Расскажи мне, что ты здесь собрался вынюхивать?

— Ладно. Вам это должно быть так же интересно, как и мне, если вас действительно заботит закон и порядок. Больше десяти лет по стране ходят слухи о том, что все главные политические убийства в Америке — от Малькольма Икса, братьев Кеннеди, Медгара Эверса и Мартина Лютера Кинга до, возможно, Никсона и даже Джорджа Линкольна Рокуэлла — работа особой законспирированной правой преступной организации и что штаб-квартира этой организации находится здесь, в Мэд-Доге. Я сюда приехал, чтобы попытаться что-нибудь выяснить об этой группе.

— Так я и думал, — сказал шериф. — Ах ты бедный, несчастный кусок дерьма. Ты приехал сюда со своими длинными патлами в надежде что-то разнюхать о правой организации. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что ты не встретился ни с кем из наших настоящих правых вроде «Божьей молнии», например. Сейчас они бы тебя уже замучили до смерти, малыш. Ты и вправду болван. Ладно, я понял, на тебя больше не стоит терять времени. Пошли, я отведу тебя обратно в камеру. Привыкай любоваться луной через решетку.

Они вернулись обратно той же длинной цепью коридоров. Открыв дверь в коридор, где находилась камера Джорджа, шериф крикнул:

— Забирай его, Чарли.

Тот же самый надзиратель берет Джорджа за руку. У надзирателя бледное лицо. Рот сжат так, что кажется безгубым. Позади громыхает захлопнувшаяся за шерифом дверь. Надзиратель без единого слова вталкивает Джорджа в камеру. «Слава богу, теперь он хотя бы стал трехмерным и меньше напоминает марихуановый призрак», — думает Джордж.

Гарри Койна не было. Камера пустовала. Краем глаза Джордж заметил какую-то тень. В соседней камере. Он обернулся, и его сердце остановилось. С трубы на потолке свисало тело. Джордж приблизился к решетке. Тело медленно покачивалось. Оно было привязано к трубе кожаным ремнем, затянутым вокруг шеи. Это лицо с широко раскрытыми глазами было лицом Гарри Койна. Джордж скользнул взглядом ниже. С живота Гарри что-то свисало до самого пола. Это было не самоубийство. Они вспороли Гарри Койну живот, и кто-то осмотрительно подставил под труп парашу, в которую спускались его вывалившиеся окровавленные кишки.

Джордж закричал. Но ему никто не ответил. Надзиратель исчез, словно Гермес.

(В психиатрической лечебнице английского городка Сандерленд, где уже наступило одиннадцать часов утра следующего дня, один старый шизофреник, который не разговаривал на протяжении последних десяти лет, внезапно бросился к оторопевшему санитару со словами: «Они возвращаются — Гитлер, Геринг, Штрайхер, вся эта братия. И за ними стоят силы и фигуры из других сфер, которые ими управляют…» Но Саймон Мун в Чикаго по-прежнему спокойно и безмятежно сидит в позе лотоса и инструктирует Мэри Лу, восседающую у него на коленях: «Просто сожми его, нежно сожми стенками влагалища, словно рукой, и ощути его тепло, только не думай об оргазме, не думай о будущем, не забегай мыслями ни на секунду вперед, будь в настоящем. Есть только настоящее, единственное настоящее, в котором мы живем. Ощущай лишь мой пенис в твоем влагалище и просто наслаждайся, не стараясь приблизить большее наслаждение, которое ждет нас впереди…» «У меня спина болит», — жалуется Мэри Лу.)