Страница 1 из 7
ПОЛОНЕЗ ОГИНСКОГО
Был у меня когда-то край родной.
Генрих Гейне
ДАНИК
До революции Краснополье было большим еврейским местечком, перед войной оно стало поселком, в котором евреев стало поменьше, а после войны поселок превратился в городской поселок, и евреев в нем можно было пересчитать по пальцам, а сейчас в нем вообще не осталась евреев...
Но правил без исключения не бывает. После чернобыльской аварии, когда радиация поутру теплым майским дождем сошла на
краснопольскую
новых
И однажды мама, которая работала медсестрой в
рентген кабинете
— Наум, ты знаешь, к нам прислали нового рентгенолога. Из Минска.
— И что в этом удивительного, — сказал папа. — Скоро из старых врачей у вас не останется ни одного, и
новые
побольше
Небось
— Ошибаешься, — сказала мама, — он приехал с семьей сюда. Жена у него гинеколог. А дочка ровесница
нашего
Даника
— Ты все сразу знаешь, — хмыкнул папа, — как будто первый секретарь райкома.
— Все, — согласилась мама, — и даже немножко больше.
— А как звать их дочку? — спросил я.
— Соня, — сказал папа, подмигнув маме и округлив глаза. — Наш
Даник
— Я просто так, — сказал я. — Мне просто интересно, как звать девочку, у которой папу звать Израиль, а маму Алеся.
— Да, любопытно, — сказал папа и поправил очки, — с филологической точки зрения, как говорит наш сын.
— Не знаю сегодня, — развела руками мама, — но завтра буду знать.
Но назавтра имя девочки я узнал раньше мамы. Ибо уже на первый урок в наш класс привели новенькую. Привела ее Зоя Филимоновна, наша классная.
— Это Даша, — сказала она, представляя девочку. — Она будет учиться в вашем классе. А раньше она училась в Минске.
Весь класс оценивающе посмотрел на Дашу, я на ее месте тотчас бы покраснел, а Даша даже не моргнула глазом. Она повернулась к Зое Филимоновне и спросила:
— Я могу сесть?
— Конечно, — кивнула химичка, — а ты уже выбрала место?
— Да, — сказала Даша.
Я не знаю, как вам это объяснить, но, увидев Дашу, я впервые в жизни услышал, как стучит мое сердце. Оно стучало, как настенные дедушкины часы, которые папа каждый вечер заводил большим ключом. Тик-так, тик-так... Таких красивых девочек я никогда раньше не видел. И, наверное, никто в нашем классе не видел.
У нас в классе было свободных три места: рядом с Колей Гороховым, рядом со мной и рядом с Эдиком Миллером. Из нас троих я более всего не подходил для Даши: она была почти на голову выше меня! Это сейчас я вымахал в Гулливера, а тогда я был самый маленький в классе, и к тому же самый тихий.
— Без права голоса! — как объявил мне раз и навсегда Вовка Царёв, мечта всех девочек нашей школы и “
цар
по-белоруски
И, конечно, увидев Дашу,
Цар
— Прошу, миледи! Место ждет вас!
Колька моментально перескочил на мою парту и виновато сказал:
— Приказ Царя!
Даша посмотрела на Царя, улыбнулась и... направилась к моей парте. Подойдя, она положила сумку на крышку парты и, глядя прямо в глаза Пробирке, сказала:
— Пожалуйста, вернись на свое место. Здесь буду сидеть я.
Глаза Кольки забегали, как у мышонка, попавшего в мышеловку, он посмотрел на Царя, потом на Дашу и встал. Какое-то мгновение стоял, не зная, куда податься, потом, метнув извиняющий взгляд на Царя, уместился на краешке Эдикиной парты. И Даша села возле меня.
Класс замер в ожидании перемены. Мой друг Вадик, который сидел за мной, прошептал:
— Бить будут...
В этот день у нас была контрольная по химии, но всем было не до нее. Особенно мне. А Даша спокойно расправлялась с формулами, как будто гроза, нависшая над классом, ее не касалась. И тогда я, не выдержав, написал на промокашке: “Ты обидела Вовку
Цара
После звонка на перемену, когда Зоя Филимоновна, собрав тетрадки, вышла из класса, все, как по команде, повернули головы в сторону моей парты. Вовка медленно поднялся со своей парты и медленно подошел к нам. Он остановился возле меня и, растягивая каждое слово, сказал:
— Растворись! — и замер в ожидании моего исчезновения.
Раньше я бы растворился, исчез, пропал, уполз, размазался бы по стенке, но сейчас возле меня сидела Даша, и я остался на месте, вжавшись в парту.
Цар
Он хмыкнул и повернулся к последней парте, за которой сидел его личный палач Санька
Дылдин
— У
еврейчика
Санька хихикнул и поспешил ко мне. Я еще больше вжался в парту и замер в ожидании боли, прикрыв ладонями уши. Санька протянул к моим ушам руку, и в эту минуту Даша, до этого спокойно сидевшая рядом, вскочила и, на лету перехватив его руку, резко потянула ее на себя, и
Дылда
–
Тэквандо
Класс на мгновение замер. А потом Таня Спицына, наш комсорг, растерянно сказала:
— А у Царя мама секретарь райкома!
Мы это и без нее знали. Сказала она это не для нас, а для новенькой. И новенькая ей ответила:
— А у меня мама врач. Это более нужная профессия!
Вечером, когда я дома рассказал о случившемся, папе больше всего понравились в этой истории слова Даши.
— Умная девочка! — сказал он.
— Ой, — сказала мама, — ничего умного я в этих словах не вижу. Не дай Бог, эти слова дойдут до Клавдии Петровны!
— Сталинские времена прошли, — заметил папа.
— Неважно, — сказала мама. — Им и сейчас хватает власти, чтобы устроить вырванные годы, кому захотят.
— И что они сделают? — хмыкнул папа. — Уволят?
— Уволят! — согласилась мама.
— Так они уедут с этой радиации и еще скажут им за это спасибо! — засмеялся папа.
Позже, когда мы с Дашей стали друзьями, я как-то у нее спросил, почему она из всего класса выбрала меня.
И Даша сказала:
— У тебя добрые глаза.
— И что из этого? — сказал я.
— Мой дедушка, мамин папа, — художник, — сказала Даша, — он рисует портреты. И он мне сказал, чтобы понять человека, надо посмотреть ему в глаза. Если они добрые, значит, и человек добрый. Ты — добрый, и поэтому я тебя выбрала.