Страница 2 из 87
Их хозяева, таким образом, могут выбрать украшения их прекрасной собственности, по своему вкусу. Интересно, что прокол носа в некоторых местностях распространён больше чем в других, и некоторые народы используют его чаще, чем другие. В отношении кольца в носу, также, нужно упомянуть, что среди Народов Фургонов, даже свободные женщины носят такие кольца. Это, однако, редкость на Горе. Кольцо в носу, чаще всего, носится рабынями.
Эти кольца, и для ушей и для носа, к тому же служат не просто в качестве украшений. Они также играют свою роль в возбуждении женщины. Щекотание боков шеи под ушами девушки — чувствительной области её тела, свисающими серьгами, стимулирует пробуждение её плотских желаний. Эта область довольно чувствительна к лёгким прикосновениям. А если серьги сделаны более чем из одной детали, то тихие звуки, возникающие при движении, также, могут вызвать возбуждение. Соответственно, серьги при движении нежными касаниями, а иногда и звуками, настойчиво, коварно и сладострастно, заводят женщину, на сознательном и на подсознательном уровнях, что держат её в состоянии постоянной сексуальной готовности. Легко понять, почему свободные гореанские женщины не носят их, и почему они, обычно, одеваются только на самых неуважаемых рабынь. Всё выше сказанное, также, касается и проколотого носа, ведь кольцо слегка касается, очень чувствительной области верхней губы девушки. Проколотый нос, само собой, ещё и ясно дает понять невольнице, что она — домашнее животное. Многих домашних животных на Горе метят подобным образом.
И вот девушка, стоящая на коленях передо мной, когда-то Элисия Невинс, когда-то надменная, красивая и гордая агентесса Кюров, а теперь всего лишь моя очаровательная рабыня, потянулась к моим сандалиям.
Она прижалась к ним губам, целуя их, и затем, опустив голову вниз, начала завязывать их на моих ногах. Она была довольно привлекательна с тяжелым железным ошейником и цепью на шее, стоящая на коленях передо мной, выполняющая эту непритязательную работу. Я тем временем задавался вопросом, зачем прибыл эмиссар Самоса.
— Ваши сандалии завязаны, Господин, — сказала девушка, поднимая голову, и вновь становясь на колени.
Я пристально посмотрел на неё. Приятно всё-таки владеть женщиной.
— О чём Вы думаете, Хозяин? — спросила она.
— Я вспомнил, — ответил я, — первый раз, когда я использовал Тебя для своего удовольствия. — А Ты, помнишь, как это было?
— Да, Хозяин, — вздохнула она. — Я никогда этого не забуду. И это был не только первый раз, когда Вы взяли меня для своего удовольствия. Это был первый раз, когда вообще кто-либо использовал меня для своего удовлетворения.
— Насколько я помню, — сказал я, — Ты хорошо отдалась, для новообращённой рабыни.
— Спасибо, Господин, — поблагодарила она. — И пока Вы ждали темноты, чтобы сбежать из города, коротания времени, Вы заставили меня отдаваться снова и снова.
— Да, — согласился я. А потом, когда стемнело, и я счёл побег достаточно безопасным, то привязал её голой, животом вверх, к седлу моего тарна, и, избегая патрулей, выскользнул из Ара. Я возвратился в Порт-Кар, где швырнул её, связанную рабыню, к ногам Самоса. Он бросил пленницу в одну из своих женских темниц, где мы и допросили её. Мы узнали тогда много нового.
После того, как мы выжали из неё всю информацию, что ей была известна, она стала ненужной, и могла быть брошена связанной и голой в каналы на съедение уртам, или, возможно, по нашему выбору, сохранена в качестве рабыни.
Она была миловидна. И я доставил её, в мой дом, обездвиженную и с завязанными глазами. Когда покровы сдёрнули, она оказалась у моих ног.
— Ты действительно благодарна, что тебя оставили в моём доме? — спросил я.
— Да, Господин, — ответила она, — и особенно благодарна, что Вы сочли меня достойной, чтобы держать какое-то время Вашей собственной рабыней.
Ничто так не удовлетворяет женщину, как её собственное рабство.
После того, как я использовал её, я поместил со своими другими женщинами. Большинство из них доступно моим мужчинам, так же как мне самому.
— Рабыня благодарна, — сказала она, — что этой ночью Вы приковали меня к Вашему рабскому кольцу.
— Кто благодарен? — спросил я.
— Элисия благодарна, — ответила она.
— Кто такая Элисия? — переспросил я.
— Я — Элисия, — сказала она. — Это — кличка, которую мой Господин счел подходящей для меня.
Я улыбнулся. Рабы, не более чем домашние животные, и не имеет прав на выбор имени. Их называет хозяин. По моему решению, она носила свое бывшее имя, но теперь это только рабское прозвище, кличка домашнего животного.
Я встал, и стянул одно из меховых покрывал с софы. Пересёк комнату, и поясом, закрепил мех на себе. Кроме того, с торчащего из стены крюка, я снял ножны с её вложенным в них коротким мечом. Я вытащил клинок из ножен, протёр его об мех, что был на мне, и вернул меч в ножны. Лезвие всегда следует протирать, чтобы удалить с него капли влаги. Большинство гореанских ножен не защищают от сырости, поскольку в этом случае меч будет сидеть в них слишком туго, что создаст сложности при выхватывании, и может стоить жизни в бою. Я перебросил ремень ножен через левое плечо, гореанским способом. Таким образом, чтобы ремень ножен, не мешал выхватывать клинок, в противном случае можно запутаться в снаряжении, а это также может привести к поражению в бою. На марше, кстати, и в некоторых других ситуациях, регулируемый ремень, обычно, помещается на правое плечо. Это уменьшает его скольжение при движении.
В обоих случаях, конечно, это верно для правши, ножны в левом бедре, обеспечивают удобное и быстрое выхватывание меча поперёк тела.
Я тогда пошел снова в сторону устланной мехом, большой каменной кровати, рядом с которой, на полу, прикованная цепью за шею, стояла на коленях красивая рабыня.
Я встал перед нею.
Она легла на живот, и мягко обхватив мои лодыжки руками, покрыла мои ноги поцелуями. Её губы, и её язык, были теплыми и влажными.
— Я люблю Вас, мой Господин, — прошептала она, — я принадлежу Вам.
Я отстранился от неё. — Ползи в ноги постели, приказал я ей, — и лежи там.
— Да, Господин, — отозвалась она. И поползла на руках и коленях, в ноги софы и, свернулась там, на холодных плитах пола.
На пороге, я остановился и оглянулся назад, и полюбовался на неё. Она, свернулась калачиком на холодных и влажных плитах пола, в ногах софы, прикованная мною цепью за ошейник.
Крошечная масляная лампа, оставленная Турноком на полке у двери, слабо освещала спальню.
— Я люблю Вас, мой Господин, — прошептала она, — я принадлежу Вам.
Я отвернулся и покинул комнату. За несколько ан до рассвета, мужчины зайдут в комнату и отстегнут её от рабского кольца, чтобы позже, поставить её работать вместе с другими невольницами.
— Сколько их там? — спросил я Самоса.
— Двое, — ответил он.
— И они, в самом деле, живы? — переспросил я.
— Да, — подтвердил мой собеседник.
— Мне кажется это не самое благоприятное место для встречи, — заметил я.
Мы находились в руинах полуразрушенной тарноводческой фермы, возведённой на широкой возвышенности, на краю ренсовых болот, приблизительно в четырех пасангах от северо-восточных ворот Порта-Кара, в дельте реки.
При подъеме на пригорок, и его пересечении, охранники, оставшиеся сейчас снаружи здания, тупыми концами копий, отогнали с дороги нескольких извивающихся тарларионов. Существа, сердито шипя, ныряли в болото. Комплекс состоял из загона для тарнов, теперь с полностью разрушенной крышей, из пристройки-кладовой и жилища тарноводов. Ферма был заброшена уже в течение многих лет. Мы стояли внутри пристройки. Через разрушенную крышу, сквозь балки, можно было видеть часть ночного неба и одну из трех лун. Впереди, через осыпавшуюся стену, я мог видеть остатки огромного тарнового загона. Когда-то там была гигантская, куполообразная решётка, собранная из мощных деревянных балок, скреплённых между собой тросами. Но теперь, после долгих лет запустения, проливных дождей и жестоких ветров, немногое осталось от этого когда-то величественного и сложного сооружения, но остовы, нижней части арочных конструкций ещё держались.