Без права выбора

Он уже нетерпеливо ждал газет, отпечатанных однообразными шрифтами на плохой бумаге. С их страниц на него смотрела — глазами петербургских металлистов, московских строителей, ивановских ткачих, ростовских железнодорожников — действительность новой России, С конвейеров Генри Форда каждые двадцать секунд сходила машина. Русские рабочие собирали первый автомобиль, каждый узел — радиатор, мотор, коробку скоростей, сцепление — вручную. Но конвейер Генри Форда в своем непрерывном механическом движении оставался на месте. А русские рабочие верили: после первого автомобиля они соберут второй и Россия, которой коммивояжеры иностранных фирм сбывали спички и пуговицы, ведра и лопаты, будет производить все, что должна производить передовая индустриальная держава.

В этой действительности Невзорову многое было непонятно, многое казалось чем-то чуждым, но он уже знал, что процесс кристаллизации форм новой жизни длителен, труден и противоречив.

Он снова вспоминал свою собственную жизнь — увлечение бакунинскими теориями, участие в «эксах» и спекуляциях, неотступное желание стать «сильным мира сего», ожесточенное неприятие большевистского Октября… Казалось, все шло к своему логическому завершению, к последнему вздоху у какой-нибудь глухой кирпичной стены. Но чекисты пощадили его, дали возможность искупить вину.

Теперь он отказался от прошлого, от которого не мог отказаться космополит Марантиди. И того, чего втайне побаивался Невзоров, готовясь к встрече со своим бывшим партнером, не случилось: разговаривая с Марантиди, он не испытывал ни скованности, ни смущения, ни раскаяния.

Невзоров вспомнил и такой случай. Недавно они встречались с Зявкиным на лоне природы, на левой стороне Дона. Была жара, комары одолевали. Деловой разговор уже подходил к концу. Вокруг них увивалась какая-то птичка. Зявкин попросил Невзорова отойти на несколько шагов. Позвал птичку: «Пичужка, пичужка», — и вдруг птичка быстро подлетела и спокойно села на плечо Зявкина.

— Вы чародей! — воскликнул Невзоров. — Как вы сумели приручить эту птичку?

И Зявкин рассказал: «Это было совсем недавно, весной. Я, как заядлый рыбак, в тот воскресный день сидел с удочками… Поплавки спокойно дремали. Около меня начала сновать небольшая проворная птичка. Хвост у нее был очень длинный, и она им все время трясла — недаром и называется трясогузкой. Очень полезная птичка, истребляет в большом количестве вредных насекомых и их личинки. Я приметил ее маршрут, по которому она улетела с полным клювом. Отправился к кусту лозняка и там без труда разыскал ее гнездышко. На меня смотрели три пары больших глаз. Птенцы были еще голые, разинув свои клювики, просили пищи. Я их стал подкармливать из своей баночки, где у меня хранились полевые кузнечики. Птенцы охотно принимали от меня пищу. Мать в страхе летала вокруг. Так стал я вторым воспитателем, а точнее, кормильцем детей трясогузки.

На третий или четвертый раз при встрече страх ее заметно стал исчезать. При моем приближении она слетала с гнезда, садилась вблизи меня и зорко следила за кормлением ее потомства. В маленьких глазках у нее светился огонек успокоения. Я ее называл просто «пичужкой», и на этот зов она уже прилетала сама. Птенцы подросли, улетели, а пичужка совсем подружилась со мной и, как видите, даже садится мне на плечо. Доверяет вполне. Это птичка-то… Когда же, спрашивается, мы, люди, обретем взаимное доверие».

— Да… — вздохнув, закончил Зявкин. — Впереди будет счастливое время! В нети уйдут преступления, исчезнут бандиты, и нам с вами, Григорий Петрович, легче жить будет. А сейчас надо бороться за это счастливое будущее. Будем бороться, Григорий Петрович, доверяя друг другу, идя в одной шеренге.

КАРТЫ РАСКРЫВАЮТСЯ

Сведения, которые Невзоров сообщил Бахареву после первой встречи с Марантиди, полностью совпали с информацией, имевшейся у чекистов. Вечером Зявкин собрал ответственных сотрудников всех отделов.

— Надо решать, как быть дальше с Невзоровым. Мы долгое время готовили его к этой операции, начиная с первоначальной проверки его показаний. Не скрою, были опасения. Пока они не подтвердились. Но сейчас операция приобретает совершенно новые масштабы, и ее последствия трудно предвидеть. В этих изменившихся условиях роль Невзорова может чрезвычайно возрасти. Перед нами стоит альтернатива: либо продолжать доверять ему, либо выключить его из операции…

Первым встал Калита:

— Честно скажу, у меня и сейчас на душе скребут кошки. Но второй раз такой случай не представится. Мое мнение — Невзорова из операции не выключать. Пусть возглавляет «дело». Тем более, что помощник у него будет опытный — Бахарев…

— Есть другие мнения? — спросил Зявкин.

Других мнений не было.

Пожалуй, только в ту минуту, когда Невзоров сказал Марантиди, что согласен принять у него «дело», хозяин «Медведя» понял, чем были для него три года жизни в личинах ростовского коммерсанта № 1 и тайного агента № 39. Он испытывал чувство человека, который, перебегая железную дорогу, едва не попал под поезд, и уже потом, когда опасность миновала, покрылся липким потом, представив, что могло с ним случиться.

Двойная жизнь Марантиди началась еще в Новороссийске, в феврале 1919 года, когда на его пароход заявился человек во френче иностранного офицера, хорошо знавший русский язык. Несмотря на то, что тот говорил вежливым тоном гостя, вынужденного побеспокоить хозяина, Марантиди понял по любезно-бесстрастному выражению его лица, что возражать не следует: снаряжение, которое грузилось в трюмы парохода для войск генерала Деникина, направлялось из-за границы.

— Я много слышал о вас в нашей миссии, — офицер улыбнулся, глядя в переносицу Марантиди жесткими внимательными глазами. — Мне бы хотелось совершить небольшое путешествие на вашем пароходе. Азовское море, Дон — древний путь из Пантикопеи в Танаис. Из греков в варяги, не так ли?.. Со мной будет мой слуга — индус. Надеюсь, у вас найдется каюта?

— Разумеется, — поспешно сказал Марантиди.

— Это не все. Я попросил бы вас делать небольшие остановки в Керчи, Мариуполе и Таганроге. Лоция нуждается в некоторых уточнениях. Расходы будут оплачены заранее.

— Это зависит не только от меня. Если не будет возражений со стороны…

— Не будет, — офицер снова улыбнулся, не разжимая сухих твердых губ. — Очень хорошо, господин Марантиди. Завтра ждите меня на пароходе.

Так обрусевший коммерсант Марантиди встретился с иностранным разведчиком.

Прибыв в Ростов, иностранец поселился в особняке своего нового знакомого. Однако он редко бывал дома. Если бы Марантиди вздумал проследить за ним, то увидел бы его и в отделах штаба Добровольческой армии, и в торговых лавках. Он жил не только своими профессиональными интересами. Он оказался знатоком и ценителем антикварных изделий, которые в отчаянии спускали с рук бывшие владельцы родовых поместий, бежавшие на юг из Советской России. Марантиди помог ему приобрести несколько уникальных вещей.

— Услуга за услугу, — сказал иностранец незадолго перед отъездом. — Мои дела закончены. Теперь у меня есть свободное время. Если вы хотите хорошо заработать, я помогу вам начать новое дело. Например, так — открыть солидную турецкую фирму. Средства, рекомендательные письма, паспорт — это все будет.

— Почему именно — турецкую? — спросил Марантиди.

— Это вопрос политики. Нам не нравится позиция президента Ататюрка. У Турции и России слишком нормальные отношения. Их нужно, что называется… подпортить. Сделать подмоченный товар. Это было бы главной задачей фирмы.

— Почему вы сами не создадите ее?

— Меня, слишком хорошо знают большевики. Взаимная любовь… — Марантиди услышал странный клокочущий звук: иностранец не то рассмеялся, не то раскашлялся.

В тот вечер Марантиди отказался от предложения иностранца: на его внутренних весах, которым он доверял больше всего, осторожность перетянула желание хорошо заработать.