Опиум может подождать

В первые мгновения я не понял, что меня разбудило. Казалось, что я просто открыл глаза — так, как оно бывает с утра, человек просыпается, и ему не удается уснуть. В номере царила абсолютная тишина. Ее не нарушало даже тиканье больших часов на стене. Тишина эта казалась такой глубокой и нерушимой, что это резало слух и наводило на мысль о том, что мир вокруг умер. Или я умер, и теперь нахожусь в полной темноте и тишине. И тут я услышал женский голос. Он звал меня по имени. Звал, судя по всему, уже несколько раз, так как в нем можно было различить нотки нетерпения.

— Кристофер, — говорила невидимая женщина. — Пожалуйста, впусти меня, Кристофер.

Сколько раз я говорил себе, что не буду курить опиум и пить абсент одновременно? Ничем хорошим это не заканчивается. Даже после сна продолжаются галлюцинации. Я сел на кровати, тряхнул головой, пытаясь вернуться в реальный мир… и в тот самый момент ушей моих достиг звук, который приведет в ужас любого, кто слышит его непроглядной ночью в темной комнате. Кто-то снаружи царапал оконное стекло. Царапал так отчаянно, что, казалось, еще немного — и он сломает ногти.

— Кристофер, — снова подала голос женщина. — Впусти меня, мне так холодно здесь… я совсем замерзла на ветру…

Даже если бы я разглядел женщину и захотел впустить ее, я не смог ни двинуться с места, ни заговорить: мне казалось, что от ужаса у меня остановилось сердце.

— Просто скажи, что мне можно войти, — попросила женщина, — обещаю, я не причиню тебе вреда!

Как я ни старался, я не мог разглядеть человеческого силуэта за окном балкона. Чем дольше затягивалась пауза, тем отчаяннее кто-то царапался в окно. В какой-то момент я подумал о том, что больше не могу выносить этот звук. Еще секунда — и я сойду с ума.

— Входи, черт побери! — крикнул я.

Я не услышал ни скрипа балконной двери, ни звука приближающихся шагов. Женщина буквально материализовалась из темноты. На ней был плащ с закрывавшим лицо капюшоном, и он делал ее, и без того миниатюрную, еще ниже ростом. Она подняла голову и опустила на плечи ткань капюшона. Несколько секунд мы смотрели друг на друга и молчали. Женщина внимательно изучала меня темными, почти черными глазами. Наконец, она заправила за ухо прядь каштановых волос и сделала пару шагов ко мне. Я невольно отодвинулся.

— Что… что тебе нужно? — спросил я.

— У тебя есть то, что мне нужно, Кристофер.

Я поймал ее взгляд и заметил, что она смотрит на трубку.

— Ты хочешь опиум? — задал я очередной вопрос.

— Да. — Она протянула руку. — Дай его мне, я так долго его искала…

Я опередил ее на долю секунды — она уже потянулась за шкатулкой. Наши взгляды встретились в очередной раз, и в ее глазах блеснула ярость. Такую можно заметить в глазах диких животных — они не остановятся ни перед чем ради достижения своей цели.

— Я помогу тебе раскурить трубку, — пояснил я. — Ты ведь не будешь курить в одиночестве?

Вблизи она казалась безопасным существом. Я поднялся, до сих пор держа в руках шкатулку. Мой страх понемногу проходил, и я даже находил в создавшейся ситуации что-то забавное. Незнакомая женщина приходит ко мне посреди ночи, причем входит не через дверь, а через окно… в этом было что-то романтичное. Моя гостья медлила, не предпринимая каких-либо попыток забрать у меня шкатулку, и молчала. Я улыбнулся и кивнул ей.

— Ты не против?

— Отдай его мне сейчас же!

Она ударила меня по лицу. Это произошло в считаные мгновения, а даже не успел понять, что случилось, и увернулся чисто инстинктивно. Шкатулка выскользнула из моих рук, но незнакомка не дала ей упасть. С потрясающей ловкостью она подхватила ее и отошла от меня, захватив с блюдца трубку.

— Ты всегда так себя ведешь тогда, когда приходишь к кому-то в гости? — спросил я, прикладывая ладонь к щеке.

Женщина не отреагировала. Казалось, она вообще не слышала меня, так как была увлечена другим делом. Она торопливо и неумело набивала трубку, затравленно поглядывая на пламя свечи — успеет ли она раскурить до того, как пламя погаснет? В этой картине никто не усмотрел бы ничего необычного, если бы не ногти женщины. Их вряд ли можно было назвать ногтями — длинные и скрюченные, напоминающие, скорее, когти какой-то птицы. Так вот кто скребся в окно, подумал я, наблюдая за тем, как незнакомка нервно затягивается, иногда даже забывая выдыхать дым. А после этого отнял руку от лица и увидел на пальцах кровь. Висевшее на стене мутное зеркало услужливо показало мне три глубоких пореза — это были именно порезы, а не рваные раны. Создавалось впечатление, что меня ударили чем-то обоюдоострым.

Тем временем незнакомка отложила трубку, и на ее лице появилась безмятежная улыбка. Теперь ее красота была живой, она играла яркими красками. Глаза смеялись, на щеках появился румянец. Она была очень молода: на вид — лет двадцать.

— Если ты хочешь, — сказал я, — забирай все. А потом убирайся отсюда ко всем чертям.

— Зачем же так, Кристофер? — Она подошла ко мне и погладила по руке. — Я сделала тебе больно… я была неправа.

С этими словами она потянулась к моему лицу. У меня мелькнула мысль, что она хочет поцеловать меня, но вместо этого женщина начала слизывать кровь с моей щеки. Вопрос «что ты делаешь?» я так и не задал — я не мог выдавить из себя ни слова. Мне хотелось ущипнуть себя и проснуться с утра, пусть и с похмельем, но увидеть за окном солнце, но на какие-либо движения я тоже не был способен. Создавалось впечатление, что какая-то мистическая сила парализовала меня с головы до ног, включая голосовые связки. Зато мое сердце билось так, будто намеревалось разорваться в любую секунду.

Наконец, женщина отстранилась и прикоснулась пальцами к моей щеке.

— Все в порядке, — сказала она и, оглядевшись, кивнула на зеркало. — Посмотри! От твоих ран ничего не осталось.

Я посмотрел в зеркало и убедился в том, что она права: на моей щеке не было ни следа тех самых порезов, которые я видел совсем недавно. Я провел по лицу так, словно желал убедиться в реальности происходящего.

— Не болит? — спросила незнакомка, улыбаясь.

— Нет, не болит. Но посмотри на себя — у тебя все лицо в крови.

Я повернулся к ней и вздрогнул — она стояла прямо за моей спиной. Нахмурившись, я перевел взгляд на зеркало и убедился в том, что в темном стекле прячется только одно отражение: мое.

— Кто ты… — начал я.

— Тс-с-с-с. Не надо ничего говорить. Есть вопросы, на которые не следует знать ответы.

Она обняла меня за шею и вгляделась в мое лицо — так, будто хотела найти в нем что-то знакомое.

— Что ты от меня хочешь? — выдохнул я.

— Ты был гостеприимным хозяином… и я решила побыть с тобой. Мне некуда идти, у меня нет друзей, нет семьи. Ты ведь не прогонишь меня?

Я хотел ответить, что ей следует убираться отсюда и уйти как можно дальше, но какая-то искра, промелькнувшая в ее глазах, заставила меня промолчать. Она смотрела на меня как несчастный обиженный ребенок, как какое-то странное, сверхъестественное существо… и как женщина, обаянию которой мог противиться разве что мертвец.

— Ты ведь не прогонишь меня, Кристофер? — спросила она снова.

Я обнял ее в ответ и поцеловал. Это были самые странные ощущения из тех, которые мне доводилось испытывать. Неправильные, иррациональные ощущения. В них было что-то запретное: бездонное и темное, но вместе с этим кристально чистое. Слишком чистое. Обычно ощущения, которые испытывают люди, всегда немного размыты и неоднозначны, грани наших чувств затуманены — для нашего же блага. Мы не слышим некоторых звуков потому, что они могут повредить нашему слуху. И не можем познать до конца остроту того или иного чувства, потому что иначе сойдем с ума.

Женщина отстранилась неожиданно резко, даже грубо, и прислушалась. Я невольно последовал ее примеру и услышал где-то вдали крик петуха. Небо за окном светлело, близился рассвет.

— Мне пора, — сказала она печально.

— Уже? Но ведь… — Я запнулся. — Останься! Я не прогоню тебя, обещаю! Ты можешь оставаться, сколько хочешь, я…