Нежить

Из темноты появился огромный волк и встал рядом с Убийством. Оскалившись, он зарычал на пленных.

Эти два зверя составляли необычную пару. Убийство вызывал страх своей дикой свирепостью, но это была естественная свирепость природного хищника. От волка же исходило физически ощутимое чувство жути — разрушения и порчи более ужасных, чем сама смерть. Возможно, именно чистый ужас, вызванный его присутствием, и заставил тескиан дрогнуть, повернуться и поспешить назад.

Барерис пнул Убийство, и они взмыли в воздух, чтобы отыскать остальных беглецов. В конце концов, ему и его товарищам удалось поймать большую часть рабов, хотя, возможно, некоторые пленники все же сумели улизнуть. После этого бард опустился на землю и спешился, а волк, растаяв в воздухе, снова превратился в Таммит.

— Пока что все идет хорошо, — произнесла она.

— Благодаря тебе, — ответил он, и это было правдой. В прошлом даже способный передвигаться по воздуху отряд не смог бы проникнуть на плато Рутаммар, не встретив быстрого и сокрушительного отпора. Но Таммит знала, как можно укрыться от взглядов тех, кто следил за подступами к плато.

Конечно, вскоре кто–нибудь непременно узнает об их вторжении. Но, если они быстро закончат здесь свои дела и отступят, все может обойтись.

Она одарила его улыбкой.

— Ты слишком добр.

Барерис поднял руку, чтобы погладить её по щеке, но одумался. Его грудь сдавило.

Пусть они и договорились, что отныне являются просто товарищами, с ним снова и снова происходило одно и то же. Быть с ней казалось самой естественной вещью на свете. Это согревало его, как не могло согреть ничто другое за все последние десять лет.

Но затем он вспоминал, что все кардинально изменилось. Он потерял её и никогда уже не вернет. По правде говоря, она и сама потеряла себя. По её собственному признанию, она была всего лишь оболочкой, жестокой пародией на ту милую и великодушную девушку, которую он любил. Когда он осознал это, на него нахлынула боль.

Возможно, Таммит заметила его незавершенное движение и поэтому почувствовала себя неловко. Отвернувшись от него, она направившись к толпе жмущихся друг к другу пленников.

— Подыскиваешь себе ужин? — спросил он. Едва эти слова слетели с его губ, Барерис устыдился враждебности своего тона. У него не было никакого права злиться на неё. В том, что она оказалась в таком положении, не было её вины — только его.

— Нет, — произнесла она. — Сейчас я в порядке. Просто подумала кое о чем. Этим людям известно только то, что они из рук одной группы бандитов перешли в руки другой.

— А разве это не так?

— Ну, мы, по крайней мере, не собираемся превращать их в зомби. Возможно, когда они об этом узнают, им станет легче.

Бард покачал головой.

— Если мы заручимся их добровольной помощью, то им придется играть свои роли, словно актерам. А смогут ли они делать это достаточно убедительно? Лучше, если они будут думать, что ничего не изменилось.

— Полагаю, ты прав. Даже если им удастся выжить в крепости Ксингакса, их, скорее всего, все равно ожидает гибель, разве не так? Они окажутся посреди владений Сзасса Тэма. Мы же не собираемся возвращать их домой.

— А ты бы сделала это, если бы могла?

Она издала презрительный смешок — Барерис не был уверен, смеется ли она над его предположением или над собой.

— Сомневаюсь. Кто они мне? Просто… глядя на них, я вспоминаю о том времени, когда тоже была рабыней, которую вместе с другими такими же бедолагами гнали прямиком в лапы Ксингакса, а ты — доблестным молодым дураком, который стремился меня спасти. И вот теперь мы сами эскортируем рабов. Это заставляет задуматься, вот и все.

— И о чем же ты думаешь?

— О, я полагаю, что зло, причиненное нам миром, никогда уже не исправить. Но мы можем отомстить. Вероятно, я все же утолю свою жажду, — она направилась прочь.

Крепость находилась посреди безлюдных предгорий Тэйской вершины. Фасад её производил впечатление настоящей твердыни — на первом этаже находились массивные ворота, а в стене были проделаны небольшие круглые окна и бойницы. Других наружных стен у неё не было — её строитель выдолбил её прямо в склоне одного из утесов.

Очевидно, он являлся вызывателем, и Таммит вздрогнула при мысли о том, сколько усилий пришлось приложить для того, чтобы выбить этого мага из его неприступного с виду убежища. Но после начала войны между советом и Сзассом Тэмом подчиненным лича это удалось, и теперь здесь обосновался Ксингакс. Учитывая, что его существование и занятия больше не являлись тайной, в центре государства он мог работать более эффективно, чем в удаленной твердыне в Рассветных горах.

Бывший хозяин этого места приглядывал за подступами к своему убежищу, но сейчас склоны начали зарастать кустарником — бледными, изломанными растениями, отравленными эманациями магии смерти, которые просачивались из цитадели. Таммит предпочла бы, чтобы земля здесь была полностью бесплодной. Её продолжало неотвязно преследовать ощущение, что за их отрядом и пленниками кто–то крадется, прячась в тенях за плотной, спутанной порослью веток. Но, несмотря на свои обостренные чувства, она не могла точно определить ни местонахождение, ни личность их преследователя.

Возможно, это было всего лишь какое–нибудь животное либо один из сбежавших или выброшенных за ненадобностью экспериментов Ксингакса. Какая разница? Если это кто–то из охраны, значит, нарушителям уже удалось его обмануть, иначе он бы уже непременно что–нибудь предпринял. А кто–либо другой едва ли осмелится приблизиться к светлым каменным воротам, от которых исходило мертвенно–бледное свечение.

— У нас пленники, — подал голос Барерис. Его лицо и длинные волосы скрывал капюшон плаща. Таммит подтянула повыше край шарфа, обмотанного вокруг нижней части её лица — возможно, стражники уже знают о дезертирстве капитана Молчаливого Отряда.

— Пароль? — в ответ прокричал кто–то. Таммит не видела говорившего, но знала, что находился он на наблюдательном посту над воротами.

— Материнская любовь, — ответил Барерис, и Таммит застыла, гадая, окажется ли пароль верным или же удача окончательно отвернулась от них и Ксингакс предпочел его изменить. Но она в этом сомневалась. Он утверждал, что являлся недоношенным полубогом и уж точно выглядел, как недоношенное нечто. Пароль был сардонической издевкой над его родителем, который либо самолично вырвал его из утробы матери раньше срока, либо позволил сделать это кому–нибудь ещё.

Белые каменные ворота со скрипом распахнулись. За ними находился барбакан, границы которого не выходили за пределы крепости. Он представлял собой проход, в потолке которого были проделаны дыры, а в стенах — бойницы. В дальнем конце его виднелся единственный выход.

Иными словами, этот коридор представлял собой смертоносную ловушку, но сработала бы она только в том случае, если бы солдаты находились на своих местах, готовые уничтожить незваных гостей. Но у освещённых пламенем факелов стражников, орков и людей, не возникло никаких подозрений. Створки двери, ведущей внутрь крепости, были распахнуты, а навесная решетка поднята.

Тескиане задержались у входа, и люди Барериса тычками и ударами плетей погнали их вперед. Орк с окаймленными золотом выпирающими клыками, левая половина лица которого была покрыта татуировкой в виде черных зазубренных молний, с важным видом принялся расхаживать вокруг, рассматривая рабов. Таммит задалась вопросом, подыскивал ли он кого–нибудь для удовлетворения своих сексуальных потребностей, как тот солдат, который приставал к ней и Ильдре, когда они находились в плену.

Но, что бы ни было у орка на уме, внезапно он резко развернулся и уставился на неё.

— Хэй, — произнес он. — А я тебя знаю.

Она встретила его взгляд и попыталась подавить его волю своей.

— Нет, не знаешь.

Орк сморгнул и отступил на шаг.

— Нет, — пробормотал он. — Не знаю.

Он двинулся прочь, и она отвернулась. И тогда он заорал: