Страница 55 из 93
Китайские мертвецы, как мы видим, обладают способностью танцевать под музыку, однако нам не попадались истории о том, чтобы мертвые собирались вместе специально для ночных danses macabres. Как показывают две приведенные выше легенды, в «обладающих телом» призраков превращаются неразложившиеся трупы только что умерших еще до того, как их скроет тяжелое бремя дерева и глины. Причем исполненными ярости и злобы демонами становятся даже добрые и мягкие женщины, о чем повествует следующая история, которую читают, рассказывают и пересказывают очень и очень многие вплоть до сего дня.
«В Янсине (пров. Шаньдун), в местечке Цайдянь жил один старик. Деревня его находилась в пяти-шести ли от главного уездного города. Вместе с сыновьями он держал придорожный кабачок, в котором останавливались проезжие торговцы, бывали здесь и возницы, и странствующие коробейники. Как-то на закате дня перед кабачком появились четверо. Взглянув на дом, они приблизились к нему, намереваясь заночевать, но все спальные комнаты для посетителей оказались заняты. Поскольку другого места для ночлега поблизости не было, они стали настойчиво просить хозяина, чтобы он их где-нибудь пристроил. Хозяин вздохнул и сказал, что место, быть может, и найдется, но только оно вряд ли придется им по вкусу. Путники ответили, что все, о чем они мечтают, — это одна циновка на всех, на которую можно было бы прилечь, и крыша над головой, и что привередничать они не собираются. Дело было в том, что у хозяина только что умерла невестка, тело ее все еще лежало в доме, а сын отправился покупать гроб, но еще не вернулся. Старик повел незнакомцев в дом, одиноко стоявший вниз по улице, в котором лежало тело девушки. Они вошли: тусклый свет от лампы падал на стол, за которым была натянута занавеска. Там лежало тело, завернутое в бумажный саван. В отгороженной занавеской части дома стояли в ряд четыре кровати. Путники настолько устали, что не успели их головы коснуться подушек, как тут же послышался громкий храп.
Один из них, однако, заснул не так скоро и услышал странный скрип, исходивший от той кровати, на которой лежало тело. Он немедленно открыл глаза и при свете лампы, стоявшей перед телом, увидел, как женщина выбралась из савана и поднялась. Через мгновение она коснулась ногами пола и медленно вошла в спальню. Наклонившись, она приблизилась к кроватям и трижды дунула на трех спавших путников; четвертый же, опасаясь, что призрак попадет и в него, потихоньку натянул одеяло на голову и, затаив дыхание, прислушался. Женщина дунула на него точно так же, как и на остальных; потом он почувствовал, что она вышла из комнаты, и, услышав шуршание бумажного савана, высунул голову — женщина неподвижно лежала на прежнем месте.
Страх его был так велик, что у него не хватило мужества поднять тревогу. Он потихоньку потрогал ногой своих товарищей, но они не шевелились, и тогда он решил, что ему ничего не остается, как одеться и исчезнуть. Однако не успел он подняться и взять одежду, как вновь раздался скрип, отчего он, вне себя от ужаса, опять юркнул с головой под одеяло. Он ощутил, как женщина приблизилась к нему и несколько раз дунула, после чего удалилась. Через короткое время он понял по шуршанию бумаги, что она опять легла на кровать и завернулась в саван. На этот раз он очень медленно вытянул из-под одеяла руку, схватил свои штаны, быстро просунул в них ноги и что есть духу прямо босиком ринулся из дома. Женщина немедленно вскочила, словно только и ждавшая, чтобы броситься в погоню, но к тому времени, как она вышла из-за занавески, путник уже отворил засов и бросился наутек.
Преследуемый призраком путник мчался вперед с громкими криками, которые разбудили всю деревушку. Он хотел была ударить в дверь кабачка, но не стал делать этого из опасения, что потеряет время, и тогда призрак настигнет его. Поэтому, завидев дорогу, ведущую в уездный город, он побежал по ней что было сил, пока не добрался до восточного предместья. Там он увидел буддийский монастырь и, услышав звуки деревянной рыбы[88], бросился к внешним воротам и стал отчаянно колотить в них. Но монахи, встревоженные столь внезапным посещением, не осмеливались впустить его; когда же он обернулся, призрак был уже совсем рядом, в каком-нибудь одном чи от него. Тогда он попытался найти убежище за белой ивой в четыре-пять чи толщиной, что росла у ворот монастыря. Он уворачивался то вправо, то влево, что все более приводило призрака в ярость и отнимало силы у обоих. Вдруг призрак застыл на месте. Путник, задыхающийся и взмокший от пота, опять спрятался за деревом; тогда призрак приподнялся и, раскинув в стороны руки, попытался обхватить дерево вместе с несчастным. В этот момент путник присел к земле, а призрак, упустив жертву и поймав пустоту, остался стоять неподвижно, обхватив дерево руками.
Монахи из монастыря еще долго прислушивались и, когда звуки затихли, осторожно вышли из монастыря и нашли путника распростертым на земле. При свете факелов они осмотрели его — хотя он казался мертвым, сердце его тихонько билось. Они принесли его в монастырь, но очнулся он только наутро. Монахи напоили его бульоном и стали расспрашивать о том, что с ним приключилось, и тогда путник поведал им свою историю. В это время зазвучал утренний колокол, и с первыми лучами солнца, когда все вокруг еще тонуло в тумане и дымке, монахи отправились к дереву и обнаружили, что рядом с ним, обхватив его, по-прежнему неподвижно стоит женщина.
Перепуганные монахи доложили обо всем в уездную управу. Начальник лично прибыл на место, чтобы провести расследование, и первым делом приказал своим людям оторвать руки женщины от дерева; однако руки, казалось, словно приросли к дереву, так что отодрать их не удавалось. Приблизившись, они увидели, что четыре пальца на каждой руке были загнуты, словно крючья, и ушли в глубь дерева так глубоко, что не было видно ногтей. Еще несколько человек попытались вытащить руки из дерева; когда, после неимоверных усилий, им это удалось, отверстия, оставленные на стволе пальцами женщины казались словно высверленными сверлом или выбитыми зубилом.
Тогда чиновник отправил гонца к хозяину кабачка, который выдал ему путаную смесь правды и неправды относительно исчезновения тела и гибели путников. Когда гонец в свою очередь рассказал ему о происшедшем в городе, старик пошел вместе с ним и забрал тело домой. Обливаясь слезами, путник говорил чиновнику: "Я покинул дом с тремя товарищами, а теперь вынужден возвращаться один; что мне делать, чтобы односельчане поверили моим словам?" Тогда чиновник выдал ему соответствующий документ, одарил подарками и отправил домой» («Ляо Чжай чжи и», гл. 13).
Не менее поучительна и следующая история. «Ученый из Шаосина (пров. Чжэцзян) по фамилии Ван получил годовое жалованье рисом (за свои достижения на ученом поприще), когда одна зажиточная деревенская семья пригласила его к себе в качестве учителя. В их доме, однако, места для учителя не нашлось, но, к счастью, на расстоянии одной ли от них стоял новый дом, хозяева которого искали покупателя. Семья купила этот дом, и учитель поселился в нем.
Осмотрев внутренние комнаты дома, Ван вышел наружу, стал ходить туда и сюда, а потом прислонился к воротам. Уже спустились сумерки, сияла луна, и тут Ван заметил под горой яркий свет. Он подошел поближе и увидел, что свет исходит из гроба, сделанного из неокрашенного дерева… "Если бы этот свет исходил от призрака, — сказал Ван самому себе, — пламя было бы белого света, а по краям чуть оттенено красным. Может быть, это сияние золота или серебра?" Он вспомнил, что в "Сумке мудрости" записано, что некоторые тюрки и хунны, облачившись в траурные одежды, клали гробы на повозки и закапывали их за пределами города и что те, кто по их следу находили свежие могилы, обнаруживали в них гробы, полные желтого и белого металла; быть может, этот гроб — нечто подобное? Какое счастье, что не кто-нибудь, а именно он оказался поблизости и может получить такое богатство!
88
Полый внутри кусок дерева в форме рыбы, в который мерно ударяют во время чтения сутр и литургии.